Людмила Петровна расставляла чашки на кухонном столе — неторопливо, расставляя каждую с такой точностью, будто от этого зависело что-то важное. Её пальцы на мгновение замирали над каждой чашкой, прежде чем поставить её, но она этого не замечала. Из окна пятого этажа было видно, как соседские дети играют в футбол, и эта обыденная картина вдруг показалась ей невыносимо прекрасной и недоступной одновременно.
— Чай будешь? — спросила она вошедшую на кухню дочь, стараясь, чтобы голос звучал обычно.
Ирина прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. В свои сорок два она напоминала Людмиле её саму — те же упрямые складки возле рта, те же внимательные глаза.
— Мам, тебе не обязательно сейчас заниматься чаепитием, — мягко произнесла она. — Давай просто поговорим.
— А что тут говорить? — Людмила поставила чайник на плиту с нарочитой твёрдостью. — Тридцать семь лет… И вот так просто всё закончилось. Ушёл к Светлане с третьего этажа. Ей пятьдесят пять, между прочим, не двадцать пять. И ведь знала меня, здоровались каждый день, улыбалась…
Голос всё-таки дрогнул. Людмила отвернулась к окну, задержав взгляд на играющих детях.
— Поверить не могу, что отец так поступил, — Ирина покачала головой. — Какой-то бред. Они же даже не общались никогда особо.
— А вот и общались, — Людмила внезапно усмехнулась. — На лавочке у подъезда. Он выходил покурить, она — с собачкой своей дурацкой. А я не знала. Или не хотела знать.
Чайник на плите начал тихо посвистывать. В квартире соседей сверху что-то с грохотом упало, и этот звук странным образом успокоил Людмилу. Мир продолжал существовать, несмотря на то, что Анатолий Сергеевич, её муж, собрал свои вещи в два старых чемодана и сказал, что начинает новую жизнь.
— И что теперь? — спросила Ирина, присаживаясь за стол.
Людмила налила кипяток в заварочный чайник и проследила, как чаинки закружились в воде.
— А что теперь? — эхом отозвалась она. — Жить дальше.
Анатолий Сергеевич чувствовал себя странно. Квартира Светланы казалась чужой, несмотря на три недели совместного проживания. Пока она была на работе, он бродил по комнатам, разглядывая фотографии на стенах, трогая непривычные вещи, принюхиваясь к незнакомым запахам.
Всё началось с простых разговоров на лавочке. Он жаловался на боли в спине, она рассказывала о проблемах в турагентстве, где работала. Потом были прогулки с её таксой Бусинкой, потом — кофе в кафе на соседней улице. А потом он вдруг поймал себя на мысли, что торопится домой не к Людмиле, а к телефону — проверить, не написала ли Светлана.
Постепенно эти встречи стали важнее всего остального. Светлана слушала его истории с таким вниманием, которого он не ощущал уже много лет. Их тайные встречи продолжались почти три месяца, становясь всё более откровенными и близкими. Когда она однажды пригласила его на ужин, он согласился не раздумывая. И тем же вечером, вернувшись домой, впервые посмотрел на Людмилу как на чужого человека. Через неделю после этого ужина, перебрав в голове тысячу оправданий, он собрал чемоданы.
Он не планировал уходить из семьи. Просто в один момент понял, что задыхается. Тридцать семь лет одних и тех же разговоров, одних и тех же упрёков, одних и тех же маршрутов.
— Ты опять весь день просидел дома? — спросила Светлана, вернувшись с работы и найдя его в кресле с книгой.
— А что мне делать? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ну, не знаю… Может, в парк сходил бы, погулял. Или в бассейн записался. Ты же на пенсии, а не при смерти.
Анатолий отложил книгу. Светлана была права — он действительно забыл, каково это — делать что-то для себя. Людмила всегда говорила, что в его возрасте уже поздно начинать что-то новое. А потом добавляла: «Сиди уж дома, помогай с внуками».
— Знаешь, я думал… — начал он и запнулся.
— О чём?
— Может, нам съездить куда-нибудь? Ты же в турагентстве работаешь. Должны быть какие-то скидки.
Светлана улыбнулась, и эта улыбка напомнила ему те их разговоры на лавочке, с которых всё началось.
— Есть одна горящая путёвка в Турцию. Но я не была уверена, что ты захочешь.
— Почему?
— Ну, ты сам говорил, что ненавидишь перелёты.
— Это Людмила ненавидит перелёты, — тихо ответил он. — Я просто привык подстраиваться.
Он не заметил, как в глазах Светланы промелькнуло что-то похожее на сомнение. Не первый раз за последние дни она ловила себя на мысли, что Анатолий говорит о Людмиле чаще, чем стоило бы. Иногда, слушая его, она задавалась вопросом, от чего он на самом деле убегал — от жены или от себя самого.
— Он звонил тебе? — спросила Людмила, помешивая борщ на плите.
Прошло уже две недели с его ухода, и это был первый раз, когда она заговорила о муже сама, а не в ответ на расспросы детей.
Ирина помогала нарезать хлеб к обеду.
— Звонил. Спрашивал, как дети, как ты.
— И что ты сказала?
— Правду. Что Мишка получил тройку по математике, что Лизке купили новые кроссовки, и что ты… держишься.
Людмила кивнула. Она действительно держалась. Почистила на балконе ящики с хламом, которые Анатолий обещал разобрать последние пять лет. Выбросила его старый свитер с растянутыми локтями, который он никак не хотел отдавать. Начала ходить в бассейн по вторникам и четвергам.
— А как он там… с ней? — спросила она, не глядя на дочь.
— Вроде нормально. Собираются в Турцию на следующей неделе.
Половник замер в руке Людмилы.
— В Турцию? Твой отец всю жизнь говорил, что нет смысла платить деньги, чтобы жариться на пляже.
— Это ты всегда так говорила, — осторожно поправила Ирина. — Папа просто соглашался.
Людмила почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Она медленно поставила кастрюлю на стол и опустилась на стул.
— Что ты имеешь в виду?
Ирина вздохнула.
— Мам, ну вспомни… Когда мы с Серёжей предлагали вам путёвку в Грецию на годовщину свадьбы, кто был против? А когда папа хотел купить машину и ездить на дачу, кто сказал, что это пустая трата денег и времени? А когда он заикнулся о курсах английского…
— Я просто была практичной! — перебила Людмила. — Кто-то же должен был думать о бюджете, о будущем. Не могли мы разбрасываться деньгами на всякие глупости.
— Мам, — Ирина накрыла ладонью руку матери, — я не обвиняю тебя. Просто… может быть, папа чувствовал себя… не знаю… как будто его желания не имеют значения?
Людмила хотела возразить, но вдруг вспомнила, как Анатолий замолчал, когда она высмеяла его идею записаться в хор ветеранов. Как он перестал упоминать о своём школьном друге, после того как она пару раз пожаловалась на его звонки поздно вечером. Как постепенно его хобби и увлечения исчезали одно за другим.
— Я просто хотела, чтобы у нас всё было хорошо, — прошептала она. — Как у всех.
— Я знаю, мам, — кивнула Ирина. — Но иногда «как у всех» — это не то, что нужно конкретному человеку.
В аэропорту Антальи было шумно и жарко. Анатолий растерянно оглядывался, пока Светлана уверенно вела его к стойке туроператора. Всё было непривычным — и яркое солнце, и иностранная речь вокруг, и необходимость постоянно следовать за кем-то.
В отеле он почувствовал себя немного лучше. Номер был приятным, с видом на море, но почему-то Анатолий не испытывал той радости, на которую рассчитывал. Светлана сразу занялась распаковкой вещей, напевая что-то под нос.
— Может, сходим на пляж? — предложила она. — Или на ужин? Там шведский стол.
— Давай, — кивнул он. — Только я сначала позвоню Иринке, узнаю, как там внуки.
Светлана на секунду замерла с футболкой в руках. Что-то в том, как часто он вспоминал свою семью последние дни, заставляло её внутренне сжиматься. Каждый раз, когда он говорил о внуках или дочери, на его лице появлялось выражение, которого она никогда не видела, когда он смотрел на неё.
— Конечно, звони, — ответила она после паузы. — Я пока в душ схожу.
Когда дверь ванной закрылась, Анатолий достал телефон. Помедлил секунду и вместо номера дочери набрал номер Людмилы. Сам не знал, зачем. Просто захотелось услышать её голос.
— Алё? — раздалось в трубке после нескольких гудков.
— Привет, — сказал он и замолчал, не зная, что добавить.
— Анатолий? — в голосе Людмилы не было ни удивления, ни радости, ни злости. Просто усталость.
— Да, это я. Мы… мы прилетели в Турцию. Я просто хотел сказать, что долетели нормально.
— Хорошо. Спасибо, что позвонил.
Повисла пауза. Из ванной доносился шум воды.
— Как ты? — наконец спросил он.
— Нормально, — она помолчала и неожиданно добавила. — Знаешь, я записалась в бассейн. И начала перебирать старые фотоальбомы. Нашла наши снимки с турбазы, помнишь, когда Иринке было пять?
— Помню, — он невольно улыбнулся. — Там ещё дождь лил неделю, и мы играли в карты в домике.
— Да. И ты научил её считать до ста, выкладывая спички, — в голосе Людмилы что-то дрогнуло. — Слушай… я тут подумала… Ты говорил как-то, что хотел научиться играть на гитаре. Почему не научился?
Анатолий растерялся.
— Ну… ты сказала, что в нашем возрасте это смешно. И что соседям будет мешать…
— Прости меня, — вдруг сказала она. — Я не должна была так говорить. Не должна была решать за тебя.
Он молчал, ошеломлённый.
— Я пойду, — сказала Людмила через минуту. — Удачного вам отдыха.
И положила трубку.
Анатолий долго смотрел на телефон в своей руке. Потом перевёл взгляд на окно, за которым виднелось бирюзовое море. Почему-то сейчас оно казалось чужим и ненужным.
Светлана заметила перемену в Анатолии на третий день отпуска. Он стал молчаливым, часто смотрел куда-то вдаль и мало интересовался экскурсиями.
— Что-то случилось? — спросила она, когда они сидели в кафе на набережной.
— Людмила сказала странную вещь, — медленно произнёс он. — Она извинилась за то, что не давала мне… быть собой.
Светлана отставила чашку с кофе.
— И что ты думаешь?
— Не знаю, — он покачал головой. — Всю жизнь я винил её в том, что не смог реализовать свои мечты. А теперь думаю — может, дело было не только в ней? Может, мне просто было удобно иметь оправдание?
Светлана долго смотрела на него, потом тихо сказала:
— Знаешь, — Светлана отодвинула чашку и наклонилась ближе, — когда ты переехал ко мне, я думала, что мы начинаем что-то настоящее. Что ты выбрал меня. Но теперь вижу, что ты просто выбрал уйти от неё. — Она помедлила. — Каждый раз, когда ты говоришь о Людмиле, о внуках, о вашей квартире — твои глаза оживают. А со мной ты ждёшь, что я буду говорить тебе, что делать. Точно так же, как ты привык с ней.
— Я не…
— Нет, подожди, — она подняла руку. — Я не хочу быть тем человеком, который решает за тебя. И я не хочу быть тем, к кому ты убежал от проблем. Если ты не научился быть самостоятельным за тридцать семь лет брака, то дело не в Людмиле. И не во мне.
Анатолий смотрел на неё, и постепенно на его лице появилось выражение понимания.
— Ты права, — наконец сказал он. — Я всегда перекладывал ответственность. Сначала на родителей, потом на Людмилу. А теперь хотел переложить на тебя.
Светлана грустно улыбнулась.
— Я ведь тоже бежала, Толя. От одиночества, от страха, что никому уже не буду нужна в своём возрасте. Но это не то, на чём строят отношения.
Когда в дверь позвонили, Людмила решила, что это Ирина забежала проведать её. Но на пороге стоял Анатолий.
— Ты не в Турции? — только и смогла выговорить она.
— Уже нет, — он переминался с ноги на ногу, как провинившийся школьник. — Можно войти?
Людмила молча отступила в сторону.
В квартире Анатолий огляделся, словно видел её впервые.
— Ты переставила мебель, — заметил он.
— Да, — кивнула она. — Так больше света из окна.
Он прошёл на кухню и сел на своё привычное место у стола. Людмила остановилась в дверях.
— Что случилось? Почему ты вернулся раньше?
— Мы со Светланой расстались, — просто сказал он.
Людмила замерла, ощущая, как смешиваются внутри противоречивые чувства — облегчение и беспокойство, горечь и нежность. Но сильнее всего — странная опустошенность, будто эта новость пришла слишком поздно, когда она уже начала строить свою жизнь по-новому.
— Мне жаль, — наконец сказала она, и удивилась, что действительно так думает.
— Мне тоже, — кивнул он. — Она хороший человек. Просто мы оба искали не того.
Людмила села напротив, сложив руки на столе.
— И чего же вы искали?
— Я думал, что ищу свободу, — Анатолий смотрел ей прямо в глаза, в его взгляде светилась выстраданная ясность. — А на самом деле бежал от себя самого. От своей нерешительности, от страха перемен. Всю жизнь искал виноватых — сначала родителей, потом тебя… Светлана помогла мне понять, что проблема всегда была во мне. Что я сам не решался прожить жизнь так, как хотел.
Людмила почувствовала, как к горлу подступает ком.
— А я… — Людмила сложила руки на столе, как будто защищаясь, но потом медленно расправила плечи, — я винила тебя в том, что у меня не осталось своей жизни. Что я превратилась в придаток к семье — готовила, стирала, убирала. Но вчера я достала свой старый альбом для рисования. Знаешь, что я там нашла? Записку от моей преподавательницы, что у меня талант. А я сама выбрала всё бросить. Сама решила, что быть идеальной женой важнее, чем быть собой.
Они сидели молча, глядя друг на друга.
— Я не вернусь к Светлане, — наконец сказал Анатолий. — Но и не прошу тебя принять меня обратно. Я просто хотел сказать, что… мне жаль. За всё то время, когда мы могли быть счастливее.
Людмила медленно кивнула.
— И мне жаль. Очень жаль.
Анатолий поднялся.
— Я поживу пока у Игоря, — сказал он, имея в виду их сына. — Возьму только кое-какие вещи.
— Хорошо.
Он уже был в коридоре, когда Людмила вдруг спросила:
— Ты всё ещё хочешь научиться играть на гитаре?
Анатолий обернулся, удивлённый.
— Наверное, да, — неуверенно ответил он.
— Я видела объявление… Там набирают группу. Для начинающих. Всех возрастов, — она сделала паузу. — Может быть, сходим… вместе? Я всегда хотела попробовать…
Анатолий смотрел на неё так, словно видел впервые за тридцать семь лет.
— А знаешь, — медленно произнёс он, — может, и сходим.
Уютная студия наполнялась мягким светом и приглушенными звуками гитарных струн. Анатолий и Людмила сидели рядом, с непривычной неловкостью держа инструменты. Их пальцы, привыкшие к совсем другой жизни, неуверенно перебирали струны. Иногда они переглядывались, и в этих взглядах скользили едва заметные улыбки — смущенные, но полные какой-то новой, неизведанной радости.
Молодой инструктор терпеливо показывал им простой аккорд.
— Не торопитесь, — говорил он. — У вас ещё всё впереди.
И, странное дело, впервые за долгие годы они оба этому верили.
