Марина впервые за последние шесть лет проснулась без будильника. Часы показывали восемь сорок, а по квартире — тишина. Даже из подъезда не доносилось ни гулкого «плюх» двери, ни голосов соседей. Впервые она чувствовала, что живёт где-то, где нет чужих. Ни родителей, ни бывших, ни даже таксистов, которым надо было объяснять, что «дом серый, с левой стороны, не путать с желтым».
Квартира была её. Её. Маленькая двушка на юге Москвы, с окнами во двор и плиткой, которую она выбирала сама, а не с кем-то на переговорах.
С кухни пахло кофе. Блендер молчал, потому что Алексей ещё спал — вчера пришёл поздно, с обострённым чувством мужского долга и пачкой красных роз. Наверное, за смелость поддерживать жену, а не маму. Хотя, может, за то, что позволил ей выбирать розетки не под цвет занавесок (да и к чёрту эти занавески, их в квартире не будет никогда).
Она сделала первый глоток кофе и села на подоконник. Планов на утро было два: не отвечать ни на один звонок и свериться с дизайнером насчёт кухни. Но вселенная, как обычно, решила, что слишком сладко живём.
В дверь позвонили.
— Чёрт. Только не она… — прошептала Марина, медленно вставая. Но уже знала. Интуиция у женщины обостряется до неприличия, когда свекровь учуяла запах собственности.
Дверь открылась. На пороге — Анна Сергеевна, в своём «походном» наряде: строгая юбка, блузка с воротником, будто шла не в гости, а с допроса. В руках — контейнер с пирожками и папка.
— Здравствуйте, Марина. Я без предупреждения, но ты ведь всё равно дома, правда? — сказала она с холодной улыбкой.
— Да, я дома. И вы правы — вы без предупреждения. Прям как ФСБ. — Марина не улыбнулась, но шаг назад сделала.
Анна Сергеевна прошла внутрь, будто не услышала. Огляделась, как на осмотре жилплощади перед арестом:
— Хм. Светленько. Только вот обои — дешёвые. И пол перекошен немного. Но ничего, мужики сделают, если им руки не мешать.
Марина закрыла дверь и прошла на кухню.
— Вам чаю налить или сразу перейдём к делу?
Анна Сергеевна села, аккуратно поставив папку на стол. Пирожки, к счастью, остались в прихожей.
— Я тут подумала, Мариночка… Всё-таки семья — это поддержка. Вот ты такая умница, сама на квартиру накопила, до замужества. Молодец. Но ведь теперь ты — часть нашей семьи. А у семьи есть обязанности. И у тебя, как у женщины, есть возможность помочь.
— Помочь кому? — Марина сделала глоток кофе, ни один мускул не дрогнул.
— Моим племянникам. Ты же знаешь, какие они хорошие. Один в аспирантуре, другой — айтишник. Надо им немного помочь с жильём. Хотя бы на время. Ты ведь всё равно пока здесь не живёшь постоянно. А ремонт, ну… мы бы сделали, конечно. Ты же не против, если они немного тут поживут?
— Против. — Марина сказала это так спокойно, что даже самой стало страшно. — Квартира моя. Куплена до брака. И если вы хотите кого-то вселить, вам придётся это делать в вашу собственную жилплощадь. Где, кстати, уже и так все стены стонут от гостей.
— Ну что ты как эгоистка, Марина! — резко сказала Анна Сергеевна. — У Алексея тяжёлый период. Работа, стресс, мама переживает. А ты только и знаешь, как кофе пить и говорить «моё, моё».
— Так и есть. Моё. Не ваше. Не Алексея. А моё. И если вы думаете, что можно просто вломиться сюда и манипулировать, то… — Марина подалась вперёд и неожиданно для себя хлопнула ладонью по столу. — …вы выбрали не ту жертву.
Анна Сергеевна побледнела. Или разозлилась. Или у неё закончились аргументы.
— Алексей знает, что ты так со мной разговариваешь?
— Знает. Он вчера сам закрыл дверь, когда вы кричали по телефону, что я ведьма и квартирная хапуга. Я слышала, кстати. Сквозь стенку. И знаете, что он сказал? «Жена — главная».
Тишина. Только холодильник гудел, как прокурор на совещании.
— Ты погубишь его, Марина. Он у тебя стал… мягкий. Бабий подкаблучник. Где тот Лёша, который был до свадьбы?
— До свадьбы он просто не был рядом с вами. Вот и весь фокус. — усмехнулась Марина. — Вы его запугали, а я просто дала ему возможность быть собой.
— Ты меня ещё вспомнишь, девочка. Когда он уйдёт — ты останешься одна. И кому будет нужна твоя квартира, когда ты одна, с кошкой, в тапках?!
— Я без тапок, кстати. У нас тёплый пол. — Марина поднялась, демонстративно неся чашку к раковине. — А насчёт одиночества… Лучше быть одной в своей квартире, чем с чужими родственниками в комнате, где даже дышать нельзя.
Анна Сергеевна встала. Глубоко вздохнула. Папку забрала, пирожки оставила. Наверное, в качестве минного поля.
— Ты ещё пожалеешь, Марина. Я просто хотела помочь.
— Нет. Вы просто хотели контролировать. А между этими двумя вещами — пропасть.
Дверь захлопнулась.
Марина стояла у раковины, чашка в руке дрожала. Потому что страшно было всё равно. Хоть и уверена — правильно поступила. Она взяла телефон и написала Лёше:
«Твоя мама была. Бери пирожки, если выживем.»
Он ответил: «Ставь чайник. Я бегу.»
К вечеру в квартире пахло не пирожками, а лавандой. Марина, как могла, вывела дух Анны Сергеевны с поверхности стола, ручек дверей и подоконника, хотя уверенности не было — такие женщины оставляют след не только в воздухе, но и в психике.
Лёша пришёл быстро. Даже слишком — рубашка из-под куртки торчала, волосы будто он сушил не феном, а маршруткой. Пирожки он проигнорировал, хотя обычно ел их без угрызений совести. Видимо, почувствовал — сегодня они заряжены как минимум на истерику, максимум — на суд по выселению.
— Ты серьёзно ей сказала, что я сказал, что жена — главная? — спросил он, уже разуваясь.
— Ага. А что, не так? — Марина не смотрела, мыла чашку.
— Ну… так-то да. Просто я думал, это останется между нами.
— Она пришла не чай пить. Она пришла объявить осаду. Надо было действовать.
Он тяжело вздохнул. Вошёл в кухню, сел, не включая свет.
— Ты же знаешь, она такая не потому, что злая. Она просто…
— …не умеет проигрывать, — закончила Марина. — Я знаю. Только вот я тоже. А почему, по-твоему, я покупала эту квартиру? Чтобы вечно доказывать, что не обязана с кем-то делить территорию?
— Ну она не сразу хотела их сюда поселить. Сначала предложила ремонт сделать, там бы, мол, мастера пришли, ну… по документам, конечно, всё чисто, — он замялся. — Но ты же понимаешь…
— Нет. Не понимаю. Объясни.
Он молчал. Потом поднял глаза.
— Я подписал. Бумагу. О временной регистрации на троих. Без права собственности, просто «на время». Пока ты была в отпуске.
— Ты что сделал?
— Я думал, ты поймёшь. Я не знал, как тебе сказать. И мама… ну, она сказала, что это формальность.
Марина стояла. Молчала. Потом присела. Тихо. Как будто ноги сами решили, что истерика в стоячем положении будет выглядеть некрасиво.
— Лёш. Ты понимаешь, что ты подписал бумагу, по которой трое людей теперь могут сюда въехать и жить? В МОЮ квартиру. Где живём мы.
— Только временно. Пока они не найдут своё. Мама пообещала.
— Мама пообещала… — Марина хмыкнула. — А она тебе в детстве тоже так говорила, да? «Временно», «пока», «потом всё вернём»?
Он молчал. Смотрел в чашку, которую мыл полчаса назад.
— Я просто хочу, чтобы ты поняла: я между двух огней. Там — мать. Здесь — ты. Я люблю вас обеих. Но…
— Нет. Ты не между. Ты рядом. С ней. И ты сделал выбор.
— Да подожди ты! Это не так! Я… — он вскочил, но не знал, что делать. — Ну что мне теперь — разорваться?
— Нет. Просто жить отдельно. Раз ты не способен защитить то, что у нас есть — я сама это сделаю.
— Да ты что, из-за бумажки, из-за матери… хочешь всё сломать?
— Нет. — Она подняла глаза. — Не из-за матери. А из-за тебя.
Он замолчал. И вдруг — сел обратно. Медленно, как будто сдался.
— Ты сильнее меня, Мари. И страшнее. Знаешь это?
— Да. И поэтому у меня квартира. А у тебя — мама.
Они сидели. Каждый в своём углу стола. Между ними — пустая чашка. И пирожки в целлофане, как мина с отложенным действием.
— Я завтра аннулирую всё. Найду этих племянников, выгоню их из своей жизни. Я не хочу без тебя. Я не могу. Прости.
Марина не ответила. Только встала. Пошла в спальню. Потом вернулась с конвертом.
— Это копия договора купли-продажи. И справка из реестра. Чтобы ты знал: не надо подписывать ничего. Я всё предусмотрела.
Он взял бумаги. Смотрел на них, как на письмо с фронта.
— Ты не доверяешь мне?
— Я доверяю себе. И юристу.
Пауза.
— Мари… мы справимся?
— Не знаю. Смотря кто «мы».
Он сидел. Молчал. Потом вздохнул.
— Мне нужна неделя. Я решу всё. Обещаю. Без крика, без войны.
— У тебя — три дня. На четвёртый — я меняю замки.
Утро четвертого дня началось с жужжания домофона.
Марина ещё спала. Точнее, лежала, уставившись в потолок и пересчитывая трещинки от плохой шпаклёвки. Спать в квартире, где каждый стык говорит о прошедшей буре, — дело для нервных. Или наоборот — для тех, у кого нервы давно вышли в отставку.
Жужжание повторилось. Потом ещё. Потом в дверь кто-то постучал. Не звонил — стучал. Как в кино про обыски.
— Алексей? — спросила она, не вставая.
— Нет, милая. Это я. Неожиданно?
Марина встала. Без тапок. В футболке с «Расслабься» на груди. Смешно, как судьба смеётся с этих надписей.
Открыла.
Анна Сергеевна стояла в чёрном пальто. Без шапки. С двумя чемоданами. И с выражением лица, как будто её выгнали из Рима, но она пришла в Иерусалим — спасать.
— Что вы делаете? — спокойно спросила Марина.
— Живу, как могу. Мои племяннички отказались от вашей «конуры». Они хотят сразу трёшку. В ипотеку. Вот и решили, что бабушка пусть пока поживёт у сына. А он, как ты понимаешь, живёт здесь. То есть мы живём здесь. Открывай пошире, я не молодею.
— Алексей дома?
— А он не в курсе. У него, кажется, совещание с утра. Ну ничего, мы же одна семья. Обрадуется.
Марина не пошевелилась. Прислонилась к косяку.
— Вы что, решили сыграть в захват?
— Милая, не драматизируй. Я тебе пирог привезла. С картошкой. Тебе ведь такой нравится, нет?
— Вы сами говорили, что я его не заслужила.
— Ну что ты так всё в штыки… Подумаешь, один спор. Мы же взрослые женщины. Надо быть выше.
— Вы мне сейчас серьёзно это говорите — с чемоданами в мою квартиру?
Анна Сергеевна вскинула бровь.
— Это не только твоя. Ты замужем. И пока ты жена, ты делишь. Всё. Мужа, быт, пространство, нервы. Это закон. А я мать твоего мужа. И у меня — прописка. Законная. Не забывай.
Марина вздохнула. Отступила. Не внутрь — назад, вглубь себя.
— Ага. Значит, так. Хорошо. Заходите.
Анна Сергеевна не ожидала. Секунду стояла, словно проверяла подвох. Потом гордо прошла внутрь. Чемоданы загремели по полу, как катки на асфальте.
Марина закрыла дверь. Повернулась. Подошла к телефону. Набрала.
— Оль, привет. Ты юрист по семейному, да? Ага. Слушай, у меня тут сюжет для «Пусть говорят». Представь себе, пришла женщина, зарегистрированная временно в моей квартире — и заявила, что будет тут жить. И ещё называет меня милой. Что мне делать? Ты приедешь? Отлично. С пирожками не надо.
Анна Сергеевна тем временем уже осматривала кухню.
— Ты, кстати, неважно стираешь. Шторы* не свежие. Надо бы кипятком пройти. И чай у тебя какой-то унылый. Где зелёный с жасмином? Ты его раньше покупала.
— Потому что вы его не любите. — Марина открыла холодильник. — Вы ж не любите, когда вкуснее, чем у вас.
— Ты всегда такая язвительная? Может, в тебе дело?
— В смысле?
— Ну, сын — между двух огней. Это тяжело. Может, если бы ты была мягче, гибче, умнее… у нас бы всё сложилось.
— У нас? — Марина усмехнулась. — У нас не должно было ничего складываться. Я не жену вам искала. Я мужа искала.
В этот момент в дверь позвонили. Один звонок. Чёткий, уверенный. Такой, будто в дверь не звонят, а утверждают: «Сейчас всё будет».
На пороге стояла Оля. Высокая, с жёстким взглядом и папкой в руках. Вся в чёрном, только не пальто — а пиджак. Юристка, не свекровь.
— Так, где у нас тут незваная гостья?
Анна Сергеевна слегка поджала губы.
— А это ещё кто?
— Это моя подруга. Она знает статьи наизусть. И у неё больше зубов, чем у нотариуса.
— Очень мило. Только я по закону имею право находиться здесь. У меня временная регистрация.
Оля кивнула.
— Всё верно. Только есть маленькое «но». Регистрация — это не право на жильё. Особенно, если собственник против. Особенно, если собственник — моя клиентка. И особенно, если та регистрация уже аннулирована. Вот копия.
Марина протянула бумаги.
— Алексей вчера всё отменил. Он решил, что семья — это мы. А вы — приглашённый гость. И, увы, приглашение аннулировано.
Анна Сергеевна побледнела.
— Он… он сказал, что сделает, но… Он не мог…
— А вот и он, кстати. — Марина открыла дверь. Алексей стоял с пакетом из «Азбуки вкуса» и глазами человека, который не готов был к такой встрече.
— Привет, мама.
— Ты правда… ты на её стороне?
— Я на своей. Я не могу жить с женщиной, которая думает, что квартира — это поле битвы. Мы с Мариной — команда. Ты либо нас уважаешь, либо живёшь отдельно.
Анна Сергеевна смотрела на него. Долго. Потом взяла чемодан.
— Пирог заберите. Он без соли. Как ваша жизнь будет.
И ушла.
Марина закрыла дверь. Повернулась к Алексею.
— А пирог?
— В окно.
— Жалко, голуби отравятся.
Оля, закуривая на балконе, рассмеялась.
— М-да… Квартирный вопрос испортил не только москвичей.
Марина улыбнулась.
А потом обняла Алексея. И впервые за много месяцев почувствовала: эта квартира — действительно её дом.
