Больше всего меня раздражала её искренность. Виталина смотрела прямо в глаза — без единого намёка на сомнение или вину.
— Ярик, ты сам себя накручиваешь. Зачем нам это всё? — она положила руку мне на плечо, но я дёрнулся как от удара током.
Каждое её прикосновение теперь обжигало.
Мы сидели на кухне нашей квартиры — той самой, что купили в ипотеку три года назад, отказывая себе во всём. Стены давили. Каждый сантиметр этого пространства был пропитан ложью.
— Не трогай меня, — процедил я сквозь зубы, комкая в кармане конверт. — Просто ответь на вопрос.
Она застыла. Пять лет вместе — и я никогда не говорил с ней таким тоном.
— Какой вопрос, Ярослав? Я уже всё тебе рассказала, — её голос дрогнул. — Я не понимаю, что происходит. Что ты там прячешь?
Но я видел её насквозь. Видел, как она перебирает в голове варианты оправданий. Видел мелкую дрожь в уголках губ. Видел, как часто она моргает, пытаясь сдержать слёзы. Настоящие или фальшивые? Теперь уже не разобрать.
— Глеб правда мой сын? — выпалил я, чувствуя, как внутри всё обрывается.
Мы назвали нашего первенца в честь моего деда. Я настоял.
***
Всё началось три недели назад.
Мы собирали Глеба в садик. Как обычно опаздывали. Как обычно перекидывались обрывками фраз, делая десять дел одновременно.
— Ты не видел его синюю шапку? — Виталина металась по квартире, заглядывая под диван.
— Проверь в прихожей, — буркнул я. — У шкафа смотрела?
Я выглянул в коридор. Виталина стояла на коленях и шарила рукой под обувницей.
— Нашла! — она победно вытащила пыльный комок. — Откуда она здесь… Глеб! Быстрее, мы опаздываем!
Наш четырёхлетний пацан выскочил из комнаты с машинкой в руке.
— Я не пойду без машинки
— Только в шкафчик, понял? — я потрепал его по светлым волосам. Совсем как у Виталины.
Она натянула шапку на его голову, а я вдруг замер.
Что-то было не так. Что-то в его лице.
— Ярик? — Виталина подняла на меня вопросительный взгляд. — Ты чего застыл? Нам пора.
— Да, секунду, — я отвернулся.
Странная мысль вспыхнула и погасла. Я отогнал её и схватил ключи.
Но когда вечером забирал его из садика, снова почувствовал это. Глеб бежал ко мне через площадку, и в солнечном свете его черты лица вдруг показались… чужими.
Нос. Разрез глаз. Что-то в подбородке.
Я гнал от себя эти мысли как безумные. Но они возвращались. Каждый день. Каждый раз, когда я смотрел на сына.
Кровь может не лгать. Я сделал тест ДНК тайком от Виталины. Просто чтобы успокоить себя, убедиться в собственной паранойе.
Конверт с результатами пришёл сегодня утром.
— Ты с ума сошёл? — её лицо исказилось, но не от страха или вины. От возмущения. — Какой ещё тест ДНК? Зачем ты это сделал?
Я вытащил конверт и бросил на стол. Она не притронулась к нему.
— Открой, — мой голос звучал безжизненно.
— Нет, — она скрестила руки на груди. — Я не буду потакать твоему безумию. Глеб — твой сын. ТВОЙ. Как ты вообще мог…
— ОТКРОЙ! — я ударил кулаком по столу, и чашки подпрыгнули.
Я никогда не повышал на неё голос. Никогда. За пять лет.
Её пальцы дрожали, когда она потянулась к конверту. Медленно, очень медленно вскрывала его, растягивая время. Может, подбирая слова оправдания.
— Я не понимаю… — она пробежала глазами по строчкам. — Это какая-то ошибка.
— Вероятность того, что я являюсь биологическим отцом, составляет 0%. НОЛЬ, Виталина! — я вырвал лист из её рук. — Генетическая совместимость отсутствует. Чёрным по белому!
Она замотала головой, словно пытаясь стряхнуть кошмарный сон.
— Нет, нет, нет… Это невозможно. Я никогда…
— НЕ СМЕЙ! — я хлопнул ладонью по столешнице. — Не смей мне лгать сейчас! У меня в руках доказательство!
Её плечи опустились. Лицо побледнело.
— Ярослав, послушай…
— С кем ты мне изменила? — перебил я. — Кто отец Глеба?
Она молчала, опустив голову.
— КТО?! — я схватил кружку и швырнул её об стену. Осколки разлетелись по всей кухне.
Виталина вздрогнула, но продолжала молчать. Потом тихо произнесла:
— Я не изменяла тебе. Никогда.
— Ты издеваешься? — я ткнул пальцем в листок с результатами. — Что это тогда?
— Ярослав, — она подняла на меня глаза, полные слёз. — Клянусь тебе, я не спала ни с кем, кроме тебя. Никогда. С того момента, как мы познакомились.
Я рассмеялся. Горько, зло.
— И ты клянёшься в верности, когда я держу в руках результаты ДНК-теста? Ты действительно думаешь, что я настолько глуп?
Она встала и подошла ко мне. Я отшатнулся.
— Я говорю правду. И если ты меня любишь… если когда-то любил… ты выслушаешь меня до конца.
Я скрестил руки на груди и прислонился к холодильнику. Мои ноги подкашивались.
— Говори.
Виталина глубоко вздохнула. Потом другим, каким-то потухшим голосом произнесла:
— Помнишь, когда мы только начали встречаться, я рассказывала про свою прошлую жизнь? Про мужчину, который…
— При чём тут это? — перебил я. — Мы говорим о Глебе! О нашем сыне, которого, оказывается, ты зачала от другого мужчины!
— Дай мне закончить, — твёрдо сказала она. — Тот мужчина… он мы с ним жили. Недолго. Всего полгода.
Я знал это. Она рассказывала про неудачный брак с каким-то парнем из своего университета. Говорила, что он оказался совсем не тем человеком, за которого себя выдавал.
— И?
— Когда я от него ушла… я была беременна. Срок был совсем маленький.
Моё сердце остановилось.
— Что?
— Я не знала об этом. Узнала уже после нашей первой встречи с тобой. На две недели.
— Ты… — я задыхался. — Ты была беременна, когда мы познакомились?
Она кивнула, не поднимая головы.
— И ты ничего мне не сказала?
— Я хотела, — её голос дрожал. — Но боялась. Мы только начали встречаться. Я влюбилась в тебя с первого взгляда. А тут… такая новость. Я хотела избавиться от ребенка, но не смогла.
— Вот это поворот, — я почувствовал, как комната начинает кружиться вокруг меня. — Значит, все эти годы…
— Я собиралась тебе рассказать! — она шагнула ко мне. — Много раз. Но время шло, ты так любил Глеба, считал его своим…
— ПОТОМУ ЧТО ТЫ УБЕДИЛА МЕНЯ В ЭТОМ! — я оттолкнул её протянутую руку. — Пять лет лжи! ПЯТЬ ЛЕТ! А как же дата зачатия? Она же должна была выдать тебя!
Виталина опустила глаза.
— Я сказала врачу, что цикл нерегулярный… Поэтому в карте написали, что Глеб родился немного раньше срока.
Меня затошнило. Стены комнаты сжимались.
— А я-то думал, почему он такой маленький был при рождении…
Она беззвучно плакала, закрыв лицо руками.
— Этот человек… он знает?
Виталина покачала головой.
— Нет. Мы расстались очень плохо. Он… он не был хорошим человеком, Ярик.
— Не называй меня так, — процедил я сквозь зубы. — Ты потеряла это право.
Она вздрогнула, словно я ударил её.
— А что насчёт свидетельства о рождении? — я вспомнил голубую бумажку с нашими именами. — Там я указан отцом.
— Да, — она еле слышно прошептала. — Ты был со мной в роддоме. Ты первый взял его на руки. Ты… ты и есть его отец. Во всём, кроме…
— Кроме биологии, — горько закончил я. — Кроме крови и ДНК. Кроме правды.
Мы молчали. Звенящая тишина давила на уши.
— Почему ты не сделала тест сразу? — наконец спросил я. — Когда узнала, что беременна?
Она подняла на меня покрасневшие глаза.
— Зачем? Я знала, что это не твой ребёнок.
Я застыл, осознавая чудовищность произошедшего.
— Ты знала. И всё равно… всё равно позволила мне поверить… — я осёкся. — А что, если бы я никогда не узнал? Ты бы так и жила с этой ложью? До конца жизни?
Она не ответила. И это было красноречивее любых слов.
Глеб вернулся из детского сада через час. Весёлый, с рисунком в руке.
— Папа! Смотри, что я нарисовал!
Я замер в дверном проёме, глядя на него другими глазами. Теперь я видел чужие черты отчётливо. Как мог не замечать раньше?
— Красиво, — выдавил я, не глядя на рисунок.
— Это ты, мама и я! — он ткнул пальцем в три кривые фигурки. — Мы гуляем в парке!
Нашей семьи больше не существовало. Но он ещё не знал об этом.
— Глеб, — Виталина вышла из ванной с опухшими от слёз глазами, — иди переодевайся, скоро ужин.
Мальчик побежал в свою комнату, а я остался стоять, не зная, что делать дальше. Вся моя жизнь рухнула за один день.
— Я переночую у Кости, — сказал я, избегая её взгляда. — Мне нужно…
— Ярослав, — она посмотрела на меня умоляюще, — давай поговорим. Он тебя любит.
— Я знаю, — горло перехватило. — И я его…
Я не смог закончить фразу. Схватил куртку и выскочил из квартиры. В подъезде набрал номер друга.
Три дня я не появлялся дома. Отключил телефон. Плакал. Ненавидел. Вспоминал каждый момент нашей жизни, пытаясь найти признаки лжи, которые пропустил.
День, когда родился Глеб. Моя эйфория. Её странная отстранённость, которую я списал на усталость после родов.
Её нервозность, когда в поликлинике медсестра спросила, на кого больше похож малыш.
Её паника, когда я однажды в шутку предложил сделать генеалогическое древо нашей семьи.
Всё складывалось в единую картину. Всё, кроме одного — моей любви к Глебу. Она была настоящей.
На четвёртый день я вернулся домой. Открыл дверь своим ключом.
Виталина сидела на кухне, уставившись в одну точку. Когда услышала мои шаги, вздрогнула.
— Ярослав?
— Где Глеб? — спросил я, не здороваясь.
— У моей мамы, — она поднялась. — Я отвезла его вчера. Решила, что нам нужно поговорить наедине.
Я кивнул и сел напротив неё.
— Я многое передумал за эти дни, — начал я.
— Я тоже, — она нервно крутила обручальное кольцо. — Ярослав, я понимаю, что ты чувствуешь…
— Нет, — оборвал я её. — Не понимаешь. И надеюсь, никогда не поймёшь. Ты разрушила всё, что у нас было.
Она опустила голову.
— Я знаю. Это непростительно. Но я клянусь, я любила тебя каждый день этих пяти лет. Это не было ложью.
— А что было ложью? — я горько усмехнулся. — Всё остальное?
Она не ответила.
— Скажи мне одно, — я посмотрел ей прямо в глаза. — Ты жалеешь?
— О чём именно? — она подняла взгляд.
— О том, что солгала. О том, что позволила мне поверить, что Глеб — мой сын.
Она долго молчала. Потом покачала головой.
— Нет. Я жалею, что причинила тебе боль. Жалею, что не нашла в себе смелости сказать правду раньше. Но я не жалею, что родила Глеба. И не жалею, что ты стал его отцом. Потому что лучшего отца я не могла бы для него найти.
Я закрыл глаза. Её слова были как соль на рану.
— Мы не сможем быть вместе, — сказал я. — Ты понимаешь это?
Она кивнула, сглотнув слёзы.
— Я понимаю. Но Глеб…
— Глеб не виноват, — я сжал кулаки. — Он не должен страдать из-за твоей лжи.
Мы сидели молча, осознавая, что наша семья рушится на глазах. Пять лет счастья, построенного на лжи.
— Что ты собираешься делать? — наконец спросила она.
Я глубоко вздохнул.
— Я не знаю. Но я не брошу Глеба. Он считает меня своим отцом, и я… — я запнулся, — я люблю его.
Она заплакала, беззвучно, закрыв лицо руками.
— Ярослав… мне так жаль…
— Мне тоже, — я встал. — Собирай его вещи. Я приеду за ним завтра.
— Что? — она подняла на меня испуганные глаза.
— Я подам на развод, — мой голос звучал холодно и чужо. —
Я развернулся и направился к двери.
— Ярослав! — она кинулась за мной. — Подожди! Давай поговорим!
Я обернулся у порога. В её глазах плескался настоящий ужас.
— Нам больше не о чем говорить, Виталина. Пять лет я жил во лжи. Теперь я буду жить в правде.
Я вышел, захлопнув за собой дверь. И только в лифте позволил себе заплакать.
Её звонки начались через час. Я не отвечал. Потом пришли сообщения. Десятки сообщений. Она умоляла, угрожала, плакала, клялась в любви. Я прочитал их все, но не ответил ни на одно.
***
Ночью позвонила тёща. Впервые за всё время нашего знакомства.
— Ярослав, — её голос звучал непривычно мягко. — Я знаю, что произошло. Виталина всё мне рассказала.
— И что вы хотите? — холодно спросил я.
— Просто выслушай меня, — она вздохнула. — Я знала правду с самого начала. Я была против того, чтобы она скрывала это от тебя.
— Но не помешали ей, — заметил я.
— Она моя дочь, — просто ответила женщина. — И я видела, как она любит тебя. Как ты любишь её. Как вы оба любите Глеба.
— Это ничего не меняет.
— Меняет, — возразила она. — Я не прошу тебя простить её. Просто не разрушай жизнь мальчика из-за ошибки его матери.
— А что вы предлагаете? — я почувствовал, как злость снова поднимается во мне. — Сделать вид, что ничего не случилось? Жить дальше во лжи?
— Нет, — она помолчала. — Я предлагаю тебе поговорить с Глебом. Увидеть его. А потом решать.
Я долго молчал.
— Хорошо, — наконец сказал я. — Завтра.
Утром я приехал к тёще. Она открыла дверь и молча впустила меня. Виталины не было. Только Глеб, который смотрел мультфильмы в гостиной.
— ПАПА! — он подскочил и бросился мне на шею, когда увидел меня. — Ты приехал! А где мама?
Я прижал его к себе, вдыхая родной запах детского шампуня и печенья. Его маленькие ручки обвивали мою шею. Родные. Любимые.
— Мама занята, — я с трудом сдерживал слёзы. — Скажи, ты скучал по мне?
— Очень-очень! — он отстранился и заглянул мне в лицо. — Я нарисовал ещё одну картинку! Хочешь посмотреть?
Я кивнул, не в силах произнести ни слова. Глеб убежал в другую комнату и вернулся с листом бумаги.
— Вот! Это наш дом!
На рисунке была наша квартира. Схематично, как рисуют все дети, но узнаваемо. Три человечка держались за руки. Мама, папа и мальчик посередине.
— Красиво, — прошептал я, чувствуя, как рушатся мои планы и решения.
Тёща вышла из кухни и кивнула мне.
— Глеб, иди доешь завтрак, — сказала она мальчику. — А потом вы с папой погуляете.
Мальчик радостно убежал на кухню, а я остался стоять с рисунком в руках.
— Что ты решил? — тихо спросила тёща.
Я покачал головой.
— Я не знаю. Но я не могу его бросить.
Она положила руку мне на плечо.
— Ты его отец, Ярослав. Во всём, что имеет значение.
Мы гуляли с Глебом весь день. Ходили в парк, ели мороженое, катались на карусели. Он болтал без умолку, рассказывал про садик, про мультики, про бабушку. И ни разу не спросил, почему я не ночевал дома.
Дети принимают мир таким, какой он есть. Взрослые всё усложняют.
Вечером я привёз его к тёще и поцеловал на прощание.
— Ты завтра приедешь? — спросил он, заглядывая мне в глаза.
— Обязательно, — пообещал я, хотя не знал, смогу ли сдержать обещание.
Ночью я написал Виталине короткое сообщение: «Нам нужно поговорить. Завтра в 7, на нашей кухне.»
Она ждала меня, нервно вцепившись в чашку с остывшим чаем. Осунувшаяся, с кругами под глазами.
— Спасибо, что пришёл, — тихо сказала она.
Я сел напротив, глядя на женщину, которую любил всем сердцем и которая разбила его на тысячу осколков.
— Я видел Глеба, — начал я. — Он скучает по дому.
Она с надеждой подняла глаза.
— Я тоже скучаю по вам обоим.
— Виталина, — я глубоко вздохнул. — Я не смогу простить тебя. Не сейчас. Может быть, никогда.
Её плечи поникли.
— Я понимаю.
— Но и отнять у Глеба мать я не могу, — продолжил я. — И не хочу отнимать у него отца.
— Что ты предлагаешь? — она подняла на меня покрасневшие глаза.
— Мы оба будем участвовать в его воспитании. Он будет жить неделю со мной, неделю с тобой. Все важные решения мы будем принимать вместе, — я положил на стол папку с документами, которые подготовил мне адвокат.
Она изучала бумаги, закусив губу.
— А… мы?
Я покачал головой.
— Нас больше нет, Виталина. Ты разрушила всё, что было между нами.
Она закрыла глаза, из-под век выкатились слёзы.
— Если бы я могла повернуть время вспять…
— Но ты не можешь, — жёстко сказал я. — Никто из нас не может. Мы можем только двигаться вперёд.
***
Прошёл год. Самый трудный год в моей жизни.
Мы развелись. Поделили имущество. Продали квартиру и купили две поменьше, в соседних домах. Глеб привык к новому ритму жизни. Он всё ещё спрашивал, почему мы с мамой больше не живём вместе. Мы отвечали, что иногда взрослые перестают любить друг друга, но никогда не перестают любить своих детей.
Я много думал о прощении. О том, смогу ли когда-нибудь отпустить эту боль и предательство. Пока не смог.
Я до сих пор держу в тумбочке тот самый конверт с результатами ДНК-теста. Иногда достаю его и перечитываю, напоминая себе о лжи, которая разрушила наш брак.
Но всё чаще я смотрю на фотографию Глеба рядом с конвертом. И понимаю одну простую истину: бумажка может говорить, что я не его отец. Но моё сердце знает другое.
