Телефон завибрировал как раз в тот момент, когда Аня наконец уложила дочь. Восьмилетняя Полина перед сном затеяла привычный ритуал — еще одна сказка, стакан воды, «поправь одеяло, мамочка»… Аня не сердилась — это было их время, маленькие моменты близости, которые она хранила в сердце. И вот теперь, когда дочь заснула и Аня уже собиралась сесть за ноутбук — впереди еще пара часов работы над проектом — телефон ожил.
На экране высветилось: «Мама».
Аня замерла с занесенной над клавиатурой рукой. Они не разговаривали почти два месяца, с того самого дня рождения Полины, когда мать опять закатила сцену из-за какой-то ерунды. Кажется, из-за того, что Аня не поставила ее фотографию на праздничный стол.
Или из-за торта? Да какая разница.
Телефон продолжал вибрировать, словно разозленный шмель. Аня глубоко вдохнула и провела пальцем по экрану.
— Алло?
— Доченька! — голос матери звучал надрывно, с хорошо знакомыми Ане нотками «я-несчастная-жертва». — Как хорошо, что ты взяла трубку! У меня такое горе…
Аня прикрыла глаза. Внутри уже поднималась тревога — привычная, выученная с детства реакция на материнские драмы.
— Что случилось?
— Олеся меня выгнала. Представляешь? Родная дочь! — голос матери взлетел до трагических высот. — Сказала, что ей нужна квартира для сына, чтобы он с женой мог жить. А я куда? На улицу?!
Аня молчала, перебирая в уме варианты развития событий. Сестра, Олеся, старше ее на семь лет. У нее взрослый сын, и если уж и правда речь о его свадьбе…
— А ты к тебе переезжаю, — заявила мать тоном, не терпящим возражений. — Ты у меня осталась одна нормальная. Знаешь, как я Олесе сказала? Говорю: хорошо, что у меня еще Анечка есть — она мать родную никогда не бросит!
В трубке повисла тишина. Мать явно ждала ответа — сочувствия, приглашения, обещаний.
— Мам, но у меня же маленькая двушка…
— А мне много места не надо! — тут же перебила мать. — Я же не на всю жизнь, только пока Олеськин сын не образумится. Сама знаешь, молодые — они сегодня женятся, а завтра разбегаются.
Аня прикусила губу. Меньше всего на свете ей хотелось видеть мать у себя дома. Тридцать лет невыносимых манипуляций, слез, обвинений. Вся ее жизнь — как в тумане. И только последние годы, после развода, она наконец начала дышать. Платить бешеную ипотеку, крутиться на двух работах, но свободно дышать.
— Мам, давай я перезвоню, хорошо? Мне нужно подумать, как все организовать.
— Думать? О чем тут думать?! — в голосе матери зазвучали металлические нотки. — Квартиру-то я тебе помогла купить! Или уже забыла? Я всё тебе отдала, а ты даже крышу над головой для матери родной пожалела?
Знакомая песня. Мать действительно дала половину первоначального взноса за квартиру. Но за пять лет Аня уже выплатила эту сумму в ипотеку трижды, каждый месяц отдавая банку почти половину зарплаты.
— Мам, я не отказываюсь. Просто…
— Вот и хорошо, — мгновенно смягчилась мать. — Я через пару дней приеду. Ты ведь поможешь вещи перевезти?
Аня молча смотрела в окно, за которым сгущались сумерки. Внутри — тоже сумерки и тяжесть.
— Конечно, помогу.
Мать появилась не через пару дней, а через три — с тремя чемоданами, коробкой безделушек и рыжим котом в переноске. Огромный персидский кот по кличке Ричард смотрел на Аню с нескрываемой враждебностью, словно это она была виновата в его переезде.
— Мамочка! — Полина бросилась обнимать бабушку, пока Аня вносила вещи.
— Привет, малышка, — мать чмокнула внучку в макушку, не выпуская из рук кота. — Бабушка теперь будет жить с вами. Здесь и моя комната есть, верно?
Аня вздохнула. Она освободила для матери свой кабинет, купила новый диван-кровать, перевезла рабочий стол в гостиную. Теперь придется работать, когда Полина уже спит.
— Да, мам. Твоя комната готова.
Мать окинула квартиру оценивающим взглядом.
— Тесновато, конечно. И ремонт давно пора сделать. Обои все-таки выцвели.
Аня промолчала. Лишь бы не начать ссору в первые же минуты.
— Будешь чай? — предложила она, направляясь на кухню.
— А нормальный ужин? — мать поставила кота на пол. — Я с дороги, голодная. И Ричарду нужно мисочку поставить. Он только куриную грудку ест, свежую.
Аня застыла у плиты. В холодильнике была только картошка и остатки вчерашнего гуляша. На курицу для кота она точно не рассчитывала. Внутри вспыхнуло знакомое чувство: вина перемешанная с раздражением. Первый день, а давление уже началось. «Нет, в этот раз будет по-другому», — подумала она.
— У меня только…
— Ладно-ладно, — мать махнула рукой. — Сегодня можно и перекусить чем есть. А завтра продукты закупим. Я тебе список составлю, что Ричарду нужно.
Аня кивнула, доставая тарелки. В висках уже начинала пульсировать боль.
Прошла неделя. Всего одна неделя, а Ане казалось, что прошла вечность. Мать заняла не только кабинет, но и всю кухню своими баночками-скляночками, травами от давления, особым чаем и бесконечными коробочками с «полезными добавками». Кот спал на кровати Ани, оставляя везде рыжую шерсть, а мать… мать была везде.
— Сколько ты платишь за свет? — спрашивала она, держа в руках счет.
— Почему так много? У тебя что, обогреватель включен постоянно?
— Мам, сейчас зима, — устало отвечала Аня. — И счета за электричество выросли у всех.
— В мое время мы экономили, — назидательно говорила мать. — А сейчас все транжиры.
Аня молча пила кофе. Сегодня ей предстоял тяжелый день — совещание в основной работе, потом проект для фриланса, а вечером родительское собрание в школе Полины.
— А дочь у тебя невоспитанная, — вдруг заявила мать, намазывая хлеб маслом. — Меня даже не целует, когда из школы приходит. И комнату за собой не убирает.
— Мам, у нее сейчас сложный период…
— В мое время детей не жалели. И выросли нормальными людьми, а не как сейчас — все с депрессиями да тревожностями.
Аня прикусила язык. Спорить бесполезно, она это знала. Лучше просто пережить, переждать. Когда-нибудь мать помирится с Олесей и вернется к ней.
А пока нужно просто дышать и не сходить с ума.
Ночью Аня не могла уснуть. Лежала, глядя в потолок, по которому бегали тени от фар проезжающих машин. Рядом посапывала Полина — с тех пор, как приехала бабушка, девочка отказывалась спать одна.
— Бабушка странная, — шепнула она маме перед сном. — Все время ругается, даже когда я ничего не делаю.
Аня погладила дочь по волосам. Как объяснить ребенку все тонкости сложных отношений с бабушкой? Что сама Аня выросла в постоянном страхе не угодить, ошибиться, сделать что-то не так и навлечь на себя материнский гнев.
«Я всё ради тебя, неблагодарная! Ты мне всю жизнь испортила!»
Вечная песня. Столько лет прошло, а в ушах все еще звенит.
Телефон тихо завибрировал под подушкой. Сообщение от Олеси:
«Прости за маму. Мы поссорились, и она хлопнула дверью. Сказала, что к тебе уйдет. Я думала, она вернется на следующий день. А оказывается… Мне так жаль, Анют. Может, поговорить с ней?»
Аня тихо вздохнула. Значит, ее никто не выгонял. Типичная манипуляция.
— Ты не спишь?
Аня вздрогнула. В дверях стояла мать, в ночной рубашке и с кружкой в руке.
— Нет, — тихо ответила Аня, стараясь не разбудить Полину.
— Пойдем на кухню, поговорим. Не могу уснуть.
Аня осторожно выбралась из-под одеяла и последовала за матерью. На кухне ярко горел свет, на столе стояла открытая коробка конфет и недопитый чай.
— Я тут подумала, — мать уселась за стол, жестом приглашая Аню сделать то же самое. — Нам нужно кое-что обсудить. Насчет этой квартиры.
Внутри у Ани все сжалось. Только не это.
— Что именно, мам?
— Ну, я ведь дала тебе половину на покупку. Помнишь?
— Конечно, помню. Я очень благодарна…
— Вот и хорошо, что помнишь, — перебила мать. — Значит, по-хорошему, половина квартиры — моя. А я думаю… — она отхлебнула чай. — Надо бы нам эту половину на меня переписать. Официально.
Аня почувствовала, как холодеет лицо. Ипотека, которую она платит уже пять лет. Ремонт, который делала в кредит. Бесконечная экономия на всем.
— Зачем, мам?
— Ну как зачем? — мать удивленно подняла брови. — Чтобы потом судов не было, если со мной что-то случится. Чтобы все по закону. Я свою половину Олесе не оставлю, это уж точно. Как она со мной обошлась! Все тебе достанется. Но пока я жива — хочу, чтобы моя доля была оформлена на меня.
У Ани задрожали руки. То, чего она боялась годами, — начиналось.
— Мам, но ведь ты дала только часть первоначального взноса. А ипотеку я плачу сама, все пять лет. У меня еще пятнадцать лет выплат.
— Ну и что? — пожала плечами мать. — Значит, платить будешь и дальше. А моя половина — моя. Ты мне и так должна за все, что я для тебя сделала.
Что-то внутри Ани надломилось. Столько лет молчания, проглатывания обид, терпения. Ради чего? Чтобы снова почувствовать себя беспомощной девочкой?
— Нет, — твердо сказала она. — Я не буду ничего переписывать.
— Что значит «нет»?! — мать повысила голос, и тут же понизила, вспомнив про спящую внучку. — Ты мне отказываешь? После всего, что я для тебя сделала?
— Мам, я очень ценю твою помощь с первым взносом. Но эта квартира полностью оформлена на меня, я плачу ипотеку, и никаких долей тут нет.
Лицо матери исказилось от гнева.
— Значит так… — процедила она сквозь зубы. — Я для тебя всю жизнь положила, а ты… Неблагодарная! Я знала, что ты как Олеська станешь! Обе на одно лицо!
Аня почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Знакомая до боли ситуация. Сейчас начнутся слезы, обвинения, манипуляции. Но что-то изменилось. Впервые в жизни она видела эту ситуацию со стороны — как психологический прием, не как реальную вину. Годы терапии не прошли даром. «Я имею право на свою жизнь, на свои решения», — напомнила она себе.
— Не кричи, пожалуйста. Полина спит.
— Вот! Еще и затыкаешь меня! В моей половине квартиры я буду делать, что хочу!
Аня встала из-за стола. Руки почему-то перестали дрожать. Внутри разливалось странное спокойствие.
— Это моя квартира, мам. Целиком. И я не буду ничего переписывать.
Мать открыла рот, чтобы что-то сказать, но Аня уже вышла из кухни. На сегодня разговор окончен.
Следующие дни превратились в молчаливую войну. Мать не разговаривала с Аней, но зато активно настраивала против нее Полину, читала ее переписки в телефоне, перекладывала вещи на столе и постоянно, каждый вечер, возвращалась к разговору о «своей половине».
— Можно, я поживу у папы? — вдруг спросила Полина, когда они вдвоем шли из школы.
У Ани внутри все оборвалось.
— Почему, солнышко?
— Бабушка говорит, что ты плохая мать. Что ты ее обманула и выгоняешь на улицу. А я не хочу это слушать.
Аня остановилась посреди тротуара, опустилась на корточки перед дочерью.
— Бабушка расстроена и не всегда говорит правду. Я тебя очень люблю и никуда не отпущу.
— А бабушка уедет? — Полина смотрела серьезными глазами, такими взрослыми для восьмилетней девочки.
— Да, — твердо сказала Аня. — Бабушка скоро уедет.
В этот момент она поняла, что так больше продолжаться не может. Нужно положить этому конец, пока не стало еще хуже.
Было уже далеко за полночь, когда Аня вошла на кухню и увидела мать, сидящую в кресле. Рыжий кот Ричард ел из кастрюли на столе, но мать, кажется, этого не замечала.
— Не спится? — тихо спросила Аня, подходя к холодильнику за водой.
Мать подняла на нее покрасневшие глаза.
— Ты стала такой холодной. Без чувства долга. Я тебя растила, я от мужа из-за тебя ушла, я тебе квартиру дала. А теперь что? Я — обуза?
Аня села напротив, отодвинув в сторону кота. В голове вдруг стало очень ясно, словно туман, окутывавший ее годами, рассеялся.
— Я тебе ничего не должна, — спокойно сказала она. — Я уже расплатилась — с детства. Страхами, психотерапевтом, долгами. И я хочу прервать этот цикл. Полина не должна расти так, как росла я — постоянно чувствуя, что она кому-то что-то должна просто за факт своего существования.
— Вот как… — шепнула мать, вцепившись в чашку с остывшим чаем. — То есть теперь я лишняя?
— Ты гость, мама. В моём доме. Не хозяйка. И если ты не умеешь быть в гостях — придётся уехать.
Мать отвернулась к окну, за которым чернела ночь.
— Я поговорила с Олесей, — добавила Аня. — Она сказала, что никто тебя не выгонял. Ты сама ушла, хлопнув дверью.
Мать вскинула подбородок.
— Она меня не ценит! И ты такая же! Обе вы…
— Мама, — Аня перебила ее, чувствуя странную легкость. — Тебе нужно вернуться к Олесе и помириться. Или снять квартиру. Но здесь ты больше жить не будешь. Я не могу так.
— После всего… — голос матери дрогнул, — что я для тебя сделала…
— Я бесконечно благодарна за жизнь, которую ты мне дала, — мягко сказала Аня. — Но что-то пошло не так, и теперь мы обе несчастны. Я хочу это прекратить. Ради себя и ради Полины.
Мать смотрела на нее, не мигая.
— И когда мне уезжать?
— Давай возьмем тебе билеты на послезавтра? — Аня встала, собираясь уйти. — Я помогу с вещами.
В кухне повисла тишина, нарушаемая только чавканьем кота. Через несколько минут мать тоже поднялась.
— Хорошо, — сказала она сухо. — Завтра сама позвоню Олесе.
Мать уехала через два дня — гордо, с осуждением во взгляде. Не попрощалась ни с Аней, ни с внучкой. Забрала кота и оставила в прихожей пестрый шелковый шарф — словно метку, напоминание о своем присутствии.
Аня закрыла за ней дверь, долго стояла, прижав лоб к прохладному дереву косяка. Внутри была пустота — не та мучительная, давящая, а легкая, почти невесомая. Словно с плеч сняли невидимую, но тяжелую ношу.
— Мама? — Полина выглянула из своей комнаты. — Бабушка уехала?
— Да, — Аня обернулась к дочери. — Она вернулась к тете Олесе.
— А она больше не приедет?
Аня подошла к дочери, обняла ее.
— Не знаю. Но если приедет — только в гости. Ненадолго.
В выходные Аня проспала до десяти — впервые за много лет. Ее разбудила Полина, тихонько прокравшись в комнату с подносом.
— Сюрприз! — объявила девочка, ставя поднос на тумбочку. — Я сама сделала тебе чай и бутерброды!
Аня села в постели, улыбаясь. На подносе стояла чашка с чаем, какие-то корявые бутерброды с вареньем и маленький рисунок — две фигурки, держащиеся за руки.
— Это мы, — пояснила Полина. — Без бабушки.
— Спасибо, солнышко, — Аня взяла чашку, удивляясь, как хорошо, оказывается, просто пить чай без постоянного напряжения и чувства вины.
— Мам, — Полина забралась на кровать. — А бабушка больше не приедет?
Аня посмотрела в окно. Там было светло и тихо, снег падал крупными хлопьями, превращая серый двор в сказочное королевство.
— Не знаю, солнышко. Но теперь ты точно никому ничего не должна, — она поцеловала дочь в макушку. — Даже мне.
Полина задумчиво покачала ногами.
— Я знаю, — сказала она вдруг. — Просто я люблю тебя, и мне нравится делать тебе приятное. Это не потому, что я должна.
Аня обняла дочь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Маленькая мудрая девочка, которая уже сейчас понимает то, до чего ее мать шла тридцать лет.
— И я тебя люблю, — прошептала она. — Просто так. Ни за что.
