Алина сидела на кухне, закутавшись в плед, как в бронежилет. Было утро, но настроение — как после трёхдневного похмелья, хотя она вчера даже кефир не пила. Чай стыл в кружке, тест на беременность молчал, как партизан на допросе — две полоски, но одна бледнее совести Дмитрия.
“Может, это вообще бракованный? Надо было не в аптеке у метро брать, а в нормальной… где нет запаха кирзовых сапог и продавщицы не смотрят, как будто ты у них печень родную выпросила”, — подумала она и криво усмехнулась.
Дмитрий, между прочим, исчез ещё вчера вечером. Сказал, что “подышать”. Воздухом. На три часа. С друзьями. Которых она ни разу не видела.
Он был красавчик. Такой весь из себя — с оттопыренными локтями, будто на нём невидимый пиджак Armani. Любил говорить, что «живёт сегодняшним днём» и «жизнь — это игра». Особенно в его любимую: «Свали, как только запахло ответственностью».
Алина как раз вчера и запахла. Сначала внезапно потемнело в глазах, потом мутило так, будто она съела пельмени с прошлой жизни. А потом — задержка. И вот она, сидит с этим сомнительным пластиком в руке, а в голове — тревога с голосом мамы:
“Я же говорила тебе, Алинка, он пустой! Из тех, кто в постель залезет, а из жизни — сбежит, даже тапки не заберёт!”
И действительно. Он не забрал.
Дверь хлопнула. Легко, будто ветер её толкнул. На пороге стоял Дмитрий — с бутылкой минералки и пакетиком с мятными конфетами. Вид у него был слегка потрёпанный, но совершенно не виноватый.
— Ты ещё жива? — спросил он, проходя мимо неё на кухню.
— Спасибо за участие, — сухо бросила Алина, не вставая с табурета.
— Да не дуйся, ну, правда, — он хлопнул её по плечу, как по другу в бане. — Ты же знаешь, я не умею с этим всем. С больными. С беременными. С диагнозами и “нам надо поговорить”.
— Хорошо. Тогда давай поговорим коротко, — она резко встала, плед соскользнул на пол. — Я не уверена, но есть шанс, что я беременна.
Дмитрий замер. Потом медленно поставил бутылку на стол. Потом снова взял. И снова поставил. Казалось, он играет в какую-то внутреннюю “крестики-нолики” на столешнице.
— Это… ты шутишь?
— Нет. Но если хочешь — могу пошутить. “Беременность — это когда ты ешь за двоих, но никто не платит за второго”.
Он не засмеялся. Сел. Лицо стало закрытым, как код на его телефоне.
— Слушай, Алин, — голос у него стал тихим, почти жалобным. — А ты уверена, что это от меня?
— Ты сейчас серьёзно? — она смотрела на него с таким выражением, будто он только что предложил ей выйти замуж за свой носок. — Ты что, список кандидатов хочешь, или пройдёмся по ДНК?
— Просто… ну, мы же… иногда ты говорила, что у тебя сбои, что цикл прыгает…
— У меня не цикл, у меня температура после тебя прыгает. От твоей тупости.
— Не надо на меня орать, — он встал, вспыхнул. — Я просто хочу понять, зачем ты всё это устроила?
— Устроила? Я? Прости, что не согласовала с тобой расписание овуляции!
— Ты специально, да? Чтобы я остался? Чтобы повесить на меня?
Алина выдохнула. Медленно, чтобы не треснуть его кружкой. Хотя рука чесалась.
— Знаешь, Дим, это не я тебя в эту квартиру затащила. Это ты мне две недели назад говорил, что “мы взрослеем, надо жить вместе”. А теперь, когда взрослеть действительно надо — ты первый побежал в кусты.
— Я не убегаю. Я просто… мне надо подумать. Это серьёзно. Я ещё не готов к отцовству.
— А я что, готова? Думаешь, я мечтала быть матерью от такого, как ты — с вечным режимом “пацаны и PlayStation”?
Он молчал. Потом резко подошёл к входной двери.
— Я поеду к Саньку. Переночую. Дай мне время.
— Дай тебе время? А мне — что? Таймер включить на животе?
— Всё, — он махнул рукой. — Я не могу сейчас с тобой говорить. Ты вся… как змея. Ты меня сжираешь.
Он хлопнул дверью, громче, чем вошёл. Алина осталась одна. Комната будто опустела вместе с ним, но легче не стало.
Она взяла второй тест. Потом третий. Все — одинаково блеклые. Ни да, ни нет. Как и всё у Дмитрия — ни любви, ни ответственности, ни яиц.
Телефон дрогнул. Сообщение от мамы:
“Ну что, твой ушёл? Я же говорила. Мужики — это как лифт. Пока едешь — кажется, всё удобно. А потом застрянешь между этажами и думаешь: а может, пешком было лучше?”
Алина хмыкнула.
Может, и правда… пешком. По новой жизни. Без этого дешёвого лифта с трещинами на дверях.
Но внутри всё равно было пусто. И обидно. Не за беременность. За себя.
Как можно было так… дешево влюбиться?
Алина проснулась от мерзкого ощущения — как будто кто-то пил из её стакана, не спросив, а теперь ещё и в лицо дышит. Открыла глаза — пусто. Комната была всё той же: скучная, серо-бежевая, в духе «не ссорились, просто вместе снимаем». Только теперь эта серость не раздражала — она успокаивала. Как пепел после пожара.
Дмитрий не вернулся. Даже не написал.
Вместо этого — поздно вечером — пришло голосовое:
«Я тут подумал… Надо, наверное, пока пожить отдельно. Ты разберись со своими чувствами, я — со своими. Ну, чтобы не было давления, понимаешь. И вообще, может, тебе показалось. Ты себя накрутила. А если это не от меня… сам понимаешь…»
— Сам понимаю, — пробормотала Алина, стирая слёзы с подбородка. — Только теперь я понимаю, с кем вообще жила.
Она пошла в аптеку — купила ещё два теста, пачку витаминов и шоколадку. Хотя на сладкое смотреть не могла. Сердце стучало в горле, руки дрожали.
В квартире пахло чужим — как будто воздух тоже решил сбежать от этой тягомотины. Алина пошла в ванную, села на край ванны и уставилась в пластик.
— Покажи мне уже что-нибудь. Я же, в отличие от некоторых, хочу знать, с чем я осталась, — прошептала она.
Тест был отрицательный. Чётко. Без вариантов. Второй — такой же. Как шлёпок по лицу. Но не с облегчением — с какой-то… горечью.
Она стояла на месте ещё минут пять. В голове — пусто. Как будто всё напряжение выпарилось и осталась только тоска, как у батарейки — мигающий значок: «Заряд кончился, иди ты на фиг.»
Телефон звякнул. Сообщение:
«Как ты? Надеюсь, всё в порядке. Но мне кажется, ты всё это придумала. Мы оба перегнули. Прости. Но я точно не готов к семье. Да и ты, по-моему, тоже.»
— Ну вот и сказка закончилась, — пробормотала она и стукнула телефоном о подлокотник дивана. — Только без морали и принца.
В этот момент зазвонил домофон. Алина вздрогнула. Дмитрий? Вернулся?
— Да? — голос у неё был сиплый.
— Алина Владимировна? Это Елена Аркадьевна, мама Дмитрия. Мне надо с вами поговорить.
Алина застыла. Секунда. Потом вжалась в кнопку:
— Поднимайтесь.
Через пару минут в дверях появилась свекровь. Бывшая. Ну, почти. Высокая, худая, с губами в ниточку и взглядом, как у налогового инспектора.
— Можно? — строго спросила она и уже вошла, не дожидаясь ответа.
— Проходите, — Алина не удивилась. Эта женщина умела входить в чужую жизнь, как в подъезд без домофона.
— Я не буду ходить вокруг да около. Дима мне всё рассказал. Говорит, вы пытались его “привязать”. Это правда?
Алина прищурилась.
— А вы как думаете? Я по утрам просыпаюсь и думаю: “Так, кого бы мне сегодня повязать незапланированной беременностью?” Вы серьёзно?
— Ну, вы же понимаете, — пожала плечами Елена Аркадьевна. — Женщины на такое идут, когда чувствуют, что мужчина ускользает.
— Мужчина не ускользает, если он с тобой. А если ускользает — значит, он не твой, а временно припаркованный.
— Алина… — свекровь присела на стул, как будто собиралась провести допрос с пристрастием. — Я не против вас. Правда. Но вы не подходите друг другу. Дима — ещё молодой, горячий. А вы… ну…
— Давайте, договорите. Что я? Скучная? Печальная? Не умею делать мужу массаж лба по вечерам?
— Вы слишком серьёзная. Всё у вас через голову. А у Димы — через душу.
— Это вы называете “душа”? Он даже за собой мусор не выносил, а вы хотите, чтобы он за ребёнка ответственность понёс?
Свекровь поджала губы.
— Так вы точно не беременны?
Алина молча достала тест и положила на стол.
— Вот. Смотрите. Прямо доказательство того, что Дима может спать спокойно. Только вот я — нет.
— Ну… тогда, может, и не стоит дальше мучить друг друга? — мягче сказала она. — Я могу помочь вам съехать. Квартира ведь на Диму оформлена.
Алина подняла глаза.
— Квартира на Диму, да. Но ремонт — на меня. Мебель — на меня. Кухонный гарнитур — это я с мамой таскала по этажам, когда ваш Дима “искал себя” в кальянной. Я никуда не поеду.
— Но вы же не зарегистрированы тут.
— А вы попробуйте меня выставить. Я пока — временная угроза. Но если вы меня тронете — стану перманентным кошмаром. У меня адвокатка — соседка снизу. У неё хобби — писать иски.
Свекровь вскочила, глаза налились ядом.
— Неблагодарная! Дима тебе всё дал!
— Он мне дал что? Эмоциональную травму и три теста в мусорке?
— Я предупреждала его, — зашипела она. — Что ты ему не пара. И вот видишь — всё как я говорила.
— Да, вы многое говорите. Только вот если бы вы, Елена Аркадьевна, когда-нибудь промолчали — может, Дима научился бы слушать себя. А не ваш голос в голове.
Свекровь постояла, покрутила сумочку в руках, потом резко направилась к выходу.
— Я подумаю, как решить это по-хорошему, — сказала она на прощание. — Но ты зря тут закрепилась.
Алина закрыла дверь. Потом встала посреди коридора и посмотрела на стены.
Да, квартира не её. Но и жизнь не её была, пока она всё терпела. Теперь — время менять условия аренды. На себя.
Она взяла телефон, нашла чат с мамой. Написала:
“Я не беременна. Но, кажется, это хуже. Потому что теперь придётся самой себе родиться заново.”
Ответ пришёл мгновенно:
“Главное — не роди назад. В ту же историю.”
Алина улыбнулась. Впервые за много дней — по-настоящему.
Через неделю после визита Елены Аркадьевны Алина уже не просто жила в квартире — она в ней укоренилась. Как домашний кактус, который поливают раз в год, а он всё равно выживает. Она даже не выносила вещи Дмитрия — просто складывала их в пакетики и аккуратно выставляла на балкон. Там им и место — пусть тоже постоят, подумают о поведении.
Свекровь с тех пор не звонила. Дмитрий — тоже. Ни извинений, ни оправданий. Полное радио-молчание. Но Алина не удивлялась: её бывший почти-мужчина умел исчезать. Особенно если кто-то начинал кашлять в его сторону — даже метафорически.
Всё изменила квитанция.
— Семь тысяч за коммуналку?! — вскрикнула Алина, глядя на бумажку. — Я тут в носках хожу, свет выключаю за мухами, а тут… семь тысяч?
Она набрала номер управляющей компании.
— Алина Владимировна? — переспросила девушка на том конце. — А вы кто по квартире? Собственник?
— Я… жилец. Временно. Сожитель бывшего. Практически реликт.
— Понятно. Тогда квитанции уходят на имя Дмитрия Сергеевича. Он, кстати, не платит уже второй месяц.
Алина выдохнула.
— Скажите, а если квартира сдаётся, это можно как-то зафиксировать? Ну, типа, чтоб доказать, что она не просто стоит, а используется?
— Можно. Через заявление в налоговую, если хотите. Но если вы там просто проживаете по договорённости — тогда всё между вами.
— Между нами теперь ничего. Даже невыпитого чая.
Она положила трубку и пошла копаться в тумбочке. Где-то там был тот самый смешной листок — «соглашение о совместном проживании», который они с Дмитрием писали влюблёнными ручками, когда только въезжали. Тогда казалось, это романтично. А сейчас — юридическая удача.
На следующее утро Алина была уже у нотариуса. Потом — в МФЦ. Потом — на приёме у адвоката той самой соседки снизу, которая с выражением лица “я уже видела хуже” слушала её историю.
— Смотри, — объяснила соседка. — Формально ты можешь подать встречный иск, если он решит тебя выселять. Тем более, у тебя есть вложения: ремонт, техника, квитанции. Мелочь, а суд любит документы. Плюс — если докажем, что вы вели общее хозяйство, можно говорить о фактических брачных отношениях.
— О как, — хмыкнула Алина. — То есть это всё можно подать под соусом “жили-были, и она гладила ему трусы”?
— Да. А он — не платил за свет. Так и запишем.
Через две недели ей позвонил Дмитрий. Голос у него был сонный, но уже с привычной надменностью.
— Я тут подумал… Наверное, тебе стоит искать себе квартиру. Мама говорит, ты перегибаешь. Эта — всё-таки моя. Я её оформлял, мне родители помогли.
— А ты уверен, что хочешь эту войну? — спокойно спросила Алина. — Потому что если хочешь — получишь. Я уже у адвоката была.
— Адвоката? Ты из-за чего? Из-за того, что у нас не сложилось?
— Нет, милый. Из-за того, что ты трус. И из-за того, что ты пытаешься меня выкинуть, как просроченный йогурт.
— Я просто хочу всё по-человечески решить.
— Тогда приезжай. Посмотрим в глаза. Только маму не бери — я кофе на троих не варю.
Он приехал вечером. В джинсах, в которых она его впервые увидела. Только тогда они казались стильными, а теперь — вытянутыми и глупыми.
— Привет, — начал он, как будто ничего не было.
— Садись, — кивнула Алина. — Давай разберёмся.
Он посмотрел по сторонам. Всё было чисто, по-уютному. На кухне — тарелки, в комнате — её плед на диване. Как будто всё осталось как было.
— Слушай… — начал он. — Я просто подумал: зачем нам воевать? Ты же не хочешь здесь жить вечно?
— Хочу. Пока не верну вложенное. Я считала. Вот смотри, — она достала листок. — Мебель — 210 тысяч. Техника — 130. Ремонт — 260. Еда, на которую ты не скинулся — примерно 400 за два года. Коммуналка, которую я платила — ещё 70.
— Ты издеваешься? — он побледнел. — Мы же жили вместе!
— Ага. Только вместе у нас был только Wi-Fi. Остальное я тянула сама.
— Ну, хорошо, — он поднял руки. — Я готов выплатить тебе сто. Но ты должна съехать.
— Двести и я съезжаю через месяц. При свидетелях. Без скандала. Без суда. По-человечески, как ты говоришь.
Он замолчал.
— А если нет? — тихо спросил он.
— Тогда суд. С признанием фактических брачных отношений. С компенсацией. С твоей мамой в качестве свидетеля, как ты “вёл хозяйство”. Хочешь, напомню, как ты пельмени варить не умел?
Он сжал челюсть. Потом встал.
— Ты изменилась.
— Я просто вспомнила, сколько стою. И это не рублями измеряется.
— Ты знаешь, я когда-то тебя любил.
— А я — тебя. Но любить человека, который тебя бросает в аптеке с тестом в руке, — это, знаешь ли, диагноз.
Он ушёл. Молча.
Через три дня ей на карту пришли деньги — ровно двести. Подпись перевода: “За спокойствие”.
Алина сняла с полки чемодан. Но съезжать не стала сразу. Взяла паузу. Хотела посидеть на балконе, попить чай и просто подумать.
А там, на балконе, лежал чёрный мешок с вещами Дмитрия.
Она взяла один из его свитеров, скомкала и выкинула. Вниз. В урну.
— Начнём с малого, — усмехнулась она. — А там, глядишь, и дальше пойдёт.
Потом села на подоконник. За окном цвели каштаны. В воздухе пахло дождём и свободой.
Финал:
Алина больше не проверяла тесты. Она проверяла людей. И себя. И впервые за долгое время — чувствовала себя взрослой. Настоящей. Не “чьей-то девушкой”, не “сожительницей”, не “временно поживём и разойдёмся”.
Теперь она была просто собой. И с этого момента — только вперёд.
