Снежана стояла у плиты и мешала гречку. Вечер был обычный: сквозняк гонял по кухне обрывки чеков, холодильник гудел, как пьяный дядя на свадьбе, а в голове крутилась только одна мысль — «где деньги, Зин?», только не Зин, а Игорь.
На календаре было жирно обведено десятое — день, когда по идее, по всей справедливости семейной бухгалтерии, должны остаться деньги на коммуналку и Сберовский кредит за их с Игорем однушку, купленную ещё в доисторические времена, когда они только съехались и думали, что вместе навсегда.
С тех пор прошло четыре года, и теперь Снежана уже думала, что вместе — это навсегда с его бывшей. Только без неё.
— Гречка опять пригорела, — Игорь зашёл на кухню в тех же носках, что были утром, только теперь они выглядели подозрительно влажными.
— Спасибо за вклад в анализ, доктор, — сухо ответила Снежана. — Может, займёшься тем, в чём действительно разбираешься? Например, объяснишь, почему с нашей общей карты опять списались четыре тысячи в «Детский мир» в Мытищах?
— А ты не начинай. Это на Дашу. У неё кроссовки прохудились. Ты ж сама видела — ребёнку жалко.
— Так это не наш ребёнок, Игорь, — резко развернулась она, прижимая ложку к столу, как будто это была не ложка, а тяжёлый аргумент. — У нас с тобой даже кошки нет. А ты кормишь бывшую семью, как будто у них там локдаун и война одновременно.
— Это мои дети! — взъярился он. — Что ты хочешь? Чтобы я их бросил?
— Я хочу, чтобы ты начал жить в той семье, в которой сейчас числишься! — голос Снежаны дрожал, но не от страха, а от накопившегося сарказма. — Если что, у тебя здесь жена. С горячей водой в графике и вечно с просроченной тушёнкой.
— Всё, начинаем опять этот концерт, — махнул он рукой. — Ничего нельзя сделать для детей, не начав с тобой войну.
— А давай сделаем, Игорь. Давай мы им квартиру купим, а себе — палаточку на даче твоей мамы. Там, между граблями и её вечным «я же говорила».
Он не ответил. Только вышел, громко хлопнув дверью, от чего с подоконника шмякнулся кактус.
На следующий день Снежана сидела в офисе своего второго места работы — бухгалтерии ЖК «Малахитовая Тишь». Место было символичным: «тишью» здесь не пахло, а малахит остался только в названии.
Разносила платежки, в глазах рябило от цифр, и тут — уведомление. «Ваш платёж успешно списан: 23900₽. Ипотека, квартира, ул. Лётчика Бабушкина, д. 14»
Она чуть не опрокинула кружку. Лётчика Бабушкина — это ж там, где живёт Анна, его бывшая. У той, у которой «пятьсот драм» на карту и «присылай, Игорёк, а то дети грустят».
Снежана дрожащими руками открыла банковское приложение. Ипотека. На тринадцать лет. Созаемщик — Игорь Петрович Артемьев. Созаемщик, блестящий как лапша на уши. И без неё. Без жены. Справка из ЗАГСа об этом молчала, но вот Сбербанк — нет.
Она выдохнула. Потом вдохнула. Потом снова выдохнула, но с присвистом.
В голове звенела пустота, и лишь одна фраза стучала: «Снежа, у тебя в голове только деньги, а у меня — дети».
Дети, значит. Хорошо.
Вечером Игорь пришёл домой радостный. Купил булочку. Одну.
— На, это тебе, — протянул, довольный, как будто принёс золото инков.
— Сколько у тебя процентов годовых по ипотеке? — спросила Снежана так ровно, что Игорь даже не сразу понял, что ему прилетело.
— Чего?
— Ипотека, Игорь. Ты же не собирался мне рассказывать, да? Я просто так, для массовки. Так, чтоб ужин готовила и всё оплачивала, пока ты квартиру покупаешь своей бывшей.
— Это не ей! Это детям! — он повысил голос.
— А ты знаешь, что если ты не потянешь кредит, к тебе придут приставы и опишут всё, что в этой квартире? Включая мою стиралку и ноутбук?
— Ну ты и жадная, Снежа, — он отстранился. — Это просто помощь. Она бы не справилась одна.
— Тогда живи с ней. С её трудностями. С её кроссовками, ипотекой и слезами по пятницам. Я — вычеркиваю себя из этой клоунады.
— Подожди, — он уже начал смягчаться, — ну чего ты раздуваешь, мы же семья.
— Нет, Игорь. Мы — бухгалтерская ошибка. Слишком затратная. Я работаю на двух работах, чтобы ты мог быть хорошим папой в чужой семье. Только знаешь что? Я не хочу быть в твоём финансовом треугольнике. Мне не идёт роль статиста.
Она открыла шкаф, достала заранее собранную сумку и пошла к двери.
— Ты куда?
— В другую жизнь, Игорь. Где люди сначала разводятся с прошлым, а потом женятся на настоящем.
И закрыла дверь. На два оборота. Потому что если человек может тихо влезть в ипотеку, он может тихо влезть обратно в твою жизнь.
Она спала у подруги. На раскладушке. Сухарики с чаем. Телевизор в углу показывал новости, но она их не слушала. Зато в голове вертелась одна фраза: «Женщины уходят не от плохих мужчин. Они уходят от усталости быть сильными, пока мужчина ведёт себя слабым.»
Снежана не была философом. Но это была её мысль. И больше она не собиралась её забывать.
Утро началось, как всегда, с запаха дешёвого кофе и нервного поедания печенья. Снежана сидела на кухне, закутавшись в старый халат с чужого плеча — подарок свекрови, разумеется. Был понедельник. А это значило — и бухгалтерия в частной школе, и вечерняя смена в аптеке. Игорь всё ещё спал, разметав руки по её половине кровати. У него была, как он любил говорить, «ночь тяжёлых размышлений». Переводя на нормальный язык — пиво, YouTube и саможалость.
Снежана смотрела на уведомление на телефоне, как будто в нём была вся её прошлая жизнь. Кредит. Два миллиона. Получатель — Анна Сергеевна Голубева. Игорь подписал поручительство. Без слова. Без намёка.
Он вошёл на кухню, чешущим затылок и в одних трусах. От него пахло перегаром, мужским потом и привычкой не извиняться.
— Ты чего с утра злая как налоговая? — спросил Игорь, зевая и открывая холодильник. — Чай сделай, а? Я вчера головой о стену думал.
— А кредит ты когда успел взять? — спокойно, почти шёпотом сказала Снежана. — Для бывшей. Чтобы «детям было где жить». Сюрприз, да?
Он застыл с пакетом молока в руках, как будто она только что сказала: «Я убила твою маму и закопала её под диваном».
— Ты… в мой телефон залезла?
— Не отвлекайся. Вопрос был про кредит.
Он сел. Медленно. Как будто сейчас начнёт спектакль «бедный муж под прессингом».
— Снеж, ну это не то, что ты думаешь…
— А что я думаю? Что ты просто милосердный христианин, решил построить своей бывшей новую жизнь, и мне не сказал, чтобы я, не дай бог, не начала уважать тебя?
Он развёл руками.
— Это ради детей. Анна говорит, их выселяют из квартиры. Младшему вообще негде будет спать. Ну как я мог? Это мои дети.
— А я тебе кто? Банкомат с ногами? Ты им что, сразу дачу купи, а мне поставь раскладушку между плитой и холодильником. Чего уж мелочиться.
— Снежана, не надо истерики. Мы же взрослые люди…
— Взрослые? Тогда почему я живу как старшая дочь бедной мачехи в сказке, а твоя бывшая на мои деньги делает ремонт? — она уже почти кричала, голос дрожал от напряжения. — Я каждый день работаю с восьми до десяти. Ты хоть раз спросил, как у меня спина? Почему я каждый месяц расписываю бюджет на бумажке, как пенсионерка на НТВ?
Игорь вздохнул.
— Ну не могу я их бросить. Это мои дети.
— А я, значит, просто приложение к твоей вине, да? Удобно. Мне — кефир и три колбасы на неделю, а им — новый диван и планшет. Ну-ну.
Он резко встал, разозлился. Голос поднял:
— Ты не понимаешь! Это моя обязанность! Я — отец!
— Какой, прости господи, “отец года”? — Снежана тоже встала, руки в боки. — У отца сначала у жены дома свет должен быть оплачен. А не в чужой квартире на чужом имени! Меня ты спросил, прежде чем подписывать этот кредит?
— Ты не мать им. Тебе не понять.
Вот тут, конечно, она сорвалась.
Она смахнула кружку со стола, громыхнуло, как будто земля сдвинулась.
— Да пошёл ты… не в суд, нет. На фиг пошёл. Вот так — маршрут прямой, ясный. Не забудь: банку платить будешь ты. А мне теперь всё ясно.
Он опешил. Не ожидал. До сих пор думал, что она будет тихо страдать, носить тяжёлые сумки и терпеть. Что ведь «женщина мудрая», как говорила его мама.
— Снеж… ну подожди, давай не рубить с плеча…
— Ты уже всё нарубил. Мне остаётся только дрова собирать.
Она вышла из кухни, пошла в спальню. Стала собирать вещи. Молча. Быстро. Без истерик. Он стоял в дверях и смотрел, как уходит его удобная жизнь. Даже не Снежана. Удобство. Надёжная, работящая, неистеричная женщина, которая молчит, когда его бывшая звонит по вечерам.
— А куда ты, интересно, собралась? — язвительно спросил он, чуть не смеясь. — К маме? Или к подружке с кошками?
— Нет, к Дмитрию.
Он замер. В глазах — удивление, злость, растерянность.
— К кому?
— К человеку, который не кормит чужую женщину за мой счёт. Ты его не знаешь. И не узнаешь. Потому что тебе, Игорь, слишком удобно жить с двумя семьями. А он — живёт с одной. Со мной. Если я ему, конечно, подойду.
— Ты… ты мне изменяла?! — вскрикнул он, побагровев.
Снежана повернулась.
— Нет. Я просто устала быть для тебя фоном. А у Дмитрия, представляешь, фон — это свечи. А не я.
Она ушла, хлопнув дверью. Точнее, дверью хлопнуло всё — годы молчания, тысячи рублей, отправленные Анне, тихие слёзы в ванной, усталость в ногах и горечь в душе. Всё это вышло за порог вместе с ней. Игорь остался стоять посреди кухни, с разлитым молоком и разбитой кружкой. В трусах. Без жены. Зато с кредитом.
А Снежана впервые за долгое время улыбнулась. Ей предстояло заново учиться жить. Не экономя. Не объясняясь. Не терпя.
Прошло два месяца.
Снежана больше не носила в сумке список «что купить в “Пятёрочке” по акции». Она не вставала в шесть, чтобы успеть сварить кашу Игорю и бросить стиралку до смены. Она не возвращалась вечером в квартиру, где пахло чужим бытом, чужими детьми, чужой виной.
Теперь она жила в районе, где даже собаки были ухоженнее, чем она два месяца назад. Квартиру снимала вместе с подругой по бухгалтерским курсам — Верой. Весёлая, разведённая, с обострённым чувством справедливости и маленьким кактусом по имени Виталий.
На кухне теперь стоял тостер. Настоящий, новый, а не «нафиг он нам нужен, и так сковорода есть», как любил говорить Игорь. На подоконнике стояли свежие лилии. Без повода. Просто потому, что она себе позволила.
И ещё — теперь у неё был Дмитрий. Не принц, не герой. Просто мужчина, с которым она смеялась. И который не считал, сколько она положила в суп.
Игорь появился внезапно. Как вирус простуды — в момент, когда всё стало налаживаться.
Она открыла дверь — и перед ней стоял он. Побрился. В рубашке. С цветами. Из «Пятёрочки», разумеется.
— Снеж… ты хорошо выглядишь, — сказал он, мнущиеся лепестки гортензии в руках.
— Ты тоже. Только не сюда. Это не твой этаж, Игорь.
Он заулыбался, будто ничего не было:
— Слушай… я тут подумал. Ну, сгоряча всё. Я был не прав. Кредит сам плачу. Анна вообще уехала с детьми к матери, я теперь один… Мы могли бы…
— Нет, Игорь. Мы не могли бы.
— Ну подожди, не гони. Я ведь всё понял. Ты мне нужна. Без тебя всё развалилось.
— Нет, Игорь. Ты просто остался один. Это не любовь. Это отсутствие удобств.
Он смутился.
— Я изменился.
— Нет. Ты просто один и голоден. И подумал, что банкомат снова заработает, если вставить туда букет.
Она постояла. Вдохнула. Не злилась. Даже не обижалась. Просто поняла, как далеко ушла.
— Я не вернусь, — спокойно сказала Снежана. — Ты был для меня как тяжёлое одеяло в жару. Привычно. Но душно. Я устала дышать твоей виной и чужими проблемами.
— А этот твой Дмитрий… Он что, лучше?
— Не знаю. Но он никогда не заставлял меня выбирать между собой и своей совестью.
Она закрыла дверь. Мягко. Без хлопка.
Через час Дмитрий пришёл с багетом и бутылкой сухого вина. На нём был шарф, связанный криво — «мама старалась». Они сидели на балконе, укрывшись пледом. Пили. Смеялись. Слушали, как Виталий-кактус скрипит на сквозняке.
— Знаешь, — сказал он, — ты как кот, которого забрали из приюта. Сначала дёргаешься, а потом мурчишь так, что батареи завидуют.
— А ты как человек, который не требует отчёт за тепло.
— Я умею любить. Без расписки.
И в эту секунду она поняла: можно жить по-другому. Не быть тихой героиней за кулисами. Не подстраиваться. Не терпеть.
И не спасать тех, кто сам себя топит, но кричит, что это ты его толкаешь.
Снежана больше не была чьей-то опорой. Она была собой. Своим человеком. С новым кофе. С новыми целями. С новым «да» — не из вежливости, а по желанию.
А Игорь потом звонил. Месяц.
Писал, что «снится». Что «никто не готовит, как ты». Что «давай просто кофе».
Но она не отвечала.
Банкоматы, знаешь ли, обратно не возвращаются. Особенно если в них слишком долго пихали чужие карты.
