— Опять этот проклятый пульт! — голос Дмитрия Сергеевича прорезал утреннюю тишину, как нож. — Артем! Иди сюда немедленно!
Елена Михайловна замерла у плиты, инстинктивно сжав половник. В животе все сжалось от знакомого страха. Началось.
Шестилетний Артем появился в дверях кухни, прижимая к груди плюшевого зайца. Губы дрожали.
— Я… я не н-нарочно, п-папа…
— Что «не нарочно»? У тебя руки для красоты, что ли? Третий пульт за полгода!
Дмитрий подошел вплотную к сыну. Два метра роста, широкие плечи — рядом с ребенком он казался великаном.
— Паш, ну что ты, — Елена попыталась вмешаться, — мальчик же извинился…
— Не Паш, а Дмитрий Сергеевич! И вообще, кто тебя спрашивал? Из-за твоего попустительства он такой неуклюжий растет!
Артем попятился к стене, заяц упал на пол. Ребенок начал заикаться сильнее:
— П-прости, п-папа, я б-больше не б-буду…
— Говори нормально! Мужчина не должен мямлить!
Елена видела, как сын съеживается, будто пытается стать невидимым. За последние месяцы заикание усиливалось после каждого папиного «воспитательного момента». А она что? Молчала. Как всегда.
— Дим, он маленький еще…
— Маленький? Мне в шесть лет никто поблажек не делал! А ты из него тепличное растение выращиваешь!
Дмитрий развернулся и ушел в спальню. Через минуту хлопнула входная дверь.
Елена присела рядом с сыном, подняла зайца.
— Солнышко, все хорошо…
— Мам, — Артем прижался к ней, — а почему п-папа всегда злой? Я п-правда плохой?
Сердце Елены разрывалось. Что ответить? Что папа просто устал? Что у него трудности на работе? Сколько можно врать ребенку и себе?
В салоне красоты «Элеганс» Елена работала уже пять лет. Привычная обстановка, знакомые клиентки, коллега Инга — здесь можно было забыться. Хотя бы на время.
— Лен, ты сегодня какая-то бледная, — заметила Инга, протирая зеркала. — Опять дома неприятности?
— Да так, обычное дело.
— Обычное? Ты уже полгода как на иголках ходишь. И Артемка твой совсем запуганный стал.
Елена механически расставляла инструменты. Инга была единственной, кто не советовал «терпеть ради семьи». Но разве можно объяснить, как это — жить в постоянном напряжении, выбирать каждое слово, читать настроение по звуку шагов?
— Знаешь, что меня больше всего пугает? — тихо сказала Елена. — Не то, что он кричит. А то, что я привыкаю. Уже не вздрагиваю от криков. И Тема привыкает. Это же ненормально?
— Конечно, ненормально! Лен, ну сколько можно? Ребенок страдает!
«Ребенок страдает». Эти слова эхом отзывались в голове весь день. Пока она стригла волосы, красила, укладывала — в голове крутилось одно: «Ребенок страдает».
Вечером Дмитрий вернулся с пиццей и мороженым. Как будто утром ничего не было.
— Где мой богатырь? — весело крикнул он с порога.
Артем осторожно выглянул из комнаты.
— Папа мороженое принес! Идем есть!
И вот они сидят втроем за столом, Дмитрий шутит, рассказывает про работу. Артем потихоньку расслабляется, даже смеется. Но Елена видит — мальчик все равно напряжен, готов в любой момент убежать.
Как он может? Утром орать до слез, вечером играть в любящего отца? И самое страшное — Артем начинает верить, что папа действительно его любит. Цикл замыкается.
— А знаешь, Темка, в выходные поедем на дачу к дедушке, — говорит Дмитрий. — Рыбу ловить будем.
— Правда? — глаза ребенка загораются.
— Правда. Только веди себя хорошо, хорошо?
«Веди себя хорошо». Елена слышит угрозу в этих словах. А шестилетний мальчик слышит условие любви.
Ночью Елена не спала. Лежала и думала: когда все сломалось? Три года назад Дмитрий был другим. Да, уставал на работе, бывал резким, но не таким. А потом родился Артем…
Первый раз он накричал, когда малышу было восемь месяцев. Ребенок плакал ночью, Дмитрий вскочил: «Что за ор? Я завтра на важной встрече!» Потом извинился, сказал — сорвался, устал.
Второй раз — когда Артем начал ходить и разбил любимую кружку Дмитрия. Крики, швыряние вещей, слезы ребенка. И снова извинения.
А потом извинения кончились. Стало нормой. И она терпела. «Ради семьи». «Ради ребенка». Только вот ребенок-то страдал больше всех.
Утром Елена встала с четким решением. Хватит.
— Дим, нам нужно серьезно поговорить.
— О чем еще? — он даже не поднял глаз от телефона.
— О том, что происходит с нашей семьей. Артем заикается. Он прячется от тебя. Это нормально?
— Это ты его таким воспитала! Мягкотелым!
— Нет, Дмитрий. Это ты его сломал. Шестилетнего ребенка. Собственного сына.
Дмитрий поднял голову. В глазах мелькнуло что-то опасное.
— Что ты несешь?
— То, что давно пора сказать. Давай сходим к семейному психологу. Попробуем разобраться…
— Психологу? — он встал, подошел вплотную. — Это ты меня психом считаешь?
— Я считаю, что нам нужна помощь. Всем троим.
— Знаешь что? — голос стал тихим, почти шепотом. — Если тебе так плохо со мной живется — вали. Только учти: Артема я не отдам. И алименты платить не собираюсь. А воспитаешь из него размазню — сама потом расхлебывай.
Елена почувствовала, как внутри что-то переворачивается. Он шантажирует ее ребенком. Их ребенком.
— Ты угрожаешь мне сыном?
— Я говорю правду. Хочешь уйти — уходи. Но Артем остается со мной.
— И что ты будешь с ним делать? Кричать каждое утро? Запугивать? Превращать в невротика?
— Я буду делать из него мужчину! А не маменькиного сынка!
— Дмитрий, послушай себя! Ты говоришь о шестилетнем ребенке! О своем сыне!
— Моего сына я воспитываю как считаю нужным!
— А если он от этого воспитания заикается и прячется в туалете?
— Перерастет! Зато характер будет!
Елена смотрела на мужа и не узнавала. Когда он стал таким чужим? Когда перестал быть человеком, которого она любила?
— Дим, ну неужели ты не видишь? Артем боится тебя. Он радуется, когда ты уходишь на работу. Это же неправильно…
— Пусть боится! Страх — лучший воспитатель!
— Нет, — тихо сказала Елена. — Любовь — лучший воспитатель. А ты его не любишь. Ты его ломаешь.
Дмитрий схватил со стола чашку и швырнул в стену. Осколки разлетелись по полу.
— Достала! — заорал он. — Все достали! Вечно я виноват! Я работаю как проклятый, деньги в дом ношу, а вы еще и претензии предъявляете!
Из детской донесся испуганный плач. Артем проснулся.
— Вот видишь? — Елена показала в сторону детской. — Слышишь? Он плачет от страха. Ребенок плачет, потому что боится собственного отца!
— И что? Пусть знает, кто в доме хозяин!
— Хозяин? — голос Елены дрожал от ярости. — Какой из тебя хозяин? Ты тиран! Домашний тиран, который издевается над ребенком!
Дмитрий замахнулся. Елена не отшатнулась.
— Ударь, — сказала она спокойно. — Покажи сыну, какой ты мужчина.
Он опустил руку.
— Знаешь что? Хватит. Надоело мне ваше нытье. Живите как хотите. Без меня.
— И что это значит?
— А то и значит. Забираю вещи и съезжаю. А Артема заберу потом. Через суд.
— Попробуй, — в голосе Елены зазвучала сталь. — Только попробуй отобрать ребенка у матери. Расскажу судье, как ты его «воспитываешь».
— Да кто тебе поверит? Я же не бью!
— Есть вещи пострашнее побоев. И я это докажу.
Дмитрий с минуту смотрел на нее молча. Потом развернулся и ушел в спальню собирать вещи.
Елена прошла в детскую. Артем сидел в углу кровати, обняв зайца.
— Мама, п-папа опять к-кричал?
— Да, солнышко. Но больше не будет.
— П-правда?
— Правда. Папа теперь будет жить отдельно.
— А… а это и-из-за меня? Из-за п-пульта?
Елена села рядом, обняла сына.
— Нет, мой хороший. Это не из-за тебя. Ты ни в чем не виноват. Просто так получилось.
— А п-папа будет п-приходить?
— Не знаю. Может быть.
— А если п-приходить будет… он не б-будет к-кричать?
— Если будет кричать — мы уйдем. Хорошо?
Артем кивнул и крепче прижался к маме.
Через час Дмитрий ушел с двумя чемоданами. Квартира стала тихой. Странно тихой.
Первые дни были трудными. Артем ходил потерянный, спрашивал про папу. Елена объясняла как могла — папа живет теперь в другом месте, но он все равно папа.
— М-мам, а т-теперь мы б-будем всегда т-тихо разговаривать?
— Как хочешь, солнышко. Можешь громко, можешь тихо.
— А п-плакать м-можно?
— Конечно можно.
— А с-смеяться?
— И смеяться можно. Все можно.
Артем задумался.
— А к-кричать нельзя?
— Почему нельзя? Если хочется кричать — кричи.
— Но п-папа говорил…
— Папа ошибался. Иногда люди кричат. Это нормально.
Через неделю Артем перестал заикаться. Просто так, вдруг. Утром проснулся и сказал четко:
— Мам, а можно я сегодня буду петь?
— Конечно можно.
— Громко?
— Хоть оперу исполняй.
Он засмеялся и убежал в ванную напевать детскую песенку.
Елена стояла на кухне и плакала. От облегчения. Впервые за много месяцев — от облегчения.
Дмитрий звонил каждый день. То угрожал, то умолял. То обещал измениться, то обвинял в разрушении семьи. Елена не брала трубку. Сообщения сохраняла — для суда.
«Ты пожалеешь» «Верни мне сына» «Я все равно заберу Артема» «Подумай о ребенке»
О ребенке она и думала. Каждый день видела, как он расцветает без папиных криков. Как перестал вздрагивать от резких звуков. Как начал смеяться по-настоящему.
Месяц спустя Артем пришел из садика сияющий.
— Мам! Мам! Меня воспитательница похвалила! Сказала, что я молодец!
— За что похвалила?
— Я Мишке помог. Он упал, а я его поднял. И не плакал, когда сам коленку разбил.
— Ты настоящий герой.
— Да! И знаешь что еще? Мне больше не страшно в садике. И дома не страшно. И вообще нигде не страшно.
Елена присела, обняла сына.
— А раньше было страшно?
— Ага. Я все время думал — вдруг папа придет и будет кричать. А теперь не думаю.
— И это хорошо?
— Очень хорошо. Мам, а мы теперь всегда будем так жить? Без криков?
— Всегда, — пообещала Елена. — Всегда без криков.
Вечером, когда Артем уснул, она сидела с чашкой чая на кухне. Тишина. Настоящая, спокойная тишина. Не напряженная пауза между скандалами, а просто тишина.
Телефон завибрировал. Сообщение от Дмитрия: «Подумай еще раз. Ради нас троих».
Елена удалила сообщение не читая. Ради них троих она уже все сделала. Выбрала тишину вместо криков. Покой вместо страха. Жизнь вместо выживания.
И теперь знала точно — молчать было бы предательством. Предательством сына, себя и даже Дмитрия. Потому что иногда уйти — это единственный способ сказать правду.
