— Ты бы лучше котлет пожарила, чем в этих своих кодах ковырялась, — Галина Петровна хлопнула дверцей старого холодильника, будто обиделась на молоко за то, что оно закончилось.
Александра стояла у окна, глядела вниз, где Андрей парковал свой вечно грязный «Рено». Точнее, не свой, а ещё от отца, царствие небесное, остался. Машина, как и муж, давно просилась в ремонт, но у каждого был свой предел запущенности.
— Ужин будет через пятнадцать минут, — бросила Саша, не оборачиваясь. — Там рыба в духовке, салат на столе, хлеб в хлебнице.
— Рыба… — протянула свекровь, и этого «рыба» хватило бы, чтобы испортить аппетит на неделю. — А нормальную еду ты, конечно, не признаёшь. Котлеты — это ж, наверное, «отстой», да?
Она произнесла это слово с особым акцентом, как будто кусок иностранного мусора попал ей в язык.
Александра всё же повернулась. На ней был тёмно-синий халат, обычный домашний, но она держалась в нём так, будто это кимоно директора департамента. Галина Петровна — в своём привычном велюровом костюме «с рынка», с расцветкой, будто у пижамы и портьеры родился ребёнок. Волосы туго стянуты, губы поджаты, как будто держит за зубами недосказанную гадость — но надолго.
— Я работаю до шести, — медленно проговорила Саша, — я не домработница, Галь…
— Ты мне не тыкай! — перебила та с неожиданной резкостью. — Мы не на «своей волне», как ты любишь говорить. Я — старшее поколение. И, кстати, ты живёшь в квартире моего сына!
— В нашей квартире, — отрезала Саша. — Мы её вместе покупали. В ипотеку. Половина на мне. Или ты забыла?
— Ой, да ладно! Это он платил, ты тогда ещё своим этим стартапом занималась. Без копейки за душой! Ты бы без него сейчас в съёмной на Каширке гнила, а не в евро-двушке на проспекте Вернадского.
Саша посмотрела на часы. Андрей должен был подняться уже десять минут назад. Нет, ну сколько можно?
— Может, пойдёшь посмотришь, где твой сын? Или ждёт, когда всё остынет, и не придётся есть рыбу?
— Не глупи, он работает. Ты думаешь, у всех такая халява, как у тебя — ноут открыл, кофе налил, в тапочках до вечера?
Саша медленно вдохнула. Уже третий раз за неделю. Те же слова, тот же укор. Только раньше Андрей хоть делал вид, что пресекает. А теперь…
В этот момент дверь хлопнула, и в коридор ввалился Андрей — в куртке, с пакетом из «Пятёрочки», с видом усталого героя, вернувшегося с фронта.
— Пробки, как назло, — сообщил он, бросив пакет на пол. — Мам, привет. Саша, чё у нас на ужин?
— Рыба, — сказала Галина Петровна с оттенком похоронной скорби.
— Ну рыба — так рыба, — пожал плечами Андрей. — Что за война с утра?
Саша развернулась и пошла на кухню. Он даже не в курсе, что день был обычный, только свекровь решила остаться у них ещё на неделю, потому что «тут ей спокойнее, чем у Лидки». Лидка — это её младшая дочь, которая когда-то сбежала в Калугу и теперь делает вид, что не слышит звонков от матери. Умная баба, к слову.
Позже, когда ужин был съеден, а пустые тарелки остались на столе как свидетельства войны, Галина Петровна поджала губы и заявила:
— Мы с Андреем решили: надо подумать о будущем. О детях.
Саша чуть не уронила вилку. Андрей занялся телефоном, уставившись в экран с выражением безмятежного идиота.
— Простите, мы — это кто? — уточнила Саша. — И какие дети?
— Ты не молодеешь, Сашенька, — Галина Петровна положила ладони на стол, как будто готовилась вызывать дух отца Фрейда. — Тридцать уже на носу, а всё карьера, стартапы… Мужик устал тебя ждать.
— Мужик сам не знает, чего хочет, — бросила Саша. — А если и знает, то пусть скажет мне, а не тебе.
— Да хватит вам, — вмешался Андрей, наконец отрываясь от телефона. — Мы просто поговорили. Мам, ну не дави. Саша, не кипятись.
— Я не кипячусь, я в шоке. Потому что вы за моей спиной обсуждаете, рожать мне или нет.
— Не «за спиной», — обиделся Андрей. — Это просто… Мама волнуется. И я тоже. Мы уже шесть лет вместе. Ну ты сама подумай: возраст, ипотека, стабильность. Всё есть.
— Всё есть, кроме уважения, — сказала Саша и вышла из комнаты.
Вечером, лёжа на боку и глядя в телефон, она услышала, как Галина Петровна гремит посудой. Не тихо, по-хозяйски, а демонстративно. Как будто каждая тарелка — это её мнение, с грохотом, чтоб знали. Потом что-то загремело сильнее — будто сковородка упала. Потом звук телевизора, громко, как в поликлинике. Потом — тишина.
— Андрей, — позвала она из спальни. — Иди сюда.
Он вошёл неохотно, будто его выдернули из какого-то важного дела.
— Нам надо поговорить.
— Опять?
— Ты почему молчал, когда она снова начала про квартиру?
— Да что ты к ней прицепилась? Мама как мама. Ей просто сложно привыкнуть, что ты у нас командуешь.
— Я не командую. Я пытаюсь жить. Работать. Дышать, в конце концов. Ты вообще замечаешь, что она каждый день шпыняет меня? Подколки, упрёки, контроль. Я её в ванную боюсь отпустить — вдруг скажет, что я шампунь неправильно ставлю.
— Преувеличиваешь, — буркнул он. — Ей просто скучно. Она тут ненадолго.
Саша посмотрела на него. Слово «ненадолго» в исполнении Андрея уже давно означало «пока ты не рванёшь на взлёт».
— Андрей, я не могу так. Я чувствую себя как квартирантка в собственном доме. Она живёт у нас третью неделю. Без спроса. Она вытирает тряпкой монитор моего ноутбука и говорит, что «пыль от твоей ерунды всю кухню загадила».
Андрей молчал. Он умел молчать так, что хотелось стукнуть чем-нибудь тяжёлым, но не уголовно наказуемым.
— А ещё я знаю, — сказала Саша, — что она тебе предлагала переписать твою долю квартиры на неё. Вчера. Пока я была на совещании.
Он вздрогнул. Ничего не сказал.
— Она думала, я не узнаю? У меня нотариус в друзьях. И ты знаешь, Андрей… вот тут я уже вскипела.
— Ну не подписал же! — выкрикнул он наконец. — Я что, враг себе?
— Нет, ты трус. И маменькин сынок.
Секунда. Пауза. Тишина. Он посмотрел на неё с обидой. Сначала как на жену. Потом как на противника. Потом как на чужого человека.
— Если тебе не нравится моя мать — съезжай, — бросил он, разворачиваясь к двери.
— Это ты так говоришь мне? Я полквартиры выплатила. Половина — моя, по закону. Ты же юрфак заканчивал, помнишь?
Он вышел, хлопнув дверью. В ответ в другой комнате хлопнула другая дверь — та, что в зал, где спала Галина Петровна.
Ночью Саша спала в обнимку с подушкой, прижавшись к ней, как к спасательному кругу. В голове вертелось одно: она устала. Устала так, как бывает только после долгой пытки вежливостью. Когда ты сглатываешь. Стираешь. Улыбаешься. Но больше — не можешь.
На следующее утро, в 07:46, она поставила на кухне две чашки — одну с кофе, другую с чёрным чаем. Чай был для Галины Петровны. Саша села за стол, с ноутбуком, открыла планёрку — и ровно в восемь написала в мессенджер своей подруге Лене:
«Лена. А если я просто уйду? Не в смысле — сбегу. А реально: подам на развод, разделю имущество, и всё. Ну его в баню, этих двоих».
Ответ пришёл через минуту.
«А я тебя давно жду. У меня в гостевой — диван, плед, кошка и тихо. Главное — свекрови нет. Действуй, Сашка».
Саша не улыбнулась. Но чашку кофе допила до дна. Медленно. С удовольствием. В первый раз за долгое время.
Ключевой момент, как и всё важное в жизни, случился не в драматичной сцене, не под оркестровый аккомпанемент, а тихо и почти буднично — в пятницу вечером, когда Саша, стоя у шкафа, с полным внутренним спокойствием собирала вещи в чемодан. Красный, с наклейкой «Барселона 2019», он хранил вмятину на боку и идею о другой жизни. Жизни без навязчивого одеколона «Шипр» и без тарелок, гремяще выкладываемых на стол, как пули в обойму.
Андрей в это время сидел в зале, склонившись над своим ноутбуком. Вид у него был напряжённый: он будто спасал человечество, хотя в реальности пытался пересчитать налоги по какой-то левой консультации. У него теперь была идея — открыть своё дело. Или хотя бы сделать вид, что он предприниматель. Может, надеялся, что мама будет им гордиться, раз жена — больше нет.
— Ты куда? — спросил он, не отрывая глаз от экрана.
Саша молча застегнула молнию. Чемодан издал знакомый хрип, как будто тоже был не в восторге.
— К Лене. На время.
— А… — Он потер лоб. — А это как понимать?
— Прямо. Я устала. И я ухожу, чтобы не заорать. Пока всё спокойно. Без мата и свидетелей.
— Бросаешь, значит? Так просто?
— А ты что сделал, чтобы я осталась?
Он смотрел на неё несколько секунд, словно пытался вспомнить, любил ли он её вообще. Может, когда-то, в том далёком 2017-м, на свадьбе в ресторане у моста, когда её папа говорил тост и плакал. Но сейчас он просто пожал плечами.
— Мам, — позвал он вдруг.
Саша прикрыла глаза. Только не это.
— Мам! — уже громче.
Галина Петровна появилась в дверях в цветастом халате, с влажными волосами и полотенцем на голове. Она глянула на чемодан, потом на Сашу, потом с победным прищуром — на сына.
— Ну наконец-то, — сказала она. — Не выдержала.
— Нет, — сказала Саша, повернувшись к ней. — Это вы не выдержали. Влезли, подавились, отравили воздух.
— Саша, — с неприкрытым презрением проговорила свекровь, — женщина должна знать своё место. А ты решила, что ты тут королева. А тут — семья. Муж, дом, будущее. А ты со своими ноутбуками…
— Стоп, — перебила Саша. — Я с самого начала старалась быть нормальной. Пекла ему эти ваши дурацкие запеканки. Стирала носки, гладила рубашки, мыла окна, пока вы их пальцем тыкали. Я пыталась. Долго. Но вы, Галина Петровна, — вам надо не невестку, а клон себя. Только помоложе. Чтобы готовила, молчала и не возражала. А я — не такая.
Галина Петровна сложила руки на груди. В глазах — ледяная злость.
— Ты ни на что не годишься. Уйдешь — он найдёт лучше. Посмотрим, как ты потом одна. Сама с ипотекой. Без мужа. Без семьи. Останешься, как твоя тётка в Мытищах — с кошками и чужими детьми на репетиторстве.
Саша хмыкнула. Впервые за долгое время — искренне.
— Да хоть с хорьками. Зато без вас.
Андрей встал, подал голос:
— Саш, не делай из мухи слона.
Она повернулась к нему. Медленно. Как будто разглядывала его заново.
— Ты взрослый мужик. Тридцать один. И ты до сих пор под одеялом от маминых соплей. Я больше не буду за тебя стыдиться.
Он хотел что-то сказать. Саша видела, как у него дёрнулась челюсть. Но Галина Петровна его опередила:
— И слава Богу, сынок. Я всегда говорила — она не пара. Голову морочит. Тянет вниз. Посмотри на себя! С ней ты даже проект нормально не запустил!
— С вами он и шагу не сделает, — бросила Саша. — Он без маминого «одобряю» даже рубашку не купит. Вы его не растили — вы его замариновали!
Она схватила сумку, потянула чемодан. Из-за угла выскочил кот — Кекс, любимец, которого Галина Петровна, кстати, нещадно подкармливала «Вискасом», потому что «ему полезно, он же нервный». Кекс шмыгнул мимо, будто тоже собирался съезжать.
— И кота забирай! — крикнула вслед свекровь. — Он, между прочим, на балкон гадит!
— Это вы в мозги гадите, — бросила Саша и захлопнула за собой дверь.
Подруга Лена жила на окраине — спальный район, девятый этаж, однушка с запахом кофе и тихой радостью. Саша вошла как в святилище. Усталая, злой, свободной.
— У тебя есть вино? — спросила она, сбрасывая кроссовки.
— У меня есть ты, диван, кошка и три бутылки. И знаешь что? Твоя свекровь — адский персонаж. Я б её в «Чистилище» пустила без очереди.
Саша впервые за вечер рассмеялась. И заплакала одновременно. Слёзы катились по щекам, не потому что больно — а потому что отпустило. Знаешь это чувство? Когда всё — больше не надо держать, сжимать, дотягивать до выходных. Всё. Кончилось. Свобода — даже если с кляксами и заначкой в носке.
Лена наливала вино. Кошка — Мурка — тёрлась об ноги. За окном гудел лифт.
— Ты знаешь, — сказала Саша после третьего глотка, — я так боялась одна остаться. Как будто без него — всё рухнет. А оказалось — я только без себя и жила. Я как гость у себя дома была. Вечно старалась, вечно должна. А теперь — я просто… дышу.
— Дыши, — сказала Лена. — И спи. А завтра — к юристу. И с квартирой разберёмся. Ипотека, доля — всё чётко. Не он один закон знает.
— А Галина Петровна? — спросила Саша, с иронией. — Не выйдет на тропу войны?
Лена ухмыльнулась:
— Пусть выйдет. У меня кум — участковый. А ещё — бейсбольная бита и нервная кошка. Мы готовы.
Они выпили ещё по бокалу. А потом Саша пошла в душ — первый за долгое время душ, в котором никто не постучал через семь минут, чтобы сказать: «Саша, у нас счётчик!»
И под горячими струями, с мятным гелем и полным одиночеством, Саша вдруг почувствовала себя человеком. Женщиной. Не снохой. Не функциональной единицей. А просто — собой.
На следующее утро она проснулась раньше всех. Лену разбудил звонок — Саша сидела уже с ноутбуком.
— Что ты делаешь?
— Составляю иск. Раздел имущества. Всё по закону. У меня же электронная подпись, Лень. Я айтишница, я не лаптем щи хлебаю.
— И что теперь?
Саша подняла взгляд. Улыбнулась.
— А теперь — война. Но я больше не на их стороне. Я — на своей.
Развод прошёл без драмы. Ни тебе рыданий, ни метания обручального кольца в стену. Всё тихо, через Госуслуги, как заказ пиццы. Иронично: Саша на коде этого сервиса когда-то ночами сидела. Вот и пригодилось.
Квартиру делили с юристом. Юрист — сухой, с облысением и словом «риск» в каждом втором предложении. Андрей на встречи почти не приходил. Всё по доверенности. Попросил «не травмировать», а точнее — не сталкивать лбами его маму и Сашу. Потому что «ты же её знаешь…»
Да, знала. Галина Петровна сначала молчала. Потом писала. Огромные СМС, где каждая точка была как выстрел. Начинались они с «Молодой ты была — глупая», продолжались «А теперь ты — с катушек», и заканчивались «Потом поймёшь, но будет поздно».
Поздно — это, по её мнению, остаться без мужа, без детей, без перспектив и с дурной кошкой. Кот Кекс, к слову, сдулся от нервов и теперь прятался под ванной, если слышал слово «мать». Хотя теперь это случалось реже.
Саша работала, жила, переставляла мебель у Лены. Примерно через три недели нашла себе студию — маленькую, с бетонными стенами и высоким потолком. Сразу влюбилась: пахло новостроем, гулом метро и… возможностью.
Адвокат позвонил в начале апреля.
— Александра, тут надо будет подъехать. Там встреча с их стороны. Андрей и мать его, оба настаивают. Похоже, что-то обсуждать хотят. Очная ставка. Не юридически, но по-человечески. Вы готовы?
Саша помолчала.
— Пусть приходят. Я не боюсь.
Встреча проходила в офисе: стол, вода, печенье из ленты, папки, стулья. Галина Петровна пришла в чёрном, как на похороны, с новой причёской и лицом человека, пережившего блокаду. Андрей — в пиджаке, который давно сидел на нём, как на вешалке.
— Ну что, — начала свекровь, не дождавшись даже приветствия, — довольна? Развели. Дом разбили. Мужа в одиночестве оставили. Кота украли.
— Кота я вырастила, — спокойно ответила Саша. — А дом разбили вы. Задолго до развода.
— Ой, не прикидывайся жертвой, — отмахнулась та. — Ты просто эгоистка. Холодная, как айсберг. Всё тебе мало. Муж тебя не бил, не пил. Работал. Кормил. Что ещё надо?
— Уважения. Простого. Чтоб меня не перекрикивали. Не контролировали, сколько я соли кладу в суп. Чтоб моё слово хоть что-то значило.
— Боже мой, — всплеснула руками Галина Петровна. — Да кто ты такая вообще, чтоб тебя слушать?
Андрей наконец подал голос:
— Саша, мам… Давайте успокоимся. Мы вообще-то не для этого пришли. Мама, сядь.
— Не командуй, я тебе не подчинённая!
Саша встала.
— Всё ясно. У нас нет предмета для разговора.
— Есть! — выкрикнула Галина Петровна. — Ты ещё не знаешь, как жизнь повернётся! Мы тебя предупреждали: не вывезешь одна! Я своего сына не отдам на растерзание! Я буду бороться!
Саша повернулась. Говорила тихо, почти шёпотом:
— Вы уже проиграли. Потому что я вышла из вашей игры. Вы можете устраивать спектакли, вызывать жалость, собирать подписи среди соседок. Но я — больше не с вами.
Она взяла свою папку, повернулась к Андрею.
— Ты сам-то чего хочешь?
Он развёл руками.
— Не знаю. Тебя — в те времена, когда всё было нормально. Когда мама была… не такой. Когда ты была дома.
— Я была дома. Но меня в нём не было. Понимаешь?
Он не ответил. Только опустил глаза.
Через две недели она получила документы. Суд официально признал право на долю в квартире. Андрей подписал согласие выкупить её часть. Перевёл деньги — с задержкой, с нервами, но перевёл. Она потратила их на ремонт своей новой студии. Купила себе стиральную машину, плиту и огромный матрас. Без мужа. Без указаний. Без надзора.
Прошло два месяца.
Саша шла по лестнице, с пакетом из «Вкусвилла» и очередной коробкой от Кекса (кот любил сидеть в коробках, как совесть — в душе). Навстречу поднималась женщина лет шестидесяти, с привычным взглядом: оценивающим. Остановилась.
— А вы та самая? Из тридцать четвёртой? Которая с мужем развелась?
Саша усмехнулась.
— Та самая. Только с мужем развелась я, а не кот.
— Сильная. Уважаю. А то эти… Свекрови — гады ещё те. Я сама такая была. Пока дочь не сбежала. Теперь думаю: может, тоже… переборщила.
Саша кивнула. Не в знак согласия. А просто — потому что понимала.
— Главное, — сказала она, — выйти. Пока не поздно.
Женщина кивнула. И вдруг обняла. Быстро, неуклюже. Как будто обнимала себя, пятнадцать лет назад.
Саша поднялась домой. В студии пахло кофе и мебельной краской. В окне — солнце. Кекс спал на подоконнике, разметав лапы, как маленький император.
Она включила музыку. Сделала себе бутерброд. Открыла ноутбук.
А в голове звучала только одна фраза:
«А теперь — я снова дома.»
