— Ну и где они, Игорь? — Елена стояла в дверях кухни, с полотенцем на плече и мокрыми руками. — Кроссовки. Где? Или опять Ольга с её ипотекой?
Игорь вздохнул, уткнулся взглядом в тарелку с яичницей и сделал вид, что не слышит. Как будто можно было не услышать Елену. Она говорила не голосом, а вот тем самым тоном, от которого у собаки шерсть дыбом, а у мужчины — мысль о бегстве.
— Не кричи с утра, Лен, — промямлил он.
— Я не кричу. Это я только разминаюсь. Сейчас вот высохну и начну петь арию из «Ревизора». С аккомпанементом на кастрюле. Ты скажи — ты дал ей деньги?
Игорь почесал затылок. Этот жест Елена ненавидела. Потому что если мужчина почесал затылок — значит, да, дал, но сейчас будет рассказывать, как его подставили инопланетяне.
— Ну, она просто попросила немного… — протянул он, глядя куда-то в угол.
— Немного?! Ты ей дал пятнадцать тысяч! Пятнадцать, Игорь! Я вчера шла по «Меге», как дура, в обтянутых пятилетней давности джинсах и смотрела на ценник в «Спортмастере», как будто на «Бентли» — знаешь, так, глазами гладя! Сын, между прочим, в дырявых кедах с сентября ходит!
— Ну зачем ты утрируешь, — устало протянул Игорь. — Он же пацан, ему всё равно.
— Конечно, ему всё равно, — перебила Елена. — Особенно когда над ним смеются в школе. Особенно когда он спрашивает, почему у дяди Жени сыну купили новый рюкзак, а у него всё от папы — только алименты на чужих тёток.
— Не надо передёргивать! — взорвался Игорь, бросив вилку в тарелку. — Это моя сестра! У неё проблемы, она одна с ребёнком, ей некуда деться! Ты бы сама попробовала — ипотека, детский сад, мать в больнице…
— А у нас, значит, тут курорт. Ты посмотри вокруг! — Елена развела руками. — Холодильник пустой, сын в старых кедах, я уже полгода ногти не делаю, потому что у нас Ольге «некуда деться»! Может, мне тоже к ней переехать? Пусть она кормит и обувь покупает. Ты ей там кроссовки не забыл передать заодно?
— Перестань, — тихо сказал Игорь, не поднимая глаз. — Не заводись.
— Я не завожусь, Игорь. Я уже завелась. Я на третьем круге, если тебе интересно. На четвертом будет суд, а на пятом — раздел имущества. Так что выбирай, куда идем: к сыну в магазин или к адвокату.
Он молчал.
— Я десять лет с тобой живу, — сказала она уже спокойно. — Десять. И всё это время твоя Ольга — главный человек в твоей жизни. Я тут на подработках, на утренниках, продаю косметику по подъездам, а ты…
— Ты никогда не понимала, что она мне как мать! — перебил он резко.
— А я кто тебе? Домработница? Кредитная карта? Или просто бесплатный фон?
Он встал из-за стола и пошёл к выходу, не глядя.
— Не уходи, Игорь, — сказала она, сжав полотенце в кулаке. — Только не молча. У нас, между прочим, ребёнок. Он вчера спросил, папа его любит или только тётю Олю.
— Не надо впутывать сына в наши разборки, — отрезал Игорь. — Он маленький, он ничего не понимает.
— Он понимает, что у него отец слабак, — холодно бросила Елена.
Игорь остановился.
— А ты знаешь, почему я ей помогаю? — обернулся он. — Потому что если не я — никто. Потому что когда она на коленях просила денег, ты отвернулась.
— Я отвернулась? Я, значит, виновата в том, что она решила родить от какого-то придурка и теперь живёт на твой счёт? Это моя вина?
— Ты просто всегда была жестокая, Лена, — сказал он и вышел из кухни.
Дверь в прихожую хлопнула так, что осыпалась штукатурка у косяка.
Вечером он вернулся тихо. Сел на диван, включил телевизор. Елена сидела в кресле с ноутбуком на коленях.
— Что смотришь? — спросил он неуверенно.
— Каталог кроссовок, — не отрываясь, ответила она. — Думаю, какие тебе подойдут. Чтобы на шнурки долго завязывать. Пока ты их будешь завязывать — я успею подать на развод.
Он вздохнул.
— Давай поговорим спокойно.
— Давай. Только не в присутствии ребёнка. И не на кухне, а у юриста.
— Ты правда хочешь развестись?
— Нет, конечно. Я хочу, чтобы ты наконец выбрал: либо я, либо твоя сестра.
— Это не выбор, Лена.
— Очень даже выбор. Потому что твоя сестра тебе не жена, не мать твоего сына и не человек, с которым ты живешь. Она твоя заноза. Глубокая и болезненная.
— Ты не понимаешь…
— Всё я понимаю, Игорь. Я просто устала быть вторым номером. Даже на своих день рождениях.
Он опустил голову.
— Я подумаю, — сказал он. — Надо всё обдумать.
— Ты подумай быстро, — сказала она и закрыла ноутбук. — Пока я не подумала за тебя. Потому что если я начну принимать решения — тебе придётся выбирать между диваном и гаражом.
Он молчал.
А потом тихо ушёл спать на кухонный диван. И, как всегда, не пожелал спокойной ночи.
На следующее утро в WhatsApp Дмитрия пришло сообщение от мамы:
«Сынок, я всё улажу. Кроссовки будут. Даже если придётся продать папины запасы рыболовных крючков».
Он улыбнулся. А потом подумал. И впервые в жизни написал отцу:
«Пап, я хочу с тобой поговорить. Сам. Без мамы. Сегодня вечером».
Игорь долго смотрел в экран. Потом нажал:
«Хорошо».
***
— Ты серьёзно хочешь это делать без мамы? — Игорь стоял у кафе у дома, нервно перебирая ключи в кармане.
— Да. Хочу. — Дмитрий был непривычно взрослый. Не просто молчаливый подросток, а почти мужчина. — Я вообще удивлён, что ты согласился.
— Ну, ты же написал. Раз сам, значит, серьёзно, — буркнул Игорь, всё ещё не понимая, как так вышло, что с родным сыном теперь нужно договариваться, как с соседом по коммуналке. — Пошли, тут недалеко столик освободился.
Сели, заказали по чаю. Дмитрий отказался от лимона и сахара. Суровость намерений прослеживалась даже в кружке.
— Слушай, пап, — начал он без прелюдий. — Я всё понимаю. У тебя сестра. У неё беда. Но, если честно… у нас дома — беда не меньше.
Игорь отвёл взгляд.
— Я слышу, как мама по ночам в ванной плачет, думая, что я сплю. Я вижу, как она обходит ценники в магазине, как будто это мины. Я слышу, как ты говоришь по телефону с тётей Олей — будто ты ей всё должен.
— Дим, это не так…
— А как? — перебил он. — Ты же всегда говорил: «Мужик отвечает за своих». Так вот — а за нас кто отвечает?
Игорь замер. Потом наклонился к сыну.
— Я просто боюсь, что если я её брошу, она не выдержит. У неё ж никого, кроме меня.
— У неё есть она сама. Это, между прочим, не инвалидность — быть взрослой женщиной и решать свои проблемы. У нас в классе девочка есть — её мама троих тянет одна, и никто ей кроссовки не покупает. А ты у нас и папа, и добрый волшебник, только вот волшебства дома не остаётся.
— Не надо так, Дим…
— Надо. — Дмитрий посмотрел отцу прямо в глаза. — Я хочу, чтобы ты понял: я не против тёти Оли. Но я против того, что мама чувствует себя лишней, а я — бедным родственником.
— Это временно… — пробормотал Игорь, уже неуверенно.
— Пап, мне пятнадцать. Мне надо расти мужиком, а не слушать, как вы делите копейки. Хочешь помочь тёте Оле — давай договоримся. Устанавливай сумму. Фиксированную. И всё. Остальное — домой.
— Я подумаю, — почти шепотом сказал Игорь.
— Ты всё думаешь, пап. Всё время. А мама тем временем уже нашла юриста.
— Что?! — Игорь вздрогнул.
— Ага. И я слышал, как она говорила, что если ты не начнёшь действовать, она уйдёт. И, честно говоря… — Дмитрий потёр пальцами кружку, — я её понимаю.
Игорь сидел, как ошпаренный.
— Сынок, это не так просто…
— А жить в вечной нищете — просто? А смотреть, как у родителей вместо любви — война?
Официант принёс счёт. Дмитрий достал из кармана две купюры.
— Это за себя. Я не хочу, чтобы ты считал, что и я теперь у тебя на шее.
Игорь медленно отодвинул кружку.
— Ты не на шее, Дим. Ты у меня внутри.
— Тогда начни это показывать не словами, а действиями.
Парень встал, кивнул отцу и ушёл, не обернувшись.
Вечером Елена стояла у плиты, перемешивая макароны. За окном моросил дождь, дома пахло чесноком и упрёками. Игорь вошёл в кухню тихо, как кот после набега на мусорное ведро.
— Лена.
— У тебя двадцать секунд до начала монолога, — не оборачиваясь, сказала она. — Или ты сразу к делу?
— Я поговорил с Димой.
Она замерла.
— Ну?
— Он всё понимает. Даже слишком. Я… Я понял, что перегнул. И, если честно, сам не заметил, как начал врать. Себе. Вам. Всем.
— Пиши короче, Игорь. Без поэзии.
— Я поставил лимит. Ольга будет получать ровно пятнадцать тысяч. В месяц. Не больше. Всё остальное — тебе и сыну. И никаких тайных переводов.
Елена повернулась. Медленно сняла фартук.
— Ты это серьёзно?
— У меня даже уведомление стоит на телефоне — чтобы не забыть, куда я больше не должен отправлять деньги.
— А квартира?
— Ты про ту, что родители оставили? Да. Я поговорю с ней. Пусть снимает своё жильё. Там у неё комната, я помогу первое время. Но больше не будет — «Игорёк, выручай».
Елена села за стол. Устало, но с каким-то новым выражением на лице. Смесь облегчения и неверия.
— Если ты сейчас врёшь, Игорь…
— Я не вру. Устал. Реально устал. Всё время быть нужным — не тебе, а кому-то ещё.
— Ты и мне нужен. Но не как банкомат, а как муж.
Они замолчали. Только макароны остывали в кастрюле.
На следующее утро Ольга позвонила сама. Голос был драматичный, как будто её уволили из оперного театра за слишком сильную жестикуляцию.
— Игорёк… Что значит — «лимит»? Ты что, теперь с бухгалтером живёшь?
— Не с бухгалтером, а с женой, — спокойно сказал он. — И сыном. А ты взрослая девочка. Вперёд, в бой. Рынок труда большой, ипотека твоя, проблемы — тоже.
— Ты меня бросаешь?
— Я тебя отпускаю. Свободное плавание. Если что — круг спасательный с дыркой в центре.
Она выдохнула в трубку так, будто курила вулкан.
— Ты ещё пожалеешь, — прошипела Ольга. — Мужчины не должны бросать семью.
— Так вот и не бросаю. Мою настоящую семью — не бросаю.
Он отключил.
А потом пошёл в магазин и купил сыну кроссовки. Белые. Синие шнурки. Размер сорок первый — потому что сын вырос.
Елена нашла коробку с кроссовками вечером. На ней было записано:
«Тебе. За терпение. Ему — за мужское слово. Мне — за вторую попытку».
И подпись:
«Папа».
***
Ольга появилась в воскресенье. В дверях. Без звонка. Как будто живёт здесь. Как будто это всё ещё её.
На ней была норковая шуба с рынка — та самая, «в кредит под расписку», и духи, от которых слабели соседские коты. В руках — огромная сумка и выражение лица, как будто она пришла вернуть себе царство.
— Ну, здравствуйте, — протянула она, не снимая сапог. — Как всё уютненько. Уж не за мои ли денежки?
Елена сидела на диване с книгой. Медленно подняла взгляд.
— Ты кто?
— Смешно. Очень смешно. Где Игорь?
— Пока не родился.
— Что?
— Нету его. Уехал. Отдохнуть. С сыном. Без комментариев и без связи.
Ольга уселась в кресло, будто оно у неё в собственности с девяносто восьмого года.
— А я думала, мы пообщаемся по душам. Ну, раз вы тут теперь семья, а я — как бы приёмная дочь уволенного Бога.
— По душам — к батюшке. А у нас тут светское заведение. Без исповедей, — отложила книгу Елена. — Что хочешь, Оля?
— Квартиру. Деньги. Разговор. В таком порядке.
Елена молча достала телефон.
— Ты полицию вызываешь? — приподняла бровь Ольга.
— Нет. Камеру включаю. Ты же как раз в театре хотела работать — вот, можешь начать прямо здесь.
— Слушай, Лена, не надо из себя героиню строить. Я ж не из-за кроссовок пожаловала. Я — по делу. У меня бумага есть. Копия. Дарственной. Эта квартира была записана на Игоря и на меня. Пока твой муженёк не сделал хитрое лицо и не решил, что родная сестра — это мелочь в супе его семейного счастья.
Елена застыла. Потом медленно пересела на край дивана.
— Ты шутишь?
— Нет. Всё по закону. Половина — моя. Вот бумажка. — Она вытащила из сумки потрёпанный лист с печатью и подписью «брат-дурак».
— Ты хочешь сказать, что эта квартира принадлежит… тебе?
— Половина. Но мне не деньги нужны, а справедливость. Я ж бездомная, Лен. Пойми. Ты у себя. Сын. Мужик рядом. А я? Я кому нужна? Кроме кредитной организации «Горящий займ»?
Елена встала. Подошла ближе. Заглянула прямо в глаза.
— И ты думаешь, что получишь хоть одну розетку в этой квартире?
— Закон — на моей стороне.
— А совесть?
— А ты в суде попробуй совестью платить госпошлину.
Они молчали. Только часы тикали.
И тут хлопнула дверь. Вошёл Игорь. Обветренный, уставший, но с двумя пакетами в руках. В одном — мороженое, в другом — паспорта и документы.
Он замер, увидев сестру.
— Ты тут что забыла?
— Я — вернулась. По праву. — Она взмахнула листом, как пират флагом.
— Ты в своём уме?
— А ты? Ты меня выбросил, как пустую бутылку. А теперь живёшь здесь, в моей половине. С женой, которую чуть не довёл до больницы. Я молчала. Терпела. Помогала тебе. А теперь — всё.
Игорь поставил пакеты.
— Слушай, Ольга… Ты получила от меня всё, что можно. Деньги, переводы, даже мою совесть, с которой я жил, как с долговой распиской. Но квартира — не твоя. Знаешь почему?
— Почему же?
— Потому что ты её сама отказалась оформлять. Помнишь? «Мне ничего не надо, Игорёк, главное — чтоб ты был счастлив». Под диктофон, кстати. У меня запись.
Ольга побледнела.
— Ты меня записывал?
— Нет. Я просто включил, когда в очередной раз давал тебе деньги. На всякий случай. И знаешь что? Твоя бумажка — липа. У меня оригинал. Дарственная — только на меня. И то — до развода. А теперь — вот.
Он достал вторую бумагу. Развернул.
— Это — соглашение о передаче квартиры Елене. Полностью. Я так решил. Потому что она — моя семья. А ты — мой позор.
Ольга вскочила.
— Ты с ума сошёл!
— Возможно. Но в кои-то веки — по-хорошему. Можешь идти. С вещами. К юристу. К психологу. К кому хочешь.
Ольга стояла, как будто её ударили. Потом схватила сумку и направилась к двери.
— Ты ещё приползешь, Игорь. Когда она тебя выгонит. Когда ты поймёшь, что предал родную кровь.
Елена подошла ближе.
— Оля, я тебя ни разу не называла роднёй. Но сейчас — скажу. Если ты кровь — то только сгусток, который надо удалить. Пока не пошла по организму.
Ольга захлопнула дверь.
Они сидели на кухне. Мороженое таяло в миске, но никто не ел.
— Я всё сделал правильно? — тихо спросил Игорь.
— Слишком поздно, но правильно, — сказала Елена. — Мы теперь свободны?
— Да.
— Тогда начнём с нуля. Но, Игорь, запомни: с этого дня у нас в семье один бюджет, одна квартира, одна цель. Всё остальное — вон. Даже воспоминания.
Он кивнул.
— Согласен.
Дмитрий вошёл, посмотрел на родителей.
— Ну что, начнём ремонт?
— А чего вдруг?
— Ну, раз квартира теперь наша. Можно наконец стены перекрасить. В цвет победы.
Игорь улыбнулся.
— А какого цвета победа, Дим?
— Не знаю. Но точно не цвета Ольгиной шубы.
Они засмеялись. Все трое. Настоящая семья. Без лишних родственников и лишних иллюзий.
