— Мам, ты же понимаешь, что Катя спит? — шептал Антон в трубку, прижимая телефон плечом и одновременно пытаясь застегнуть рубашку. — Она всю ночь с Мишкой не спала, только час назад уснула.
— Антоша, солнышко моё, — голос Марины Аркадьевны звучал так, будто она стояла не за дверью, а уже в прихожей, — я же помочь хочу! Возьму малыша, погуляю с ним, а Катенька пусть отдыхает. У меня и ключи есть, открою тихонечко.
Я проснулась от этого шёпота и сразу поняла — опять она. Третий раз за неделю. В прошлый понедельник притащила какую-то адскую смесь из козьего молока и мёда, уверяя, что это лучшее средство от колик. В среду явилась с пелёнками времён царя Гороха, которые «правильно держат тепло, не то что ваша современная синтетика». И вот сегодня…
— Антон, — прошипела я, высовываясь из спальни, — если твоя мать сейчас войдёт в эту квартиру, я не ручаюсь за себя.
Муж посмотрел на меня взглядом побитого щенка. Этот взгляд я знала наизусть — он появлялся каждый раз, когда нужно было выбирать между мной и мамочкой. И выбор, честно говоря, был предсказуем как прогноз погоды от Гидрометцентра — с точностью до наоборот.
— Кать, ну что ты сразу так… Мама же от чистого сердца. Она просто хочет помочь.
— Помочь?! — я чувствовала, как закипаю быстрее электрочайника. — Твоя мама хочет не помочь, а командовать! В нашей — слышишь, Антон? — в НАШЕЙ квартире!
Но было поздно. Щелчок замка, и вот она — Марина Аркадьевна собственной персоной. В бежевом плаще, с сумкой размером с походный рюкзак и выражением лица полководца, идущего освобождать оккупированные территории.
— Катенька, милая, ты что кричишь? Ребёночка разбудишь! — она прошла мимо меня, как ледокол через льдину. — Ой, а что это у вас такой беспорядок? Я говорила же — надо было взять домработницу, которую я рекомендовала. Проверенная женщина, у Зинаиды Павловны пятнадцать лет работает.
Беспорядок заключался в паре кружек на журнальном столике и детских вещичках на диване. Но для Марины Аркадьевны это был повод для получасовой лекции о правильном ведении хозяйства.
— Мам, может, правда не сегодня? — робко попытался вмешаться Антон. — Мишка только заснул…
— Вот и прекрасно! Спящего ребёнка легче одеть. Я возьму его на прогулочку, а вы тут… приберитесь что ли.
Она уже направлялась к детской, и тут во мне что-то лопнуло, как мыльный пузырь.
— Стоп! — рявкнула я так, что даже сама удивилась. — Марина Аркадьевна, Мишка никуда не пойдёт. Он спит. В своей кроватке. В нашей квартире. И будет спать столько, сколько нужно.
Свекровь обернулась и посмотрела на меня как на неразумное дитя:
— Катенька, не кричи. Я же сказала — заберу ребёнка на прогулку. Свежий воздух полезен для младенцев. Или ты не знала?
— Я знаю, что полезно моему ребёнку, — процедила я сквозь зубы. — И знаю, что сейчас ему полезно спать.
— Антоша, — Марина Аркадьевна театрально всплеснула руками, — ты слышишь, как твоя жена со мной разговаривает? Я ведь только хочу помочь!
И тут случилось то, что случалось всегда. Антон, мой муж, отец моего ребёнка, мужчина, который клялся мне в вечной любви и поддержке, выдал:
— Кать, ну правда, мама же не со зла. Может, и правда пусть погуляет с Мишкой? Ты отдохнёшь…
Я смотрела на него и не верила своим ушам. Опять. В который раз он выбирал её сторону.
История эта началась ещё до свадьбы. Первая встреча с будущей свекровью прошла… скажем так, своеобразно. Марина Аркадьевна осмотрела меня с ног до головы, как призывника в военкомате, и выдала:
— Ну что ж, невысокая, но ничего. Рожать будет тяжело — таз узковат. И готовить, наверное, не умеет. Ничего, научу.
Я тогда решила, что это такой юмор. Ха-ха, очень смешно. Но оказалось, что Марина Аркадьевна не шутила. Она действительно считала своим долгом научить меня всему: как правильно гладить рубашки её сыночка, какой суп он любит, какие носки ему покупать и — о боже! — как правильно исполнять супружеский долг.
— Мужчинам, Катенька, важно внимание, — наставляла она меня, пока я красная как рак пыталась сделать вид, что меня срочно зовут на кухню. — Не отказывай Антоше. И белье красивое носи. Я тебе адресок дам, там хороший магазин.
Свадьбу она тоже организовывала сама. Мои робкие попытки выбрать платье или меню были пресечены на корню:
— Катенька, ты же не понимаешь! Вот это платье тебя полнит. А это — старит. А это вообще как на панель собралась. Вот это возьмём — скромно и со вкусом.
В итоге я шла к алтарю в платье, которое выбрала свекровь, с букетом, который заказала свекровь, под музыку, которую одобрила свекровь. Единственное, что я выбрала сама — это жених. Хотя иногда мне казалось, что и тут без Марины Аркадьевны не обошлось.
После свадьбы стало ещё веселее. Свекровь получила ключи от нашей квартиры («А вдруг что случится, а я не смогу войти?») и пользовалась ими с энтузиазмом археолога, раскапывающего Трою. Могла прийти в любое время дня и ночи. Однажды мы с Антоном вернулись из кино и обнаружили её в нашей спальне — она перестилала постель.
— Я же чувствовала, что вы неправильно заправляете! Простыня должна быть подвёрнута вот так, а одеяло — вот так. И вообще, Катя, почему у вас такое старое бельё? Антоша, купи жене нормальный комплект.
Но апогеем стала беременность. Марина Аркадьевна узнала о ней раньше, чем я сама. Каким-то шестым чувством, наверное. Или просто считала дни задержки лучше меня.
— Катенька токсикоз мучает? — спросила она как-то утром, ввалившись к нам в семь утра в воскресенье. — Я принесла имбирь и специальный травяной сбор. И вот, записала телефон хорошего врача. Твой гинеколог — так себе, я навела справки.
— Марина Аркадьевна, — попыталась я собрать остатки терпения в кулак, — я ещё даже тест не делала.
— А зачем тест? — фыркнула она. — Я по глазам вижу. У тебя взгляд беременной. Антоша, иди в аптеку.
И Антоша пошёл. Как всегда.
Тест оказался положительным, и началось. Марина Аркадьевна контролировала каждый мой шаг: что я ем, сколько сплю, какие витамины пью, к какому врачу хожу. Она приносила мне какие-то жуткие отвары («Моя бабушка всех так лечила!»), заставляла есть печень («Для гемоглобина!») и категорически запрещала красить волосы («Химия же!»).
— Кать, ну потерпи, — уговаривал Антон. — Мама просто волнуется. Она же первый раз бабушкой становится.
Я терпела. Честно терпела.
Роды были отдельной песней. Марина Аркадьевна выбрала роддом, договорилась с врачом (оказывается, он сын её троюродной тёти) и даже пыталась присутствовать при родах.
— Я же должна проконтролировать! — возмущалась она, когда её не пустили в родовую. — А вдруг что-то сделают не так?
Слава богу, акушерка оказалась женщиной с характером и выставила свекровь за дверь. Но та не сдавалась — дежурила под окнами палаты, названивала Антону каждые пятнадцать минут и даже умудрилась передать мне через медсестру свой «чудодейственный отвар для восстановления».
А потом родился Мишка. Маленький, сморщенный, самый прекрасный человечек на свете. И тут Марина Аркадьевна развернулась по полной.
— Почему он так кричит? Катя, ты его неправильно кормишь! Надо вот так прикладывать, а не так! Ой, какой он бледненький, наверное, молока не хватает. Я принесу смесь. Нет-нет, я знаю, какую надо, у Верочкиной внучки аллергия была на все смеси, кроме одной. А что это за сыпь? Это ты что-то не то съела! Я же говорила — никаких апельсинов!
Она приходила каждый день. КАЖДЫЙ. БОЖИЙ. ДЕНЬ. С утра пораньше. И сидела до вечера, комментируя каждое моё действие.
— Катя, ты неправильно подмываешь! Надо спереди назад, а не наоборот!
— Зачем ты его так туго пеленаешь? Ребёнок должен дышать!
— А теперь слишком слабо! Он же раскроется и замёрзнет!
— Почему памперс? Я же принесла марлевые подгузники!
— Антоша, посмотри, твоя жена не хочет слушать разумные советы!
И Антоша смотрел. И, как всегда, становился на сторону мамы.
— Кать, ну она же опытная. Меня вырастила, и ничего.
— Мам правда лучше знает, у неё опыт.
— Не спорь с мамой, она обидится.
А я? А мне можно обижаться? Мне можно уставать, злиться, плакать от бессилия? Нет, конечно. Я же просто молодая неопытная мамаша, которая ничего не понимает в воспитании детей.
Последней каплей стала история с прогулкой. Вернее, с похищением. Да-да, именно так я это называю, что бы там ни говорили Антон и его драгоценная мамочка.
В тот день я не спала уже вторые сутки. Мишка резал зубки, орал как резаный, успокаивался только на руках. К утру я была похожа на зомби из фильма ужасов — красные глаза, спутанные волосы, трясущиеся руки. Антон ушёл на работу, оставив дежурное «держись, солнышко». Легко ему говорить — он-то ночью спал в гостиной, «чтобы выспаться перед важным совещанием».
Около десяти Мишка наконец уснул. Я буквально рухнула на кровать, даже не раздеваясь. И отключилась.
Проснулась от тишины. Знаете, есть такая тишина, от которой становится страшно? Вот именно такая была в квартире. Я вскочила, побежала в детскую. Кроватка пустая. Коляска на месте. Мишки нет.
— Мишка! — заорала я, распахивая двери всех комнат. — Миша!
Нет. Нигде нет. Паника накатила волной — горячая, удушающая. Я металась по квартире, заглядывала в шкафы, под кровати, даже в стиральную машину. Бред, конечно, но в тот момент я не соображала.
Телефон! Точно! Я схватила мобильный, набрала Антона. Длинные гудки. Наконец, он ответил:
— Алло, Кать, я на совещании…
— Мишка пропал! — заорала я в трубку. — Его нет! Нигде нет!
— Что значит пропал? Кать, успокойся…
— НЕ МОГУ Я УСПОКОИТЬСЯ! РЕБЁНОК ПРОПАЛ!
В трубке что-то зашуршало, послышались голоса. Потом Антон сказал:
— Я еду. Вызывай полицию.
Полицию… Господи, неужели всё настолько серьёзно? Руки тряслись так, что я не могла попасть по кнопкам. И тут… тут я увидела записку на холодильнике. Аккуратным почерком Марины Аркадьевны:
«Катенька, ты так сладко спала, что я не стала тебя будить. Забрала Мишеньку на прогулку. Свежий воздух полезен для детей. Вернёмся через пару часов. М.А.»
Я стояла и смотрела на эту записку, и во мне медленно, как лава в вулкане, поднималась ярость. Она забрала. Моего ребёнка. Не спросив. Пока я спала. Просто пришла, взяла и ушла.
Следующий час был самым длинным в моей жизни. Я названивала на мобильный свекрови — не отвечает. Антону — едет. Сидела у окна и всматривалась в каждую коляску. Где она? Куда повела моего ребёнка?
Наконец, я увидела их. Марина Аркадьевна катила коляску с самым невозмутимым видом, как будто ничего не произошло. Я вылетела из квартиры, не помня себя.
— ГДЕ ВЫ БЫЛИ?! — заорала я прямо на лестничной площадке. — КАК ВЫ ПОСМЕЛИ?!
— Катенька, что ты кричишь? — она смотрела на меня с искренним недоумением. — Я же записку оставила.
— Записку?! ЗАПИСКУ?! Вы забрали моего ребёнка без спроса!
— Но ты же спала. Зачем было тебя будить? Мишенька проснулся, я его переодела, покормила смесью…
— Какой ещё смесью?! Я его грудью кормлю!
— Ну, грудью-грудью… Но смесь тоже полезна. Я купила хорошую, гипоаллергенную.
В этот момент подъехал Антон. Бледный, взъерошенный, он выскочил из машины и бросился к нам.
— Что случилось? Где Мишка? Катя, ты вызвала полицию?
— Всё в порядке, — успокаивающе сказала Марина Аркадьевна. — Я просто погуляла с внуком. А Катя устроила истерику на пустом месте.
— На пустом месте?! — я чувствовала, что сейчас взорвусь. — Она забрала ребёнка! Без спроса! Я проснулась, а его нет!
— Мам, — Антон повернулся к матери, — ты правда взяла Мишку без спроса?
— Антоша, ну что за глупости! Я оставила записку. И вообще, я бабушка, имею право погулять с внуком!
И тут случилось то, чего я ждала три года. Антон должен был встать на мою сторону. Должен был сказать: «Мама, ты не права. Нельзя брать ребёнка без разрешения родителей». Должен был…
— Кать, — он повернулся ко мне, — ну мама же не со зла. Она хотела помочь. Ты не выспалась, вот и перенервничала.
Я смотрела на него и не верила своим ушам. Опять он на её стороне, и его мамочка — ангел во плоти.
— Забирай сына, — сказала я севшим голосом. — Поднимайся домой. Нам надо поговорить.
Разговор был коротким. Вернее, это был не разговор, а мой монолог. Антон сидел на диване, прижимая к себе Мишку, а я ходила по комнате и говорила.
— Либо ты ставишь свою мать на место, либо я уезжаю с Мишкой, — закончила я. — Выбирай.
— Кать, ну что ты так радикально…
— Выбирай, Антон.
Он молчал. Долго молчал. Потом сказал:
— Я поговорю с мамой. Но ты тоже пойми — она не со зла. Она любит Мишку.
— Я не сомневаюсь, что любит. Но любовь — это не повод нарушать границы.
На следующий день случилось предсказуемое. Антон «поговорил» с мамой. А та устроила спектакль в трёх действиях с рыданиями, обвинениями в неблагодарности и финальным «я вам больше не нужна, умру в одиночестве». Антон, естественно, бросился её утешать.
— Она так расстроилась, — оправдывался он вечером. — Сказала, что больше не придёт.
— Отлично, — кивнула я. — Проблема решена.
Но я-то знала свою свекровь. «Больше не приду» в её исполнении означало «приду через два дня с ещё большим энтузиазмом».
Так и случилось. Через три дня она явилась с тортом («Мишеньке витаминчики!») и вела себя так, будто ничего не произошло. Антон облегчённо вздохнул — мама простила. А я… я поняла, что больше так не могу.
План созрел не сразу. Сначала я просто фантазировала — а что, если уехать куда-нибудь далеко? Туда, где нет свекрови с её советами, нет мужа-тряпки, есть только я и Мишка. Потом фантазии стали конкретнее. Я начала искать информацию о других городах, о работе, о съёмных квартирах.
А потом Марина Аркадьевна в очередной раз перешла черту. Она пришла, когда меня не было дома (я отлучилась в магазин на полчаса), и… перестроила всю детскую. Передвинула кроватку («Там сквозняк!»), перевесила мобиль («Он висел слишком низко!»), даже игрушки перебрала («Эти слишком яркие, вредно для глаз!»).
Я вернулась домой и не узнала комнату своего сына. А Марина Аркадьевна сидела в кресле-качалке с Мишкой на руках и что-то ему напевала.
— Что вы сделали? — спросила я тихо.
— Навела порядок, — гордо ответила она. — Теперь всё по феншую!
— Вон, — сказала я ещё тише. — Выйдите из моего дома.
— Катя, что за тон?
— ВОН! — заорала я так, что Мишка вздрогнул и заплакал. — Вон отсюда, немедленно!
Она ушла, конечно. Но перед этим успела сказать Антону, какая я неблагодарная, истеричная и вообще плохая мать. Антон, как всегда, пытался сидеть на двух стульях:
— Кать, ну согласись, феншуй — это полезно…
В ту ночь я не спала. Сидела в детской, смотрела на спящего Мишку и понимала — всё, хватит. Либо я что-то делаю, либо сойду с ума.
Утром, когда Антон ушёл на работу, я начала собираться. Взяла только самое необходимое — документы, деньги, несколько вещей для себя и Мишки. Вызвала такси и поехала… к подруге в другой город. Она давно звала в гости, говорила, что с удовольствием приютит.
Телефон я выключила сразу. Знала, что будет — звонки, сообщения, мольбы вернуться. Но мне нужно было время. Время подумать, успокоиться, принять решение.
Три дня. Три дня я жила у подруги, гуляла с Мишкой по незнакомому городу и думала. О своей жизни, о браке, о будущем. Мишка, кстати, эти три дня был на удивление спокойным — словно чувствовал, что маме нужна поддержка.
На четвёртый день я включила телефон. Сто двадцать пропущенных вызовов. Пятьдесят сообщений. Голосовая почта забита под завязку.
Первым перезвонила Антону.
— Катя! Господи, где ты? Я с ума схожу! Мы в полицию заявление подали!
— Я в порядке. Мишка тоже. Нам нужно поговорить.
— Где ты? Я сейчас приеду!
— Нет. Слушай, что я скажу. Либо твоя мать перестаёт вмешиваться в нашу жизнь, либо я подаю на развод и уезжаю с Мишкой. Совсем.
— Кать, но…
— Без «но», Антон. Это должно прекратиться.
— Хорошо, — сдался он. — Что ты хочешь?
— Забрать у неё ключи. Установить правило — приходить только по приглашению.
— Мама этого не переживёт…
— Тогда прощай, Антон.
— Подожди! Ладно. Я согласен. Только вернись.
Я вернулась. Но не сразу. Сначала Антон должен был выполнить обещание — поговорить с матерью, установить правила, забрать ключи. Судя по его рассказам, это было эпично. Марина Аркадьевна рыдала, падала в обморок (правда или притворялась — неизвестно), грозилась лишить наследства и вообще отречься от сына.
Но Антон выдержал. Впервые в жизни он встал на мою сторону.
Мы вернулись через неделю. Дома было тихо, спокойно. Никаких нежданных визитов, никаких советов, никаких перестановок. Марина Аркадьевна обиделась капитально — не звонила, не приходила.
Это продолжалось месяц. Потом она всё-таки позвонила — тихо, неуверенно:
— Катенька… можно мне прийти посмотреть на Мишеньку? Я соскучилась…
— Можно, — ответила я. — В субботу, в три часа дня. На час.
Она пришла. С цветами для меня и маленькой игрушкой для Мишки. Вела себя тихо, даже советов не давала. Только смотрела на внука голодными глазами.
Но жить в той же квартире, в том же подъезде, в том же районе было тяжело. Марина Аркадьевна, конечно, соблюдала правила, но я чувствовала — это временно. Рано или поздно всё вернётся на круги своя.
И тогда мы приняли радикальное решение — переехать. В другой город. Подальше от свекрови и её «заботы».
— Ты уверена? — спрашивал Антон, пакуя коробки. — Это же так радикально…
— Уверена, — кивала я. — Нам нужно строить свою семью. Без постоянного контроля твоей мамы.
Мы уехали, не сказав Марине Аркадьевне новый адрес. Только номер телефона — для связи. Она, конечно, устроила истерику устроила истерику вселенского масштаба. Антон потом рассказывал, что она звонила ему по двадцать раз на дню, рыдала в трубку, обвиняла меня во всех смертных грехах и грозилась приехать «спасать внука от этой ведьмы».
— Мама, — терпеливо объяснял ей Антон (и я до сих пор горжусь тем, что он выдержал), — мы переехали из-за моей работы. Новая должность, хорошая зарплата. Это ради блага семьи.
Конечно, никакой новой должности не было. Антон перешёл в филиал своей компании на ту же должность с той же зарплатой. Но Марине Аркадьевне необязательно было об этом знать.
Первые недели в новом городе были как глоток свежего воздуха после душного подвала.
— Знаешь, — сказал как-то Антон, — а мне тоже нравится. Спокойно как-то.
— Скучаешь по маме? — спросила я осторожно.
— Скучаю, — признался он. — Но… знаешь, это как с больным зубом. Болит, когда трогаешь, а не трогаешь — и всё нормально.
Марина Аркадьевна звонила регулярно. Сначала каждый день, потом через день, потом пару раз в неделю. Разговоры были однотипными:
— Антоша, как вы там? Мишенька здоров?
Антон отвечал односложно: «Хорошо, мам. Здоров. Нормально ест. Катя — прекрасная мама».
Потом она начала проситься в гости.
— Я же бабушка! Имею право видеть своего внука! Вообще-то это незаконно — лишать бабушку общения с внуком!
— Мам, никто тебя не лишает, — терпеливо объяснял Антон. — Просто сейчас неудобно. Мы обустраиваемся.
«Обустраивались» мы полгода. За это время многое изменилось. Антон словно прозрел — начал замечать, как я устаю, стал больше помогать, даже записался на курсы для пап. Мы снова стали семьёй — настоящей, без постороннего контроля.
А потом всё-таки пришлось пригласить Марину Аркадьевну в гости. День рождения Мишки — не пригласить бабушку было бы совсем жестоко.
Она приехала с огромными сумками, нагруженная подарками, как новогодняя ёлка.
— Мишенька! Внучек мой! Как вырос! Ой, а что это он такой бледненький? Катя, ты его витаминами кормишь?
Я глубоко вздохнула и сосчитала до десяти. Потом до двадцати. Потом до ста.
— Марина Аркадьевна, — сказала она как можно спокойнее, — Мишка абсолютно здоров. У нас есть педиатр, который это подтверждает.
— Ну мало ли что там ваш педиатр… — начала она, но осеклась под взглядом Антона.
Три дня визита прошли… сносно. Марина Аркадьевна очень старалась. Правда, пару раз срывалась — переложила вещи в шкафу («Так удобнее!») и попыталась накормить Мишку какой-то кашей собственного приготовления («Я специально везла её из дома!»). Но в целом вела себя прилично.
— Знаешь, — сказала она перед отъездом, — я многое поняла. Я действительно… перегибала палку.
Я чуть со стула не упала. Марина Аркадьевна признаёт свои ошибки? Это что-то новенькое.
— Но и вы меня поймите, — продолжила она. — Я всю жизнь положила на Антошу. А тут появилась ты, потом Мишенька… Я почувствовала себя ненужной.
— Вы не бесполезны, — сказала я, и это было правдой. — Вы — бабушка. Важная часть жизни Мишки. Просто… давайте уважать границы друг друга?
Она кивнула. Обняла на прощание — впервые за все годы знакомства. И уехала.
Сейчас прошло уже два года с нашего переезда. Марина Аркадьевна приезжает в гости раз в два-три месяца на пару дней. Звонит раз в неделю, по воскресеньям. Иногда присылает посылки с вязаными вещами для Мишки — он растёт, и бабушка не успевает за размерами.
Недавно она позвонила мне с неожиданной новостью:
— Катенька, я тут… в общем, я записалась на танцы. Для тех, кому за шестьдесят. И ещё в клуб садоводов.
— Это же здорово! — искренне обрадовалась я.
— Да, — в её голосе слышалась улыбка. — Знаешь, а ведь раньше я всю жизнь строила вокруг Антоши. А оказывается, можно жить и для себя.
После этого разговора я долго сидела и думала. Как странно всё обернулось. Мы уехали, чтобы сбежать от свекрови, а в итоге… в итоге все выиграли. Мы получили свободу строить свою семью. Антон научился быть мужем и отцом, а не только сыном. А Марина Аркадьевна открыла для себя новую жизнь.
Вчера Мишка разговаривал с бабушкой по видеосвязи. Показывал ей свои рисунки, рассказывал про садик. Марина Аркадьевна слушала, улыбалась, иногда что-то советовала — но осторожно, вопросительно: «А может, попробовать вот так?»
— Мам, — сказал Антон после разговора, — может, пригласим её на Новый год? Ненадолго, дня на три?
Я посмотрела на мужа, на сына, который увлечённо строил башню из кубиков. На нашу квартиру — уютную, обжитую, НАШУ. И кивнула:
— Давай пригласим. Это же семья.
И теперь, когда она приезжает, я не напрягаюсь, как струна. Не жду подвоха в каждом слове. Не готовлюсь к обороне. Потому что Марина Аркадьевна больше не враг. Она — бабушка моего сына. Мама моего мужа. И, как ни странно это звучит, — часть моей семьи.
Просто теперь у этой части есть чёткие границы. И собственная жизнь в другом городе. И это, знаете ли, идеальный вариант.
А на холодильнике у нас теперь висит график — когда бабушка приезжает в гости. Составленный заранее, согласованный со всеми. И внизу приписка детской рукой: «Бабуля привезёт пряники!»
Потому что пряники у Марины Аркадьевны действительно получаются волшебными. Даже я это признаю.
