Звали её просто — Лайка. Хотя к породе лаек она отношения не имела никакого. Дворняжка самая обыкновенная, из тех, что греются у подъездов и знают каждого жильца по запаху.
Вот только с лапкой была проблема – не могла собака ступать на нее.
— Эй, трёхлапая! — орал Витька Петухов, размахивая палкой. — Догони нас!
И они носились вокруг неё гурьбой. Пятеро пацанов от восьми до двенадцати. Кидали камешки. Дразнили. Смеялись.
Лайка только поджимала больную лапу и отползала к мусорным бакам. Глаза у неё были как у человека, который всё понимает, но ничего поделать не может.
— Ха-ха! — подхватывал младший, Серёжка. — На трёх ногах прыгает!
А она и правда прыгала. Странно так, неловко. Заднюю лапу волочила, будто палку привязанную.
— Может, хватит? — один раз сказал Димка, самый тихий из компании.
— Ты что, жалеешь ее? — фыркнул Витька. — Она же бесполезная совсем. Что толку от такой собаки?
А Лайка хорошо помнила, как год назад металлическая балка рухнула прямо на неё, когда она вытаскивала из-под завала трёхлетнюю Машу Иванову. Девочка тогда жива осталась. А собака навсегда стала хромой.
Но мальчишки этого не знали.
Они видели только уродливую походку. Слышали только жалобное поскуливание, когда она пыталась убежать от их палок и камней.
— Смотрите, как она бегает! — хохотал Петька. — Как заяц на одной ноге!
И в этот самый момент, когда смех стоял над двором, как набатный звон, из-под старого сарая донёсся крик:
— Помогите! Я застрял!
Серёжка. Самый младший.
Он полез в узкий лаз под сараем — искать клад, наверное, или просто из любопытства — и застрял. Плечи прошли, а дальше доски сошлись так, что не вдохнуть, не выдохнуть.
— Пацаны! — голос становился всё тише. — Мне плохо…
Мальчишки метались вокруг сарая. Пробовали тащить за ноги — не идёт. Пробовали доски разломать — крепкие, старые, не поддаются.
А время шло.
И дыхание Серёжки становилось всё тяжелее.
— Серёжка! Серёжка, слышишь меня?! — Витька стучал кулаками по доскам сарая.
Из-за стены доносился слабый стон. Всё тише.
— Маму позвать? — заикался Димка.
— Некогда! — рявкнул Петька. — Он там задохнётся!
Мальчишки носились вокруг сарая, как муравьи вокруг разорённого муравейника. Кто-то пытался подкопать землю голыми руками. Кто-то искал лом, топор — что угодно, лишь бы разломать проклятые доски.
А они не поддавались. Старые, прочные, въевшиеся в землю намертво.
— Это всё ты! — вдруг накинулся Витька на Димку.
— При чём тут я?! — всхлипнул мальчишка. — Я вообще его отговаривал!
И тут они её увидели.
Лайка стояла в трёх шагах от них. Просто стояла и смотрела.
— Пошла отсюда! — рявкнул Витька. — Не до тебя сейчас!
Но собака не ушла.
Она подошла ближе. Обнюхала то место, где торчали из земли Серёжкины ноги. И начала копать.
— Смотрите, — прошептал Димка. — Она что, хочет помочь?
— Не неси чушь! — огрызнулся Петька. — Она же тупая дворняжка!
Но Лайка копала. Копала передними лапами, отгребая землю. И там, где она копала, земля поддавалась. Мягкая, рыхлая — не то, что с другой стороны, где мальчишки пытались пробиться.
Копала, несмотря на больную лапу. Копала, хотя каждое движение отдавалось болью. Земля летела из-под её лап, как фонтан.
— Надо помочь ей! — крикнул вдруг Димка.
И они помогли. Все пятеро. Руками, палками, чем придётся. Копали рядом с собакой, которую ещё полчаса назад дразнили и обижали.
Лайка ткнулась мордой в землю, нашла какую-то щель и начала её расширять. Зубами. Когтями. Прогрызала, продирала себе путь к мальчишке, как будто её собственная жизнь зависела от этого.
— Лайка, — прошептал Димка.
Впервые он назвал её по имени. Не «эй, ты», не «трёхлапая», не «урод».
— Серёга! — заорал Витька. — Мы почти дошли! Держись!
Лайка протиснулась в вырытый лаз. Исчезла под землёй. Только слышно было, как она уже с той стороны скребёт, грызёт, пробивает лаз мальчишке.
Секунды тянулись, как часы.
— Серёжка! — хором кричали мальчишки. — Ты живой?!
— Живой. Тут собака какая-то. Она меня лижет.
И тут из лаза показались сначала Серёжкины руки, потом голова. За ними — рыжая морда Лайки.
Серёжка вылез наружу — грязный, испуганный, но живой. Упал на землю и жадно глотал воздух.
А Лайка выползла следом. Лапы в крови, морда в земле, дышит тяжело-тяжело.
Мальчишки столпились вокруг неё.
— Лайка. — Витька присел рядом с собакой. — Ты его спасла.
Собака подняла голову. Посмотрела на того, кто ещё недавно кидал в неё камни. И завиляла хвостом.
— Прости нас, — прошептал Серёжка, гладя её по голове. — Прости, что мы тебя обижали.
Лайка лизнула его руку. Мокрым языком, осторожно. Будто говорила: «Всё хорошо. Я не держу зла».
— Маму надо позвать, — сказал Димка. — Ей врач нужен. Лапы-то болят.
Витька снял свою куртку, укутал собаку.
— Домой тебя отнесём, — сказал он. — Мама разрешит. Обязательно разрешит.
Витька с Димкой вдвоем тащили в руках собаку, завёрнутую в куртку. Она дышала часто-часто.
— Мам! — заорал Витька, врываясь в подъезд. — Мама, быстро!
За ним гурьбой — все остальные мальчишки. Серёжка — грязный, но живой. Димка с заплаканными глазами. Петька молчит, только губы поджал.
— Что случилось?! — Витькина мать выскочила на лестничную площадку в халате. — Господи, что с собакой?!
— Она Серёжку спасла, — выдохнул Витька. — Из-под сарая. Он там застрял, задыхался, а она его вытащила.
Тётя Надя — так звали Витькину маму — присела рядом, осторожно потрогала Лайкину лапу.
— Боже мой. Лапы-то все изодраны. И здесь, смотрите, рана глубокая.
— Мы её домой возьмём! — заявил Витька. — Правда, мам? Мы же её домой возьмём?
— Конечно, возьмём, — кивнула женщина. — Только сначала к ветеринару. Срочно.
Тётя Надя взяла Лайку на руки — бережно, как ребёнка. И понесла к машине.
В ветклинике врач — молодой парень в белом халате — долго осматривал собаку. Качал головой, что-то бормотал себе под нос.
— Ну что? — не выдержал Витька. — Что с ней?
— Лапы изодраны сильно. Один коготь выдран полностью. Тут заноза здоровенная… Но главное — старый перелом. Видите? Вот здесь кость неправильно срослась.
— А она… — Серёжка облизнул губы. — А она от этого хромает?
— Конечно, от этого. И болит, наверняка. Постоянно болит.
Мальчишки переглянулись. В глазах у каждого читалось одно и то же: «А мы над ней смеялись. Мы в неё камнями кидали».
— Доктор, — подал голос Димка. — А можно… можно эту кость исправить?
Ветеринар пожал плечами:
— Теоретически — можно. Операция сложная, дорогая. И не факт, что поможет.
— Сколько стоит? — резко спросил Витька.
— Тысяч тридцать. Может, больше.
Повисла тишина. Тридцать тысяч. Для мальчишек это были астрономические деньги.
— А без операции? — тихо спросила тётя Надя.
— Без операции будет хромать всю жизнь. Но жить может. Если за ней ухаживать.
— Мы будем ухаживать! — хором выкрикнули мальчишки.
Ветеринар улыбнулся:
— Верю. По глазам вижу — будете.
А Лайка лежала на столе и слушала. Не понимала слов, но интонации чувствовала. Чувствовала, что эти люди хотят ей помочь.
Витька молчал. А потом достал из кармана мятую сторублёвку:
— Вот. Это всё, что у меня есть. На мороженое копил. Возьмите. На лечение.
— И у меня есть! — Серёжка выложил двести рублей. — Мама дала на новые кроссовки.
— У меня пятьсот, — тихо сказал Димка. — На велосипед собирал.
Один за другим мальчишки выкладывали на стол свои деньги. Мелкие купюры, монеты. Всё, что было в карманах.
— Мальчики, — тётя Надя смахнула слезу. — Мальчики, что же вы…
— А что? — пожал плечами Витька. — Она для нас жизнью рисковала. А мы что, не можем?
Ветеринар собрал деньги, пересчитал:
— Тысяча двести рублей. Ну, на обработку ран хватит.
— Ничего! — твёрдо сказал Серёжка. — Остальное соберём. Во что бы то ни стало!
А Лайка вдруг подняла голову. Посмотрела на мальчишек — на тех самых, которые ещё утром кидали в неё камни.
И завиляла хвостом.
— Она понимает! — прошептал Димка. — Смотрите, она понимает!
— Конечно, понимает, — кивнул врач. — Собаки — они всё чувствуют. Любовь, ненависть, благодарность.
После этого дня мальчишки чуть не каждый день приходили в гости к тёте Наде – в дом, где Лайка теперь жила.
— Лайка! — звал Серёжка. — Пойдём гулять!
Во дворе теперь никто не смеялся над собаками. Наоборот. Мальчишки даже подкармливали бездомных, пробегавших мимо их двора.
— Вдруг среди них тоже есть герой? — говорил Петька.
Лайка теперь лежала на своей лежанке — мягкой, тёплой. В доме пахло пирогами. На кухне что-то варилось специально для неё.
А за окном играли дети. Которые когда-то кидали в неё камни, а теперь каждый день звали ее гулять.
