— Дима, тринадцать лет, рвота с кровью, боли в животе, — зачитал я информацию с планшета, когда мы с Сергеем уже мчались по адресу.
— Опять родители накормили чем-то, — флегматично отозвался Сергей, ловко маневрируя между машинами в утреннем потоке. — Третий случай за неделю.
Я только хмыкнул. За пятнадцать лет работы на скорой я предпочитал не делать поспешных выводов. Желудочно-кишечные расстройства у детей бывают по тысяче причин: от банального отравления до язвенной болезни. И, к сожалению, именно с детьми чаще всего сталкиваешься с ситуацией, когда взрослые сначала пытаются «полечить сами», а потом мы героически спасаем то, что еще можно спасти.
— Девятый этаж, — вздохнул я, глядя на мигающую точку навигатора. — Надеюсь, хоть лифт работает.
В подъезде пахло свежей краской. Лифт, вопреки моим опасениям, работал, но был настолько узким, что с нашей аппаратурой мы едва в него втиснулись. Пока кабина медленно ползла вверх, я мысленно прокручивал возможные сценарии: от обычного гастрита до куда более серьезных вещей.
Дверь открыла пожилая женщина с аккуратно уложенной седой прической — типичная учительница на пенсии. Таких сразу узнаешь: идеально выглаженный халат, строгий взгляд поверх очков, сразу чувствуешь себя нашкодившим школьником.
— Проходите, — скомандовала она тоном, не терпящим возражений. — Только бахилы наденьте, у меня чисто.
Про себя я отметил, что когда ребенку плохо, обычно родственникам не до чистоты пола, но вслух сказал только:
— Здравствуйте. Я фельдшер Алексей, это водитель Сергей. Что у вас случилось?
— Димочке плохо, — в голосе появились встревоженные нотки. — Живот болит, рвота началась. Я думала, просто отравился чем-то.
Мальчик лежал в дальней комнате на диване, укрытый пледом до подбородка. Лицо бледное, под глазами темные круги, губы сухие. Классическая картина обезвоживания.
— Привет, Дима, — я присел рядом с диваном, стараясь говорить спокойно и дружелюбно. — Как себя чувствуешь?
— Плохо, — еле слышно прошептал мальчик. — Живот сильно болит… и тошнит…
— Давно болит?
— Со вчерашнего вечера, — вместо мальчика ответила бабушка. — Но я думала, просто поел чего-то не того. Дала ему активированный уголь.
— А рвота когда началась?
— Ночью, — снова вмешалась бабушка. — Сначала просто рвало, а потом уже с какими-то черными сгустками.
Внутри у меня всё напряглось. Черные сгустки в рвотных массах — это классическая «кофейная гуща», признак желудочного кровотечения.
— А стул был сегодня?
Дима слабо кивнул.
— Какого цвета? — спросил я, уже догадываясь об ответе.
— Черный, как деготь, — поморщилась бабушка. — Я сначала подумала, это от угля.
Мозаика в голове мгновенно сложилась. Рвота «кофейной гущей», черный дегтеобразный стул (мелена), бледность — классическая триада желудочно-кишечного кровотечения.
— Дима, я сейчас посмотрю твой живот, хорошо? — я откинул плед и аккуратно пальпировал живот мальчика.
При надавливании на эпигастральную область Дима поморщился от боли.
— Сергей, давай давление, сатурацию и ЭКГ, — скомандовал я, не отрывая взгляда от лица мальчика.
Внутри у меня все сжалось. С такими симптомами ребенок должен быть в операционной, а не дома под бабушкиным пледом.
— Давление 80 на 60, пульс 115, — отрапортовал Сергей через минуту.
Тахикардия, гипотония — организм пытается компенсировать кровопотерю. Сатурация 94% — пока терпимо, но уже настораживает.
— Дима, а чем тебя бабушка еще лечила, кроме угля? — спросил я, доставая из чемоданчика инфузионную систему.
— Я ему аспирин дала, — с гордостью сообщила бабушка. — От температуры и воспаления. И отвар ромашки, чтобы желудок успокоить.
Я почувствовал, как внутри поднимается волна паники, которую нужно было немедленно подавить. Аспирин! При подозрении на желудочно-кишечное кровотечение! Препарат, который усиливает кровотечение и препятствует образованию тромбов.
— Когда дали аспирин? — мой голос звучал гораздо спокойнее, чем я себя чувствовал.
— Утром, как проснулись. Около шести часов.
Я посмотрел на часы — сейчас начало десятого. Отлично, аспирин в самом разгаре действия.
— Сергей, вызывай реанимационную бригаду, — сказал я, начиная разворачивать систему для внутривенного доступа. — У нас желудочно-кишечное кровотечение, ситуация нестабильная.
— Какая еще реанимационная бригада? — вскинулась бабушка. — Какое кровотечение? Вы что, нас в больницу собрались забирать?
— Да, — твердо ответил я, обрабатывая локтевой сгиб Димы спиртовой салфеткой. — У вашего внука серьезное внутреннее кровотечение. Ему требуется срочная госпитализация и, скорее всего, операция.
— Никакой операции! — бабушка вдруг встала между мной и мальчиком. — Вы с ума сошли? Ему просто плохо от желудка! Я сейчас ему травяной чай сделаю, и все пройдет.
Я сделал глубокий вдох. Такое случается нередко, особенно с пожилыми родственниками, но сейчас времени на дипломатию не было.
— Послушайте меня внимательно, — я посмотрел ей прямо в глаза. — У Димы не просто «плохо от желудка». У него внутреннее кровотечение. Черный стул и рвота с черными сгустками — это кровь. Его давление сейчас 80 на 60, а должно быть минимум 110 на 70. Пульс 115 — это значит, что сердце работает на пределе, пытаясь компенсировать кровопотерю. Если мы сейчас не доставим его в больницу, последствия могут быть катастрофическими.
— Я его бабушка, и я лучше знаю, что ему нужно! — повысила голос женщина. — Никаких больниц! Вы там его только угробите своими экспериментами!
— А родители где? — спросил я, понимая, что разговор заходит в тупик.
— Мама в командировке, в Новосибирске. Отец… отец с нами не живет.
— Сергей, — я повернулся к напарнику, — найди телефон матери. Нам нужно ее согласие на госпитализацию.
Пока Сергей разговаривал с мамой Димы, я все-таки уговорил бабушку позволить мне установить катетер и начать инфузию физраствора. Мальчик был настолько слаб, что даже не поморщился, когда игла вошла в вену.
— Сейчас станет легче, — пообещал я ему, закрепляя катетер пластырем. — Это просто физиологический раствор, чтобы поддержать давление.
Из сумки я достал криопакет, активировал его и приложил к эпигастральной области.
— Это чтобы уменьшить кровотечение, — пояснил я Диме, который смотрел на меня испуганными глазами.
— Мне страшно, — прошептал он.
— Я знаю, — кивнул я. — Но мы тебе поможем. Обещаю.
Сергей вернулся с телефоном:
— Мать дала согласие на госпитализацию. Сказала, что перезвонит бабушке через пять минут, после того как возьмет билеты на ближайший рейс.
— Отлично, — я ввел в систему этамзилат и приготовил транексамовую кислоту — кровоостанавливающие препараты.
— Никуда вы его не повезете! — бабушка снова встала на пути. — Я не позволю! Ольга не понимает ситуацию! Вы ее запугали!
— Послушайте, — я начал терять терпение, — ваш внук теряет кровь. Прямо сейчас, пока мы разговариваем. Ему нужна срочная медицинская помощь в условиях стационара.
— Я сорок лет проработала воспитателем! — голос бабушки повысился до крика. — Я тысячи детей через свои руки пропустила! И ничего, все живы-здоровы! Знаю я вас, затаскаете по больницам, назначите кучу ненужных лекарств!
Телефон в руке Сергея зазвонил.
— Да, Ольга, — он включил громкую связь. — Вот, послушайте сами.
— Мама, — голос из динамика звучал встревоженно, но решительно. — Я говорила с врачом. Диму нужно срочно госпитализировать. У него внутреннее кровотечение! Ты понимаешь, что это опасно для жизни?
— Олечка, это всё ерунда! Я ему уже дала лекарства, сейчас травяной чай сделаю, и всё пройдет!
— Мама! — голос стал жестче. — Ты давала ему аспирин?
— Да, от температуры…
— При кровотечении аспирин противопоказан! Он усиливает кровотечение! Мама, послушай врачей! Я вылетаю ближайшим рейсом, но пока меня нет, делай всё, что они скажут! Это приказ!
Бабушка замолчала, но по выражению ее лица я понял, что битва еще не выиграна.
— Реанимационная бригада будет через пятнадцать минут, — сообщил мне Сергей, закончив следующий звонок.
За это время я успел подключить кислородную маску и сделать повторное измерение давления — 75 на 55. Ситуация ухудшалась.
— Дима, ты как? — я наклонился к мальчику.
— Голова кружится… и в глазах темно, — еле слышно произнес он.
— Это от кровопотери, — объяснил я, увеличивая скорость инфузии. — Скоро приедут наши коллеги, и мы повезем тебя в больницу. Там тебе станет лучше.
Бабушка вдруг подошла к двери комнаты и скрестила руки на груди:
— Я никуда его не отпущу. Если вы попытаетесь его забрать без моего согласия, я вызову полицию!
Внутри у меня всё вскипело, но голос остался профессионально спокойным:
— Хорошо. Тогда я сам вызову полицию. Потому что речь идет о жизни ребенка, и я не уйду отсюда без него.
Я кивнул Сергею, и тот начал новый звонок. С точки зрения закона мы были абсолютно правы. При угрозе жизни ребенка и противодействии законных представителей медики обязаны привлечь полицию.
Бабушка, видимо, не ожидала такого поворота. Она растерянно переводила взгляд с меня на Сергея и обратно.
— Вы что, серьезно? — наконец произнесла она.
— Абсолютно, — я проверил показания пульсоксиметра. — Сатурация падает. 93%. Дима теряет кровь, и если мы сейчас же не доставим его в стационар, где ему окажут полноценную помощь, последствия могут быть самыми серьезными. Включая летальный исход.
Жесткие слова подействовали. Бабушка побледнела и отступила от двери.
— Но что с ним такое? — спросила она уже другим тоном. — Почему кровотечение?
— Наиболее вероятно — язвенная болезнь желудка или двенадцатиперстной кишки, — ответил я, продолжая следить за капельницей. — Или варикозное расширение вен пищевода. Точно скажут только в больнице после обследования.
В дверь позвонили — прибыла реанимационная бригада. Два врача и медсестра быстро вошли в квартиру.
— Желудочно-кишечное кровотечение, — отрапортовал я, передавая карту вызова. — Мальчик, тринадцать лет. Рвота «кофейной гущей», мелена, бледность, гипотония — 75 на 55, тахикардия — 120, сатурация 93%. Бабушка дала аспирин сегодня утром. Катетер установлен, инфузия физраствора, введен этамзилат.
Доктор реанимационной бригады, невысокий крепкий мужчина с внимательным взглядом, быстро осмотрел мальчика.
— Однозначно госпитализация в реанимацию, — заключил он. — Готовьте носилки.
В этот момент снова раздался звонок в дверь.
— Полиция, — пояснил Сергей в ответ на мой вопросительный взгляд.
Бабушка, которая до этого момента молча наблюдала за действиями врачей, вдруг снова встрепенулась:
— Я с вами поеду! Я его не оставлю!
— Конечно, — кивнул я. — Вы можете поехать с нами.
Это был стандартный протокол: родственники имеют право сопровождать несовершеннолетнего пациента.
Четверо полицейских, двое в форме и двое в гражданском, заполнили маленькую прихожую.
— Что у вас тут? — спросил старший из них, показывая удостоверение.
— Экстренная медицинская эвакуация ребенка с угрожающим жизни состоянием, — объяснил я. — Родственники изначально препятствовали, но сейчас, кажется, согласны.
Бабушка сжала губы, но промолчала.
Транспортировка Димы из квартиры оказалась отдельным испытанием. Узкий лифт не вмещал носилки, поэтому пришлось использовать специальный мягкий иммобилизационный матрас. Полицейские помогли нам спустить мальчика по лестнице, пока я держал капельницу и следил за кислородной маской.
На улице нас ждали две машины: реанимобиль и наша обычная скорая. Мальчика аккуратно погрузили в реанимобиль, бабушка села рядом. За всё время спуска она не произнесла ни слова, только крепко сжимала маленькую сумочку в руках.
— Спасибо за помощь, — сказал я полицейским, когда Дима был уже в машине.
— Не за что, — ответил старший. — Всякое бывает. Главное, что ребенок теперь получит помощь.
Через неделю мне позвонила Ольга, мама Димы. Она разыскала меня через станцию скорой помощи.
— Я хотела поблагодарить вас, — сказала она. — Врачи говорят, если бы не ваша настойчивость, мы могли бы потерять Диму. У него оказалась язва двенадцатиперстной кишки. Представляете, в тринадцать лет! Его прооперировали в тот же день, сейчас он в стабильном состоянии.
— Я рад, что всё обошлось, — искренне ответил я. — Как ваша мама?
— Она… осознала серьезность ситуации, — в голосе Ольги послышалась грусть. — Сейчас сидит с Димой в больнице, не отходит ни на шаг. И постоянно всем рассказывает, как важно слушать врачей.
Я улыбнулся. Такое тоже случалось нередко. Иногда самые упрямые родственники после благополучного разрешения ситуации становились самыми горячими сторонниками медицины.
— Передавайте Диме привет, — сказал я. — Пусть выздоравливает.
Закончив разговор, я откинулся на спинку стула в комнате отдыха. На столе уже лежал новый вызов: «Женщина, 45 лет, боли в грудной клетке, одышка». День продолжался.
В нашей работе не бывает двух одинаковых вызовов. Каждый раз — это новая история, новые люди и новые обстоятельства. Но есть то, что остается неизменным: когда на кону стоит чья-то жизнь, особенно жизнь ребенка, мы готовы сражаться за нее всеми доступными способами. Даже если для этого приходится вызывать полицию и преодолевать сопротивление тех, кто должен быть на нашей стороне.
И в этой постоянной борьбе мы каждый день убеждаемся, что чаще всего самое главное лекарство — это вовремя оказанная помощь. Когда каждая минута на счету, промедление может стоить жизни
