На часах не было и девяти, а Вероника уже успела измотаться так, словно отработала смену на заводе. Она встала ни свет ни заря — надо было управиться с домом, накрыть на стол и не оплошать перед гостями. Да и свекровь обещалась приехать пораньше — помочь, как сама выразилась, а на деле, чтобы окончательно вымотать невестку придирками.
За окном робко постукивал дождь, ветер носил по двору редкие листья, прилипавшие к стёклам, словно надоедливые мысли. Вероника перебирала тарелки и кружки, до блеска натирала вилки и старалась не думать о предстоящем вечере.
— Ау, есть кто живой?! — с прихожей раздался голос Марии Александровны, резкий и требовательный.
Вероника тяжело вздохнула и вытерла влажные руки о полотенце, медля пару секунд у раковины, словно боялась выйти и встретиться лицом к лицу с неизбежным.
— Уже иду, Мария Александровна! — крикнула она натянутым голосом и быстро пошла в прихожую.
Свекровь в дорогом кашемировом пальто уже снимала ботинки, небрежно скидывая их в сторону и оценивающе поглядывая на невестку. Глаза её, острые, серые, будто вгрызались в Веронику, сразу же выискивая недостатки и поводы для замечаний.
— Ну, здравствуй, Верочка, — сказала свекровь и скривила губы в усмешке, от которой у Вероники неприятно засосало под ложечкой. — Что-то ты какая-то замученная с утра. Смотри, гостей перепугаешь таким видом.
— Да не выспалась просто, — попыталась оправдаться Вероника, забирая пакеты из рук свекрови. — Сейчас чай заварю.
— Ты лучше бы завтрак приготовила толковый, чем чаи гонять, — с ходу отрезала Мария Александровна и прошествовала на кухню. — Ой, да я вижу, тут и конь не валялся! А вечер-то не за горами, между прочим.
Вероника нервно проглотила комок в горле и промолчала. Хотелось ответить, что всё уже готово, и салаты, и холодец с вечера, но она знала: лучше не спорить. Чем тише и незаметнее себя вести, тем меньше придирок она сегодня услышит.
Свекровь тем временем хозяйским взглядом обводила кухню, заглядывая в шкафчики и кривя губы.
— Что у вас за порядок такой, а? Ничегошеньки не найти! Всё по местам разложить не можешь, небось, некогда тебе, бедняжке!
Вероника тихонько выдохнула и отвернулась к окну. Там, за мутным стеклом, по-прежнему срывался дождь, а прохожие прятались под зонтами, съёживаясь от ветра. Хотелось закрыть глаза и перенестись куда-нибудь далеко, хотя бы мысленно, хотя бы на мгновение.
Но резкий голос свекрови вернул её в реальность:
— Хватит мечтать, Вероника! Берись лучше за дело. Чем стоишь да на улицу пялишься?
Она снова подчинилась. Так было проще и спокойнее — соглашаться, терпеть и молчать, лишь бы день прошёл без больших скандалов.
Вероника стала раскладывать по полкам принесённые свекровью продукты, пока та расправлялась со своим пальто. Но едва она успела разложить банки и пакеты, как услышала очередное:
— Всё не так, всё не туда поставила! Ну как можно быть такой бестолковой?
Вероника вздрогнула от досады и боли, кусая губы и стараясь не показать, что её задело это бесцеремонное замечание. Но Мария Александровна, словно издеваясь, не унималась:
— Вот чем Максим думал, когда тебя замуж брал? Ни порядка, ни детей, ни помощи нормальной!
От этих слов Веронику пробило горячим потом. Тема бездетности была самой больной, и свекровь это прекрасно знала. Намеренно, словно булавкой, она колола по самой болезненной точке.
— У вас ведь скоро пять лет совместной жизни, — продолжила Мария Александровна, словно не замечая, как невестка побледнела. — Пора бы уже хоть одного ребёнка родить. У всех уже внуки по лавкам ползают, а у нас как пусто было, так и есть.
Вероника замерла, сжимая до боли край столешницы. Хотелось развернуться и выкрикнуть прямо в лицо этой женщине всё, что накопилось за годы брака. Сказать, как ей больно от каждого её слова, как устала слышать упрёки и придирки.
Но она промолчала.
Вместо этого Вероника тяжело вздохнула и тихо сказала:
— Я не могу родить, Мария Александровна. Вы же знаете.
— Знаю, — презрительно процедила свекровь. — Только не верю я в это. Не хочешь, а может, и боишься. А Максим от тебя страдает.
Сказав это, свекровь отвернулась и принялась демонстративно шуметь кастрюлями и чашками, показывая, что разговор окончен и больше никаких оправданий она слушать не собирается.
Вероника почувствовала, как слёзы подступили к горлу, но сдержалась. Только закусила губу и, глубоко вдохнув, снова принялась за свои дела, стараясь не думать о том, что это утро — только начало трудного дня, который неизвестно чем закончится.
***
К вечеру квартира уже была похожа на выставочный зал. Белоснежные салфетки аккуратно лежали на столе, нарезки аппетитно блестели под лампой, пахло специями и выпечкой. Вероника поправляла тарелки и бокалы, поглядывая на часы и боясь пропустить хоть какую-то мелочь, лишь бы угодить свекрови.
Максим вернулся с работы раньше обычного, влетев в квартиру бодро и улыбчиво. Вероника облегчённо вздохнула: с его появлением напряжение всегда ослабевало, дышать становилось легче, словно муж выносил с собой часть её тревог и переживаний.
— Как тут мои девочки? — спросил он радостно, целуя мать и приобнимая жену за плечо. Глаза его светились теплом, и Вероника на миг почувствовала себя защищённой.
— Вот, спасаем ситуацию, — многозначительно отозвалась Мария Александровна, делая паузу. — А то ведь у некоторых руки не из того места растут.
Максим слегка нахмурился, но промолчал. Только сильнее сжал плечо жены, давая понять, что он рядом и всё будет хорошо.
Гости начали съезжаться к шести. Первой появилась тётя Зина с огромным тортом, украшенным кремовыми розами, за ней подтянулись двоюродные братья и сёстры Максима, его коллеги и друзья детства. Вероникины родители с сестрой появились последними, словно боясь лишний раз побеспокоить.
Застолье началось шумно и весело. Гремели тосты, звенели бокалы, лица гостей понемногу краснели от тепла и вина. Вероника металась между кухней и столом, подкладывала еду, следила за напитками, стараясь угодить всем и каждому. Только сердце её не могло успокоиться: она ловила тяжёлые, оценивающие взгляды Марии Александровны и уже чувствовала, что скандал, как грозовая туча, неминуемо приближается.
После очередного тоста свекровь вдруг подняла бокал и громко произнесла, перекрывая шум застолья:
— Хорошо всё у нас, милые мои, только не хватает нам главного! — она выдержала эффектную паузу и продолжила, демонстративно посмотрев в сторону Вероники: — Внуков дождаться не можем. Невестушка наша хворая, никак не может порадовать нас наследником!
За столом повисла звенящая тишина. Вероника побледнела, кровь отхлынула от её лица, руки мелко задрожали. Она боялась поднять глаза, боялась встретиться взглядом с мужем, чувствовала, как внутри всё сжалось от унижения и бессилия.
Её мать первой не выдержала:
— Это кто хворая-то? Да моя дочь здоровее всех здесь сидящих будет! Вы бы, Мария Александровна, лучше на себя глянули, чем такие речи вести!
— А чего мне глядеть-то? Я в её возрасте двоих родила и воспитала! Пятый год замужем, а толку ноль! — парировала свекровь.
— Стыдно вам должно быть! — вскочила сестра Вероники, бледная и возмущённая. — А может это не с ней, а с сыном вашим что-то не так!
Свекровь вспыхнула и уже собиралась ответить, но её прервал глухой, тяжёлый удар кулаком по столу. Максим медленно поднялся, его лицо было напряжено, глаза стали тёмными и тяжёлыми.
— Хватит, — произнёс он тихо и строго. — Если уж вы решили это обсудить прилюдно, то знайте: детей у нас нет по моей вине. Это я не могу иметь детей.
Он сел, выпил бокал до дна и посмотрел в сторону. В комнате воцарилась тишина. Гости смутились, кто-то тихо вздохнул, кто-то виновато отвёл глаза.
Первой нарушила молчание тётя Зина:
— Настоящий мужчина ты у нас, Максим! Не каждый вот так может признаться, а то сразу девчонку виноватой выставляют.
Другие гости загудели в знак поддержки, согласно закивали головами. Свекровь же сидела, красная, и не знала, куда деть взгляд.
Вероника смотрела на мужа и едва сдерживала слёзы. Родной её, Максим, прикрыл собой от удара, взял эту боль на себя, не задумываясь о последствиях.
Праздник после этого уже не задался. Гости постепенно разошлись, неловко прощаясь и избегая лишний раз смотреть в глаза виновникам события. Остались только родители Вероники, помогли убрать со стола и попрощались, обещав позвонить завтра.
Когда закрылась дверь за последними гостями, Максим подошёл к окну и, устало склонив голову, замер, глядя куда-то в темноту. Вероника собирала остатки посуды, но слышала, как тихо дышит муж. Это тяжёлое дыхание отзывалось в её сердце.
— Брось это всё, — тихо сказал Максим, не оборачиваясь. — Подойди ко мне.
Вероника подошла. Он повернулся и молча притянул её к себе.
— Прости, родная, за мать, за этот день, за всё… — шепнул он, прижимая её к груди.
— Это ты прости меня, — всхлипнула Вероника. — Зачем взял на себя? Теперь все будут думать…
— Плевать, что будут думать, — перебил её Максим. — Главное, чтобы тебя не трогали. А там пускай считают что хотят.
Он помолчал, затем добавил тихо, осторожно, словно боясь её ранить ещё больше:
— Я давно думал, может быть, нам взять ребёнка из детдома? Ты бы согласилась?
Вероника подняла глаза и долго всматривалась в его лицо, такое родное, любимое, роднее которого не было ничего на свете.
— Ты серьёзно?
— Серьёзно, — кивнул Максим. — Какая разница, как дети приходят в нашу жизнь? Главное — они придут, и мы их полюбим.
— А что твоя мама?
— Перебесится, — усмехнулся Максим, — теперь она точно перебесится.
Вероника прижалась к нему и впервые за день почувствовала облегчение. Возможно, Максим был прав. Возможно, счастье ещё можно найти, даже если жизнь не складывается так, как хотелось бы.
***
Утро после юбилея началось с такой оглушительной тишины, что Веронике показалось, будто она проснулась в другой реальности. Лишь монотонно капала вода в кухонной раковине, словно счётчик беспокойных мыслей, оставшихся после вчерашнего дня.
Максим спал, отвернувшись к стене, его плечи чуть заметно вздрагивали. Вероника тихо поднялась, накинула халат и, осторожно переступая через скрипучие доски, вышла на кухню. Там было пусто и гулко, как бывает после бурной вечеринки, когда расходятся последние гости и остаётся лишь эхо вчерашних разговоров.
Она включила чайник и бессмысленно уставилась в окно. Мутное утро, словно помятое покрывало, стелилось над двором. Казалось, что небо само оплакивает вчерашний день, оплакивает их разбитые мечты, её несбывшееся материнство, боль Максима, его вынужденное признание перед всеми.
«Стыдно мне, стыдно перед ним и перед собой. Что же я за женщина такая, если не могу даже родить?» — подумала Вероника, нервно закусив губу и сжав кулаки.
— Зря ты это, — тихо сказал Максим за спиной. Он вошёл на кухню бесшумно, как тень, и осторожно, будто боясь потревожить её грустные мысли, обнял за плечи. — Не бери на себя больше, чем нужно. Никто не виноват.
— А я чувствую себя виноватой, Макс, — Вероника опустила голову, позволяя мужу крепче сжать её плечи, будто это могло защитить от всех бед. — Я же вижу, как тебе тяжело…
Максим вздохнул, притянул её к себе, уткнулся подбородком в макушку и долго молчал, словно собирался с мыслями.
— Ника, неужели ты правда думаешь, что я живу с тобой только ради детей? — спросил он негромко, голос его чуть дрогнул. — Если бы для меня это было главным, я бы давно всё бросил и ушёл. Но ты ведь мой самый близкий человек. Разве мало того, что мы просто есть друг у друга?
Она не ответила. Не могла. Слёзы снова подошли к горлу, готовые прорваться наружу, смыть всё: боль, обиду, разочарование. Но Вероника старалась держаться — не плакать, не доставлять мужу ещё большего огорчения.
Максим почувствовал её напряжение и ещё сильнее сжал её плечи, словно говоря без слов: «Я здесь, я рядом, я никуда не денусь».
— Давай съездим сегодня в детский дом, — сказал он неожиданно просто, будто предложил выбраться за город или сходить в магазин. — Просто посмотрим, как там всё устроено. Без обязательств. Поговорим с директором, выясним, что нужно для того, чтобы усыновить ребёнка.
— Ты правда этого хочешь? — голос Вероники звучал так тихо, что она сама едва расслышала его.
— Конечно. Может, уже пора перестать ждать невозможного и попытаться стать счастливыми здесь и сейчас?
Она кивнула. Осторожно и робко, будто боясь поверить своим ушам и новой надежде, которую дарил ей муж. Ведь принять решение о ребёнке — это не просто взять на себя ответственность, это значит поверить в то, что счастье возможно даже тогда, когда твоя жизнь уже казалась сломанной.
Через два часа они уже ехали по разбитой дороге за город. Вдоль дороги мелькали мокрые деревья, тяжёлые от ночного дождя. Машина шла ровно, Максим задумчиво смотрел вперёд, а Вероника рассматривала мелкие капли на стекле, пытаясь унять дрожь и тревогу в сердце.
Детский дом встретил их неожиданной тишиной и пустынными коридорами. Краска местами облезла со стен, запах столовой напоминал о школьном детстве, а в душе поднялась тревожная волна воспоминаний о том, как сама Вероника когда-то ждала родителей у крыльца школы.
Директором оказалась женщина средних лет, строгая и усталая на вид. Она встретила их настороженно, но после пары слов Максим сразу сумел расположить её к разговору.
— Вы не первые и, конечно, не последние, кто приходит сюда с надеждой, — осторожно сказала директор, поправляя очки и глядя прямо в глаза Веронике. — Главное — чтобы это решение было не на эмоциях, не из жалости. Ребёнок — это навсегда.
— Мы это понимаем, — сказал Максим уверенно. — Мы долго к этому шли.
Директор кивнула, посмотрела на них ещё раз внимательно и поднялась.
— Хорошо. Тогда давайте пройдёмте, покажу вам наших детей. Только предупреждаю: решайте не сейчас, дайте себе время.
Они вошли в небольшую комнату, заставленную игрушками и кроватками, в углу стояли две девочки, лет пяти-шести, рассматривали книжки, о чём-то тихо переговаривались. На ковре неподалёку сидел мальчишка, года три, с задумчивым выражением лица, сжимавший в руках маленькую машинку.
— Это Даня, — сказала директор и кивнула в сторону мальчика. — Хороший, смышлёный малыш. Немного замкнутый, пережил немало, мама его оставила прямо в роддоме. Тихий, аккуратный. Всё ждёт, когда мама вернётся…
Сердце Вероники сжалось, дыхание замерло. Даня поднял голову, встретился с ней взглядом — чистым, серьёзным, немного тревожным — и Вероника вдруг почувствовала, как слёзы уже не спрашивая разрешения катятся по щекам.
Максим заметил её реакцию, взял её за руку и тихо сказал:
— Пойдём, подышим. Нам нужно подумать.
Когда они вышли на улицу, Вероника уткнулась в плечо мужа и заплакала уже не сдерживаясь, не прячась:
— Макс, я не могу его тут оставить. Не могу…
— Я тоже, — сказал Максим спокойно и тихо, словно уже давно знал, что так будет. — Мы заберём его. Мы станем ему родителями.
И в этот миг, посреди серого осеннего дня, в сердце Вероники впервые за долгое время снова затеплилась надежда.
***
Неделя после посещения детского дома пролетела в непривычной суете. В квартиру словно ворвался свежий ветер, выметая тревоги и накопленную за годы грусть. Вероника с Максимом ездили по инстанциям, собирали документы, проходили медкомиссии. Всё происходило стремительно, словно в самом воздухе витала настойчивость, желание не откладывать больше ни дня.
Они быстро привыкли к новой мысли, и уже не представляли, как раньше могли жить иначе. Вероника перебирала детскую одежду на прилавках магазинов, и с каждым днём ей всё меньше казалось, что она делает что-то чужое, не своё. Она была уверена, что Даня скоро станет её сыном.
Максим на глазах изменился — стал более собранным и деловитым, а главное, заметно повеселел. Он то и дело повторял:
— Ника, мы всё правильно делаем. Я не понимаю, почему мы раньше на это не решились?
Но предстоял ещё один непростой разговор. Вероника знала, что молчать бесконечно не получится — свекровь рано или поздно узнает, и лучше, если это произойдёт именно сейчас, когда уже есть ясность и решительность. Максим тоже понимал, что мать нужно подготовить заранее, но всё время откладывал разговор, словно надеялся, что она узнает сама и смирится, не высказывая привычных претензий.
Мария Александровна появилась неожиданно, как обычно, без звонка и предупреждения. Она стояла на пороге с решительным видом и сразу прошла на кухню, даже не спрашивая разрешения.
— Ну что, молодёжь, живёте-поживаете? — спросила она подчеркнуто бодро, оглядываясь по сторонам и будто проверяя, не завелись ли тут новые порядки, пока она не видела.
— Мам, есть дело, — Максим с ходу начал разговор, не дав ей осмотреться и высказаться первой. — Надо кое-что обсудить.
Свекровь села, настороженно глядя то на сына, то на Веронику. Губы её сложились в тонкую нить, глаза прищурились. Она явно ждала подвоха.
— Мы с Вероникой решили усыновить ребёнка, — спокойно произнёс Максим, заранее готовый выдержать бурю эмоций матери. — Уже начали собирать документы, скоро Даня будет жить с нами.
Молчание растянулось почти на минуту. Мария Александровна так и замерла, чуть приоткрыв рот. Затем её лицо начало краснеть, глаза засветились раздражением.
— Вы что, совсем с ума посходили? — процедила она тихо, но с явной угрозой в голосе. — Вам своих детей рожать надо, а не чужих подбирать!
— А Даня и будет своим, — мягко, но твёрдо сказала Вероника, впервые за долгие годы не отводя взгляда от свекрови. — Свои дети — это не обязательно по крови. Это те, кого любишь.
— Да ты вообще помолчи! Тебя никто не спрашивал! — отрезала свекровь и снова повернулась к сыну: — Максим, скажи, что это шутка такая? Ты нормальный вообще человек или тебя заколдовали?
— Нормальный, мама, нормальный. Даже слишком, — устало сказал Максим. — Мы уже всё решили. И не передумаем. Либо принимай это, либо…
Он осёкся и только тяжело вздохнул, не заканчивая фразы.
Свекровь вскочила, её лицо перекосилось от ярости, кулаки задрожали.
— Вы ещё пожалеете об этом решении! — крикнула она, собирая вещи. — Чужой ребёнок! Не думала, что доживу до такого позора!
Она резко направилась в прихожую, звеня ключами и шумно собираясь, и тут Вероника вдруг сказала негромко, но так чётко и ясно, что голос её прозвенел, как колокольчик в полной тишине:
— Мария Александровна, вы можете не принять наше решение, но и отменить его вы тоже не сможете. Мы любим Даню и сделаем всё, чтобы он был счастлив с нами. У вас есть выбор — стать бабушкой этому ребёнку, подарить ему заботу, или отказаться от нас всех.
Свекровь остановилась, поражённая такой твёрдостью в голосе невестки, и вдруг почувствовала, что её прежняя власть, сила, право решать чужие судьбы, тают, уходят, растворяясь в этой новой решимости двух молодых людей. Она впервые видела Веронику такой сильной, такой уверенной.
— Что ж, посмотрим, долго ли вас хватит, — бросила она, уже не так уверенно, и быстро закрыла за собой дверь.
Вероника почувствовала слабость в ногах и присела на кухонный стул. Максим подошёл к ней и взял её за руку.
— Ты молодец, Ника. Я горжусь тобой, — тихо сказал он, целуя её в висок. — Может быть, это и нужно было ей услышать.
— Думаешь, она примет его?
Максим усмехнулся грустно, покачал головой и ответил, как будто убеждая и себя, и её:
— Она смирится. Просто нужно время. Главное, что у нас всё будет хорошо.
Вечером того же дня позвонили из детского дома. Документы приняли, всё было в порядке. Через несколько дней Даня мог переехать к ним домой.
Максим обнял Веронику так крепко, как никогда раньше, и прошептал на ухо:
— У нас теперь будет полноценная семья. Нам больше не надо никому ничего доказывать.
Вероника впервые за последние годы засыпала с улыбкой. В глубине души, там, где уже почти угасла вера в лучшее, теперь горел тёплый, ровный огонёк надежды.
***
День, когда Даня наконец переехал в свой новый дом, выдался неожиданно солнечным. Казалось, даже природа решила сделать им подарок, будто говоря: «Всё будет хорошо». Максим волновался так, что чуть не забыл водительские права, а Вероника, напротив, была спокойна, как никогда прежде. Словно в ней открылся тайный резерв сил, которых она сама в себе не подозревала.
Когда они приехали в детский дом, Даня ждал их, стоя у окна. Он был в новой, чуть великоватой курточке и сжимал в руке всё ту же маленькую машинку. Увидев Веронику, он застыл и внимательно вгляделся в её лицо, как будто всё ещё сомневался: «Вы правда приехали за мной?»
— Мы теперь домой поедем? — тихо спросил мальчик, когда Максим осторожно поднял его на руки. В глазах ребёнка отразились неуверенность и робкая надежда, смешанные со страхом ещё одного разочарования.
— Да, домой, Данечка, — тепло ответила Вероника, и в этот момент её сердце окончательно переполнилось нежностью и заботой. Она чувствовала: именно сейчас она стала матерью, пусть и не по крови, но по любви, по решению, от которого никогда не отступится.
Дом встретил Даню прохладным запахом свежей выпечки и букетом шаров, которые Максим приготовил в гостиной. Мальчик осторожно ступал по ковру, словно боялся потревожить какую-то хрупкую, новую для него реальность.
— Это всё мне? — шёпотом спросил он, глядя на яркие игрушки, разложенные на кровати в его новой комнате.
— Конечно тебе! — весело ответил Максим, подбрасывая мальчика вверх, так что тот звонко и коротко засмеялся.
Вероника смотрела на них и чувствовала, как с каждым этим мгновением прошлое понемногу отпускает её сердце, а вместо него в груди растёт что-то новое и живое, от чего хочется улыбаться и верить, что теперь всё обязательно наладится.
Прошла неделя. Казалось, их жизнь теперь разделилась на «до» и «после». Рядом с Даней Вероника оживала с каждым днём. Она просыпалась по утрам раньше мужа и, прикрыв дверь в комнату сына, долго любовалась его светлыми, чуть растрёпанными волосами, едва слышным дыханием и тем, как мирно и доверчиво он спит.
Максим тоже менялся на глазах. Его глаза снова обрели тот особенный блеск, который Вероника помнила ещё со времён их первой встречи, а походка стала более уверенной, будто сын дал ему дополнительную опору.
Но Мария Александровна не звонила, не приходила и не пыталась как-то обозначить своё присутствие. Эта тишина немного напрягала Веронику, хотя Максим только отмахивался:
— Дай ей время, пусть перебесится.
Однажды вечером в дверь тихо позвонили. Вероника открыла, ожидая увидеть почтальона или соседку, но на пороге стояла Мария Александровна. В руках она держала пакет, а взгляд её был такой растерянный и неуверенный, какого Вероника ещё никогда не видела.
— Пустишь, Вероника? — свекровь говорила тихо, почти шёпотом, как будто заранее была готова к отказу.
— Конечно, заходите, — Вероника постаралась ответить ровно и спокойно, хоть внутри и поднялась тревога.
Свекровь прошла на кухню и осторожно поставила пакет на стол. Вероника взглянула на неё внимательнее: лицо Марии Александровны выглядело усталым и постаревшим, взгляд стал мягче и глубже.
— Простите меня, Верочка, — неожиданно сказала она, отворачиваясь к окну, словно стесняясь своего раскаяния. — Наговорила вам лишнего, сама понимаю… Мне стыдно перед вами обоими.
Вероника молчала, боясь поверить в услышанное. Максим встал в дверном проёме и удивлённо слушал мать, не решаясь прервать её признание.
— Вы знаете, я ведь всю жизнь думала, что внуки — это продолжение рода, что это только кровь, — продолжала Мария Александровна, не оборачиваясь. — А вы как-то сразу… чужого ребёнка… Я и испугалась. Подумала, что это всё неправильно, не по-настоящему. Только вот глупо это всё было, очень глупо…
Она обернулась к ним. В её глазах блестели слёзы, губы дрожали.
— Покажите мне его… Даню. Вдруг примет он меня? Вдруг не чужие мы друг другу?
Вероника кивнула, сердце её билось тревожно и счастливо одновременно.
В гостиной Даня сосредоточенно играл в машинки, строя из кубиков домики и дороги. Когда он увидел незнакомую женщину, то слегка напрягся и посмотрел вопросительно на Веронику.
— Данечка, познакомься, это бабушка Мария, — осторожно сказала Вероника, внимательно наблюдая за его реакцией.
— Настоящая? — вдруг спросил Даня таким серьёзным голосом, что у Марии Александровны перехватило дыхание.
— Самая настоящая, — ответила она сама, голос её впервые прозвучал мягко и тепло. — Если, конечно, ты не против.
Мальчик внимательно смотрел на неё, потом вдруг подошёл и протянул маленькую машинку.
— А это вам, бабушка, — сказал он тихо, с ноткой детской застенчивости. — Она хорошая, я проверял.
Свекровь взяла игрушку и прижала её к груди, боясь пошевелиться и расплескать вдруг появившееся чувство нежности.
Вероника почувствовала, как Максим крепко взял её за руку. В его глазах отражалась глубокая признательность и радость.
В этот вечер в квартире впервые за долгое время воцарилась настоящая, тихая гармония. Даня уснул, прижавшись к Марии Александровне, та боялась пошевелиться, чтобы не потревожить его сон. А Максим и Вероника, стоя рядом, вдруг поняли: именно сейчас всё наконец стало так, как должно быть.
— Видишь, Ника, у нас получилось, — шепнул Максим, целуя её в висок. — Теперь всё точно будет хорошо.
— Я знаю, — улыбнулась она. — Мы теперь дома. Все вместе дома.
И это было правдой, которую теперь никто не мог у них отнять.
