Инна смотрела на экран телефона и не верила своим глазам. Клиентка — та самая, с которой договаривались две недели, присматривала трёшку для дочери — отменила встречу. В WhatsApp висело сообщение: «Извините, передумали. Удачи вам».
Странно. Вчера ещё торопила с показом. Инна открыла её профиль в соцсетях — может, что-то случилось? И наткнулась на комментарий под постом какой-то общей знакомой: «А я чуть не связалась с риелтором, которая родную мать бросила. Хорошо, вовремя прочитала. Такие люди и с чужими квартирами могут что угодно сделать».
Сердце ухнуло. Инна полезла искать первоисточник. Нашла быстро — материн профиль в «Одноклассниках» она давно не открывала, но помнила название: «Галина Счастливая мама».
Пост был от позавчера: «Тяжело на душе. Дочка совсем нас с отцом забыла. Месяц не звонит, не приезжает. Мы её растили, ночей не спали, последнее отдавали. А теперь? Отцу 72, сердце пошаливает, а дочери всё равно. Даже не спросит, живы ли мы. Вот сын — другое дело, каждый день звонит, беспокоится. Видно, не зря говорят: сын — до венца, а дочь — до крыльца».
Комментариев было больше сотни. Подруги матери сочувствовали, ругали неблагодарных детей, делились своими историями. Кто-то даже написал: «Галочка, а она у тебя вроде риелтором работает? Я как раз квартиру присматриваю. Теперь точно к ней не пойду».
Инна набрала номер матери. Долгие гудки, потом удивлённый голос: — Инночка? Ты?
— Мам, что за посты?
— Какие посты? — в голосе матери слышалось искреннее недоумение.
— В Одноклассниках. Про неблагодарную дочь.
Молчание. Потом вздох: — А что, неправда разве? Месяц от тебя ни слуху ни духу. Соседи уже спрашивают — жива ли ты.
— Мам, из-за твоего поста я клиента потеряла. Крупного клиента.
— Ой, да не придумывай! Какой ещё клиент из-за моего поста? Я просто с подругами поделилась, душу облегчила. Имею право?
Инна закрыла глаза. С подругами. Триста человек в друзьях, открытый профиль.
— Ты прекрасно знаешь, почему я не звоню.
— Не знаю я ничего! — голос матери стал капризным. — Обиделась на ерунду какую-то и нос воротишь. А Руслан вот не обижается. Позвонит, спросит: мам, как вы там, может, помощь нужна?
Инна почувствовала знакомую горечь. Руслан. Тридцатипятилетний Руслан, который последний раз помогал родителям, когда ему было семнадцать — тогда он покрасил забор. С тех пор только звонил. Правда, звонил регулярно — обычно когда нужны были деньги.
— Мам, когда Руслан последний раз приезжал?
— А при чём тут это? Он работает, занят. У него дела.
Дела. Инна усмехнулась. Последнее «дело» Руслана — попытка открыть барбершоп. Деньги на открытие дала она, Инна. Барбершоп закрылся через три месяца.
— Мам, я десять лет оплачиваю ваши коммунальные платежи. Делала ремонт на свои деньги. Вожу отца по врачам. А в завещании…
— Опять ты про это! — мать почти закричала. — Да что ты к этой бумажке привязалась? Мы же объяснили: Руслану труднее в жизни. Ты сильная, сама справишься. А он…
— А он любимый сын, — закончила Инна. — Всё, мам. Я поняла.
Она отключилась. Телефон тут же зазвонил — мать. Инна сбросила. Пришло сообщение от брата: «Сестрёнка, ты чего мамку расстраиваешь? Она же переживает. Нехорошо это».
Нехорошо. Инна вспомнила, как месяц назад случайно нашла то завещание. Искала документы для оформления субсидии родителям — они попросили помочь. В папке между квитанциями лежал конверт. Она открыла не подумав.
Всё было расписано подробно. Дом — Руслану. Участок — Руслану. Вклады — Руслану. Даже мамины золотые серёжки, подаренные Инной на юбилей, — Руслану, «чтобы невесте подарил».
Когда она спросила родителей, те даже не смутились. Отец спокойно объяснил: «Мы всё обдумали. Тебе помощь не нужна — квартира есть, работа хорошая. А Руслану ещё вставать на ноги».
Вставать на ноги в тридцать пять лет.
— А то, что я в этот дом вложила больше, чем он заработал за всю жизнь? — спросила тогда Инна.
Мать покачала головой: — Ты же не из-за наследства нам помогала? Из любви же. А любовь не считают.
Из любви. Которую не считают. Но завещание при этом составляют очень конкретное.
С того дня Инна не звонила. Отменила все автоплатежи. Перестала привозить продукты по субботам. Мать звонила первую неделю, потом обиделась и замолчала. Отец не звонил вообще — не в его правилах было первым идти на контакт.
А теперь вот это. Публичная жалоба на неблагодарную дочь. При этом ни слова о том, почему дочь перестала общаться.
Вечером позвонила подруга: — Слушай, я тут в Одноклассниках пост видела. Это правда про твою маму?
— Какой пост? — устало спросила Инна, хотя знала.
— Ну где она жалуется, что ты их бросила. Инн, что случилось? Вы же всегда были близки.
Близки. Инна хотела рассказать про завещание, но сдержалась. Зачем? Всё равно скажут — подумаешь, обиделась на старых родителей из-за денег.
— Сложности семейные, — уклончиво ответила она.
— Может, помириться стоит? Родители всё-таки не вечные.
Не вечные. Это Инна знала. Именно поэтому и было так больно.
Прошло две недели. Инна старалась не думать о родителях, погрузилась в работу. Клиентку ту потеряла окончательно, но появились новые. Жизнь шла своим чередом.
Звонок раздался рано утром. Половина седьмого. Инна спросонья схватила телефон — незнакомый номер.
— Да?
— Инна Сергеевна? — взволнованный женский голос. — Это Валентина Петровна, ваша соседка. Тут такое… Отцу вашему плохо стало. Скорая приехала. Мать ваша места себе не находит.
Инна села в постели. Во рту пересохло.
— Что с ним?
— Сердце, наверное. Упал во дворе, хорошо, я в окно увидела. Сейчас в больницу повезут. Мать просила вам позвонить — у неё руки трясутся.
— Еду, — коротко сказала Инна.
Оделась за пять минут. Мозг работал чётко, отстранённо — какие документы нужны, в какую больницу везут кардиологических больных, что может понадобиться.
В приёмном покое третьей городской мать сидела на краешке стула, вцепившись в отцовский паспорт. Увидев Инну, всхлипнула:
— Инночка! Я Руслану звоню-звоню — не берёт трубку. Что же теперь будет?
Инна обняла её. Плечи у матери дрожали, пальто пахло валокордином.
— Всё будет хорошо, мам. Что врачи говорят?
— Ничего не говорят! Забрали его и всё. Велели ждать. Я тут уже два часа сижу.
Инна пошла к регистратуре. Потом к дежурному врачу. Потом оформлять документы. Действовала механически, чётко — так всегда делала в критических ситуациях. Мать сидела в коридоре, время от времени набирая Руслана. Тот не отвечал.
— Наверное, телефон забыл дома, — оправдывала его мать.
Инна промолчала. Знала — не забыл. Просто загулял где-то, как обычно по пятницам.
Отца перевели в палату только к вечеру. Микроинфаркт, но не обширный. Нужно наблюдение, капельницы, потом — длительное лечение.
— Можно к нему? — спросила Инна.
— Только на пять минут, — кивнула медсестра.
Отец лежал под капельницей. Бледный, осунувшийся. Открыл глаза, когда она вошла.
— Инна? А мать сказала, ты не приедешь.
— Глупости говорила.
Помолчали. Отец смотрел в потолок, потом тихо произнёс:
— Знаешь, когда упал, одна мысль была — не успел с тобой помириться. И завещание это дурацкое… Всю жизнь Руслана жалели. Он маленький, он слабенький, ему труднее. А ты у нас всегда сильная была. Вот и решили… Дураки.
— Пап, не надо сейчас об этом.
— Надо. — Он повернул голову, посмотрел на дочь. — Я порву его. Завещание это. Как выпишусь — сразу порву.
— Не нужно ничего рвать, пап. Просто выздоравливай.
— Порву, — упрямо повторил отец. — И не спорь. Я решил.
Выписали его через пять дней. Инна всё это время возила мать в больницу, разговаривала с врачами, покупала лекарства. Руслан появился на третий день — небритый, с похмельным лицом.
— Сестрёнка, привет, — буркнул он. — Я это… телефон сломался. Только вчера узнал.
Инна кивнула. Спорить не стала — какой смысл?
Дома отец первым делом прошёл к шкафу. Достал папку, вытащил конверт.
— Что ты делаешь? — всполошилась мать.
Отец молча разорвал завещание. Один раз, другой. Клочки бросил в пепельницу.
— Серёжа! — ахнула мать. — Ты что натворил?
— То, что давно надо было, — отрезал отец.
Он взял телефон, набрал номер. Инна слышала недовольный голос Руслана в трубке.
— Слушай внимательно, — сказал отец. — Завещание я уничтожил. Теперь всё по закону будет. Поровну. И не ной мне тут.
В трубке что-то возмущённо загалдели. Отец нажал отбой.
— Пап… — начала Инна.
— Всё, дочка. Хватит. Прости, что так вышло. Старые мы, глупые. Думали, как лучше, а получилось…
Он не договорил. Инна подошла, обняла его. Отец пах лекарствами и больницей, но был родным, живым.
— Я автоплатежи снова подключу, — тихо сказала она.
— Не надо.
— Надо, пап.
Мать стояла в стороне, растерянная. Потом подошла, неуверенно погладила Инну по плечу:
— Ты это… не сердись на нас. Мы правда хотели как справедливее. Руслану-то труднее в жизни…
— Знаю, мам.
И Инна действительно знала. Понимала. Руслану всегда было труднее — сдавать экзамены, искать работу, строить отношения. А ей — легче. Так казалось со стороны. И только она знала, чего стоила эта «лёгкость».
Вечером сидели на кухне, пили чай. Отец молчал, мать суетилась — подливала чай, подкладывала печенье. Как будто пыталась загладить неловкость происходящего мелкими заботами.
— Пост я удалю, — вдруг сказала она. — Тот, в Одноклассниках. Глупость написала сгоряча.
— Спасибо, мам.
— И вообще… Может, ерунда это всё — соцсети эти. Подруги пишут всякое, комментируют. А потом люди читают, выводы делают.
Инна кивнула. Не стала говорить, что один пост в интернете может стоить репутации, клиентов, денег. Мать всё равно не поймёт — для неё это «просто интернет».
Зазвонил телефон матери — Руслан. Она посмотрела на экран и сбросила вызов. Отец удивлённо поднял брови.
— Потом поговорю, — буркнула мать. — Чай остынет.
Инна спрятала улыбку. Маленькая победа, но всё же.
Домой возвращалась поздно. Город светился огнями, в машине играло радио. Инна думала о том, что примирение — это не момент, а процесс. Долгий, сложный, не всегда приятный. Завещание порвано, но привычки остались. Мать всё равно будет жалеть Руслана. Отец всё равно будет молчать о важном до последнего.
Но что-то сдвинулось. Маленький камешек покатился с горы, увлекая за собой другие. Может, и не поздно ещё научиться быть семьёй по-настоящему. Без любимчиков и изгоев. Без подсчёта, кто сколько вложил.
Просто семьёй.
