— Лер, а что у нас на ужин? — прокричал Денис из комнаты, не отрываясь от монитора.
Я стояла посреди кухни нашей однушки и смотрела на пустой холодильник. Точнее, не совсем пустой — там красовались три йогурта с истекшим сроком годности, полбанки варенья и какая-то подозрительная колбаса, которую я побоялась выбросить только потому, что покупала её на последние деньги.
— Ужин будет из воздуха и любви! — крикнула я в ответ, но голос дрогнул.
Денис высунулся из комнаты с таким видом, будто я предложила ему съесть кота соседки.
— Серьёзно? Опять нечего жрать?
— А кто должен был сходить за продуктами? — я повернулась к нему и постаралась не показать, как трясутся руки. — Я с утра в институте, потом у Маши сидела, пока ты… пока ты что делал?
— Я работал! — возмутился он, но глаза бегали. — У меня же интервью завтра.
Интервью. Боже мой, сколько их уже было за последние полгода! То в одну контору, то в другую. А результат один — очередные отговорки и новые часы за компьютером.
— Значит, завтра, — устало произнесла я. — А сегодня что ели будем?
— Закажем что-нибудь, — махнул он рукой. — Денег же у тебя есть?
У меня есть. Всегда у меня есть. Стипендия, подработка в кафе по выходным, иногда наставница Татьяна Петровна что-то перечислит — мол, купи себе что-нибудь хорошее. А я покупаю продукты, оплачиваю коммуналку и строительные материалы для ремонта. Хорошее для себя как-то не остаётся.
— День, мне завтра к Маше ехать, — сказала я тихо. — Ей процедуры делать. Ты не мог бы…
— Опять эта инвалидка! — взорвался он. — Мне своих проблем хватает!
Я замерла. Маша — его родная сестра. Девочка, которая не может ходить с рождения, но при этом умнее и добрее половины здоровых людей. И он называет её… так.
— Она твоя сестра, — прошептала я.
— И что? Я что, всю жизнь должен на ней горбатиться? У меня своя жизнь есть!
Своя жизнь. Интересно, а где она? В компьютерных играх? В переписках с девочками, которые, как он думает, я не замечаю? В бесконечных интервью, на которые он не ходит?
Я села на табуретку и закрыла лицо руками. Усталость навалилась как мешок с цементом. Я тащу ремонт в квартире — своими руками клею обои, крашу батареи, меняю розетки. Я учусь на отлично, потому что стипендия нужна. Я забочусь о Маше, потому что больше некому. Я готовлю, убираю, стираю…
А он сидит в интернете и периодически заявляет, что выгонит меня из моей же квартиры, если я буду себя плохо вести.
— Слушай, — вдруг сказал Денис мягче, — ты чего психуешь? Ладно, схожу в магазин. Только не устраивай истерик.
Истерик. Я никогда не устраивала истерик. Я просто тихо плакала по ночам, когда он уже спал, и мечтала о том, каково это — прийти домой и чтобы тебя встретили с улыбкой, спросили, как дела, обняли просто так.
— Не нужно, — сказала я и встала. — Я сама.
В магазине я бродила между полками как потерянная. Покупала привычный набор: макароны, консервы, хлеб. Всё самое дешёвое. На кассе девочка-продавец посмотрела на меня участливо:
— Вы не болеете? Какая-то бледная.
— Не болею, — улыбнулась я. — Просто устала.
Устала. Я даже не помнила, когда в последний раз высыпалась. Когда в последний раз смеялась не из вежливости, а от души. Когда в последний раз чувствовала себя… счастливой.
Дома Денис уже снова сидел за компьютером. На экране мигали сообщения в каком-то чате. Я не стала подходить ближе — знала, что увижу там очередных «принцесс», которым он рассказывает, какая у него сложная жизнь.
— Ужин будет через полчаса, — сказала я.
— Угу, — буркнул он, не поворачиваясь.
Я готовила и думала. О детском доме, где меня научили быть самостоятельной. О Татьяне Петровне, которая всегда говорила: «Лерочка, ты сильная девочка. Ты справишься с любыми трудностями. Но помни — быть сильной не значит тащить на себе чужую слабость.»
Чужую слабость. Я тащила её уже два года.
После ужина, который прошёл в молчании, я села за стол и достала телефон. Татьяна Петровна ответила сразу:
— Лерочка! Как дела, дорогая?
— Татьяна Петровна, — голос предательски дрогнул, — можно с вами поговорить?
— Конечно. Что случилось?
Я рассказала. Всё. Про усталость, про одиночество, про то, что чувствую себя прислугой в собственной квартире. Про Машу, которую некому больше навещать. Про работу, которую Денис не ищет всерьёз. Про интернет-романы и угрозы выгнать меня из дома.
— Лера, — сказала Татьяна Петровна после долгой паузы. — У нас в детдоме нужен помощник воспитателя. Жильё предоставляется, зарплата небольшая, но стабильная. И твою квартиру можно на время закрыть, сделать нормальный ремонт силами наших мастеров. Ты подумай.
Я думала всю ночь. Лежала рядом с Денисом, который мирно храпел, и представляла другую жизнь. Жизнь, где я встаю утром и знаю, что мой день будет полезным. Где я помогаю детям, которые, как когда-то я сама, ищут свое место в мире. Где никто не упрекает меня в том, что я «слишком много на себя берю» или «недостаточно забочусь» о ком-то.
Утром Денис ушёл на очередное интервью. Я сомневалась, что он туда дойдёт, но промолчала.
Я собрала сумку. Только самое необходимое — одежду, документы, несколько дорогих сердцу мелочей. Всё остальное можно было оставить. Это же была моя квартира.
На холодильнике оставила записку:
«Дения! Ухожу работать в детский дом. Квартира твоя на месяц, потом приедут делать ремонт — ключи отдашь Татьяне Петровне (её телефон на тумбочке). Твои вещи сложи в коробки. Маше передай, что я её не забуду и буду навещать. Береги себя. Лера.»
Я перечитала записку три раза. Хотелось написать что-то ещё — про то, как я его любила, как надеялась, что всё изменится. Но зачем? Он и так всё знает.
Когда захлопнулась дверь, я почувствовала странное ощущение. Не облегчение, нет. Пустоту. Как будто долго несла тяжёлый груз, а потом вдруг его сбросила, и теперь не знаешь, куда девать освободившиеся руки.
В автобусе к детскому дому я смотрела в окно и думала: «А что, если он прав? Что, если я действительно слишком много на себя беру? Что, если никому на самом деле не нужна моя помощь?»
Но потом вспомнила Машу, которая всегда радовалась моему приходу. Вспомнила, как в детдоме малыши тянули ко мне ручки, когда я приходила в гости к Татьяне Петровне. Вспомнила себя в пятнадцать лет — напуганную, одинокую, отчаянно ищущую хоть кого-то, кто скажет: «Всё будет хорошо, ты справишься.»
Детский дом встретил меня запахом свежей выпечки и детским смехом. Татьяна Петровна обняла так крепко, что я чуть не заплакала.
— Добро пожаловать домой, Лерочка, — шепнула она.
Домой. Впервые за два года это слово не отдавалось болью в груди.
Через неделю мне позвонил Денис. Кричал, что я бросила его в трудную минуту, что он не знает, как быть с Машей, что вообще я эгоистка и предательница.
— Денис, — сказала я спокойно, — с Машей всё в порядке. Я договорилась с социальной службой, её будут навещать каждый день. А ты… ты молодой, здоровый мужчина. Ты справишься.
— Лера, ну вернись! — вдруг сменил тон он. — Я изменюсь, честное слово! Найду работу, буду помогать…
— Не нужно, — ответила я. — Мне хорошо здесь.
И это была правда. Мне действительно было хорошо. Я просыпалась утром с ощущением, что день будет полезным. Я засыпала вечером с чувством, что сделала что-то важное. Я снова смеялась — искренне, от души.
Конечно, работа в детдоме — это не сказка. Дети бывают трудными, администрация — придирчивой, зарплата — маленькой. Но это была моя трудность, моя ответственность, мои решения.
Квартиру отремонтировали к зиме. Татьяна Петровна показала фотографии — светлые комнаты, новая мебель, всё как я мечтала.
— Когда переедешь обратно? — спросила она.
— А нужно ли? — ответила я вопросом на вопрос.
Мы сидели в её кабинете, пили чай с печеньем, которое напекли старшие ребята. За окном падал первый снег, а в коридоре слышались голоса детей, которые готовились к новогоднему празднику.
— Знаешь, Лерочка, — сказала Татьяна Петровна, — когда ты была маленькой, я всегда знала, что ты найдёшь свой путь. Но боялась, что он будет слишком трудным.
— Трудным? — удивилась я. — Да он оказался самым простым на свете. Просто нужно было перестать нести чужую слабость и начать делиться своей силой.
В тот вечер я написала в дневнике, который вела с детства: «Сегодня поняла, что такое дом. Это не стены и не крыша. Это место, где ты нужна. Где твоя любовь и забота не воспринимаются как должное, а ценятся и возвращаются сторицей.»
А записка на холодильнике? Денис нашёл её только через три дня. К тому времени я уже знала, что никогда не вернусь к прежней жизни.
Иногда мне снятся сны про ту однушку. Но в снах она всегда пустая, и я просто прохожу через неё, как через комнату в музее. Смотрю на стены, которые когда-то клеила сама, на пол, который мыла до блеска, и думаю: «Хорошо, что это уже не моя жизнь.»
А потом просыпаюсь под смех детей, которые бегут завтракать, и улыбаюсь новому дню.
