Швы тянули так, что Вера Николаевна порой замирала посреди кухни — руку к боку прижмёт, дыхание затаит. Будто кто-то изнутри иголкой тыкает. Аккуратно так. Но больно.
— Бим, — шепчет собаке, — хоть ты меня понимаешь.
А Бим — дворняжка рыжая, с умными глазами — хвостом метёт и смотрит преданно. Понимает. Конечно, понимает.
Господи, как же она боялась операции! В больнице лежала, думала: «А вдруг не проснусь?». Но проснулась. Проснулась и поняла — теперь всё по-другому. Тяжело стало. Даже чайник поднять — уже подвиг.
И вот, в среду утром, звонок в дверь.
Бим сразу насторожился. Уши торчком, хвост не виляет. Замер у порога и зарычал.
— Кто там? — спросила Вера Николаевна, приоткрыв дверь на цепочке.
— Верочка! — голос знакомый, но откуда-то из прошлого. — Это я, Люба! Людмила Сергеевна, помнишь? Мы вместе в школе работали!
Сердце ёкнуло. Люба? Та самая Люба, что работала когда-то техслужащей в их школе? Лет десять, наверное, не виделись.
— Случайно узнала, что ты болела, — продолжала Люба за дверью. — Соседка твоя, Тамара Ивановна, рассказала. Думаю: дай-ка навещу, может, помощь нужна?
А Бим всё рычит. И шерсть дыбом встала — от хвоста до ушей.
— Что с тобой, дружок? — удивилась Вера Николаевна.
Открыла дверь.
Люба стояла с пакетами. Постарела, конечно. Но улыбка та же — широкая, открытая.
— Верочка, дорогая! — Люба шагнула к порогу.
И тут Бим взорвался.
Скалится, лапы расставил, загораживает проход. Будто не собака, а цербер какой-то!
— Бим, что ты творишь?! — растерялась Вера Николаевна. — Тише, тише.
— Не страшно, — засмеялась Люба, но смех вышел натянутый. — Я уж привыкла, что собаки меня не очень. Может, запах какой не тот?
— Проходи, проходи, — засуетилась Вера. — А ты, Бим, марш на место!
Но Бим не унимался. Отошёл к стене, но глаз с Любы не сводил. Рычал тихо, угрожающе. Словно говорил: «Я тебя вижу насквозь».
И что-то совсем странное было в том, как Люба оглядывала квартиру. Слишком внимательно. Слишком цепко. Будто оценивала.
На следующий день Люба явилась снова. С тортом и цветами.
— Верочка, я всю ночь думала — как же тебе тяжело одной-то! — защебетала она, протягивая букет. — Давай я помогу, а? Уборку сделаю, суп сварю.
Бим встретил её тем же концертом. Лаял до хрипоты, бросался на дверь, скрёб когтями пол. Вера Николаевна аж покраснела от стыда.
— Что это с ним творится? — развела руками. — Никогда такого не было!
— Может, больной? — предположила Люба, но глаза у неё были холодные. Очень холодные.
— Да нет, здоровый. Просто, — Вера замолчала. А что сказать-то? Что собака чует что-то не то?
Люба между тем уже хозяйничала. Мыла посуду, протирала пыль, варила борщ. И всё время что-то высматривала. То в серванте покопается — «Ой, какие красивые рюмочки!» То к шкафу подойдёт — «А документы где у тебя лежат? На всякий случай, вдруг что».
— В письменном столе, — ответила Вера и тут же подумала: «А зачем ей это?»
Но Люба уже щебетала про что-то другое.
А Бим с каждым днём становился всё беспокойнее. Не ел толком, не спал. Ходил за Верой хвостом, скулил, заглядывал в глаза. Будто просил: «Поверь мне! Я же не просто так!»
Когда Люба готовила, он садился в дальнем углу кухни и не сводил с неё глаз. Рычал тихонько — постоянно, монотонно. Как будильник заведённый.
— Может, его к ветеринару? — предложила как-то Люба. — Что-то он совсем.
— Не надо! — резко ответила Вера. И сама удивилась своей резкости.
А на четвёртый день случилось то, что окончательно встревожило.
Люба, как обычно, хлопотала по хозяйству. Сумку свою поставила на стул в прихожей — большую, чёрную, с множеством карманов. И вот, когда она мыла пол в комнате, Бим вдруг сорвался с места. Подлетел к сумке и вцепился зубами!
— Бим! — вскрикнула Вера. — Что ты делаешь?!
Но пёс словно обезумел. Трепал сумку, рвал зубами. И вдруг из внутреннего кармана вывалилась упаковка. Большая, яркая.
Снотворное. Сильное.
— Это что? — растерялась Вера.
Люба кинулась подбирать:
— Ой, да это моё! Плохо сплю в последнее время, врач прописал. Извини, собака твоя совсем.
Но голос дрожал. И руки дрожали, когда прятала упаковку.
В тот вечер Люба, как всегда, приготовила ужин.
— Я картошечки пожарила, — улыбнулась. — Твоя любимая, с укропчиком. И чаю заварила крепкого.
Вера поела, попила чай. И вдруг почувствовала странную слабость. Голова закружилась, веки отяжелели. Будто свинцом налились.
— Что это со мной? — прошептала, хватаясь за стол.
— Устала, наверное, — заботливо отозвалась Люба. — После операции организм слабый. Иди ложись, отдохни.
Вера с трудом добралась до спальни. Рухнула на кровать и провалилась в сон.
А Бим выл. Выл всю ночь под дверью. Тихо, но надрывно. Как на похоронах.
Утром Вера проснулась с головной болью и смутной тревогой. Что-то было не так.
— Люба? — позвала.
Никого. В квартире тишина.
Но на кухне — записка: «Дела срочные, приду вечером. Отдыхай. Люба».
И тут Вера вспомнила сон. Точнее, не сон, а какие-то обрывки. Шаги в коридоре. Скрип половиц. Звук открывающихся дверей.
— Бим, — позвала она собаку. — Что происходило ночью?
Пёс подошёл и положил морду на колени. В глазах — такая грусть, такое понимание. Будто он всё знал, но не мог объяснить.
К вечеру тревога усилилась. Вера попыталась найти документы — хотела перечитать завещание. Открыла письменный стол.
Папки лежали не на своих местах.
Сердце ухнуло. Руки затряслись. Стала перебирать — свидетельство о собственности, где оно? А страховка? А сберкнижка?
— Не может быть, — шептала, вороша бумаги. — Не может быть.
Но в глубине души уже знала: может. Ещё как может.
Бим сидел рядом и смотрел. В его взгляде читалась боль. Боль от того, что предупреждал, а его не послушали.
— Прости, дружок, — прошептала Вера. — Прости, что не поверила сразу.
И решила действовать.
Вера решила не показывать виду. Когда вечером Люба вернулась с очередными пакетами и притворно-заботливой улыбкой, встретила её как ни в чём не бывало.
— А я уж заволновалась, — сказала, наблюдая, как Бим снова ощетинился при виде гостьи. — Думала, что-то случилось.
— Да что ты, дорогая! — засуетилась Люба. — Просто дела накопились. А ты как? Отдохнула?
— Отдохнула, — кивнула Вера. — Только вот странный сон приснился. Будто кто-то по квартире ходил ночью.
Люба на секунду замерла. Совсем чуть-чуть, но Вера заметила.
— Сны после операции бывают тяжёлые, — быстро отозвалась. — Организм восстанавливается. Давай я ужин приготовлю?
— Не надо, — твёрдо сказала Вера. — Сегодня я сама. Ты и так столько уже делаешь.
— Да что ты! — запротестовала Люба. — Тебе нельзя перенапрягаться!
Но Вера была непреклонна. И всё время чувствовала на себе взгляд Любы. Изучающий. Настороженный.
К ночи Вера сделала вид, что укладывается спать. Выключила везде свет, пожелала Любе (которая, как всегда, осталась «помочь по хозяйству») доброй ночи. И притворилась спящей.
Лежала в темноте, прислушивалась. Сердце колотилось так, что казалось — его слышно на весь дом.
А Бим устроился у кровати. Лежал тихо, но чутко. Уши навострил.
Час. Два.
И вот — скрип половицы в коридоре.
Вера затаила дыхание. Бим приподнял голову.
Осторожные шаги. Звук открывающегося шкафа в гостиной.
— Господи, — прошептала про себя Вера. — Неужели правда?
Бим поднялся, подошёл к двери. Встал, насторожившись.
Шаги приближались к спальне.
Вера зажмурилась, старалась дышать ровно. Притворяться спящей.
Люба заглянула в спальню. Постояла на пороге, прислушиваясь. Потом тихонько прикрыла дверь.
И направилась к письменному столу в гостиной.
Вера тихонько поднялась, босиком подкралась к двери. Приоткрыла щёлочку.
Люба рылась в столе. Доставала папки, документы, что-то складывала в сумку. В темноте было плохо видно, но движения её были уверенные, отработанные. Явно не в первый раз такое проделывала.
Потом направилась к серванту. Открыла стеклянную дверцу, достала шкатулку с украшениями Веры.
— Стерва, — беззвучно выдохнула Вера.
А Люба всё продолжала. Методично, тщательно. Брала только самое ценное — золото, документы, сберкнижки. Оставляла безделушки, чтобы сразу не заметили пропажу.
Профессионал, одним словом.
Вера тихонько вернулась к кровати. Руки тряслись. В голове — сумбур. Что делать? Как быть?
И тут Бим вдруг поднялся и направился к двери. Не к той, что в спальню — к входной. Встал у неё, навострил уши.
Потом тихонько зарычал.
Вера выглянула в коридор.
Люба стояла у входной двери. В руках — её сумка, набитая добром.
Собиралась уходить! Тихо, по-воровски. Не дожидаясь утра. Да не тут-то было. Бим будто выполнял приказ «Всех впускать, никого не выпускать!». Стоял, ощетинившись и угрожающе скаля зубы.
— Стой, — сказала Вера громко.
Люба вздрогнула, обернулась. В лунном свете, падавшем из окна, лицо её исказилось. Стало злым, хищным.
— Верка, — протянула. — Ты чего не спишь?
— Не сплю, — твёрдо сказала Вера. — И вижу, что ты делаешь.
Люба выпрямилась. Маска заботливой подруги окончательно слетела.
— Ну и что с того? — спросила нагло. — Всё равно тебе это добро ни к чему. Одинокая, больная. Зачем тебе золото в могилу тащить?
— Верни. Немедленно.
— Не верну, — усмехнулась Люба. — И что ты мне сделаешь? Полиция? Так я скажу, что ты мне сама дала. На сохранение. Больная ведь, память плохая.
Люба сделала шаг вперёд. И тут Бим взорвался.
Бросился на Любу с таким лаем, с таким рычанием. Люба отшатнулась, уронила сумку. Документы и украшения рассыпались по полу.
— Убери эту псину! — завизжала она.
— Не уберу, — сказала Вера. — Бим! Охраняй!
Пёс встал между Верой и Любой. Оскалился, готовый к броску.
А Люба поняла — игра окончена. Присела, стала собирать рассыпавшиеся вещи.
— Не трогай, — предупредила Вера. — Всё остаётся здесь.
— Ты же не посмеешь, — начала Люба, но осеклась.
В глазах Веры читалась решимость. Железная, несгибаемая.
— Посмею. И позвоню куда надо. Но сначала хочу знать — сколько таких, как я, ты уже обобрала?
Люба выпрямилась. Теперь уже не притворялась.
— Много, — сказала с усмешкой. — И ничего мне за это не было. Кто поверит старым маразматикам? Вот и ты…
— А я не маразматик, — спокойно ответила Вера. — И собака у меня умная. Она тебя сразу раскусила.
Подошла к телефону.
— Алло, полиция? — сказала в трубку, не сводя глаз с Любы. — У меня тут воровка. Да, прямо сейчас, в квартире.
Люба дёрнулась к двери, но Бим зарычал так угрожающе, что она замерла.
— Никуда ты не денешься, — сказала Вера. — Будешь ждать, пока приедут.
И добавила тихо:
— Жаль мне тебя, Люба. Жаль. Могла бы жить по-человечески.
Полиция приехала через полчаса. Двое молодых ребят — участковый и оперативник. Сначала смотрели недоверчиво: мол, бабушка что-то напутала. Но когда увидели рассыпанные документы, украшения, снотворное в сумке Любы.
— Гражданка Матвеева, — строго сказал старший, — вы задерживаетесь по подозрению в мошенничестве и краже.
Люба попыталась ещё что-то лепетать про недоразумение, но было поздно. Слишком много улик.
— Мы свяжемся с вами завтра, — сказал участковый Вере. — Нужно будет написать заявление, дать показания.
Когда за ними закрылась дверь, в квартире наступила такая тишина… Вера опустилась в кресло, и только тут до неё дошло — руки трясутся, колени ватные.
— Бим, — позвала она тихо.
Пёс подошёл, положил морду на колени. Вера погладила его по голове.
— Спасибо тебе, друг мой. Если бы не ты.
В глазах Бима была какая-то собачья мудрость. Он всё понимал. Всё чувствовал с самого начала.
Через неделю участковый сообщил: Люба призналась. Оказалось, таких «подопечных» у неё было больше десятка. Пожилые одинокие люди, недавно перенёсшие операции или болезни. Она специально выискивала их через больничные связи, входила в доверие, потом обчищала квартиры.
— Профессионал, — сказал участковый. — Действовала по отработанной схеме. Вы первая, кто её раскусил.
— Не я, — покачала головой Вера. — Бим раскусил.
После этого случая что-то изменилось в Вере Николаевне. Страх ушёл. Тот страх, что накрыл её после смерти мужа, после операции. Страх одинокой старости, беззащитности.
Теперь она знала — не беззащитна. Есть у неё верный друг, который сможет за нее постоять, когда потребуется.
Швы зажили. Здоровье постепенно вернулось. И вместе с ним — уверенность.
Соседи теперь заходили чаще. Тамара Ивановна, узнав про историю с Любой, прибегала каждый день:
— Ох, Верочка, как подумаю — мурашки по коже! А я-то её адрес дала. Думала, добрая подруга.
— Не вини себя, — успокаивала Вера. — Она умела хорошо притворяться.
Вечерами, когда садилась в кресло с книжкой, Бим устраивался рядом. Лежал спокойно, но чутко. Охранял.
— Хороший ты, — шептала ему Вера. — Самый лучший.
И думала: а ведь правда — собаки чувствуют людей насквозь. Не обманешь их притворством и сладкими речами. Чуют сердцем.
Надо было с самого начала довериться Биму. Поверить его собачьей мудрости.
Теперь будет знать.
