— Олесь, а ты куда кастрюлю с холодцом дела? — Валентина Павловна рылась в холодильнике с видом хозяйки, проводящей ревизию. — Я же специально к Новому году готовила.
Олеся замерла с тряпкой в руках. Третий раз за неделю. Третий раз свекровь забирала то, что она готовила для друзей.
— Мам, так это мы на завтра оставляли, — робко вмешался Артём из-за компьютера. — К нам Серёга с Наташкой придут…,
— Ой, да ладно тебе! — махнула рукой Валентина Павловна, уже упаковывая судки в пакет. — Молодые, чего им холодец? Пиццу закажете. А у папы завтра день рождения двоюродного брата, надо же что-то принести.
Олеся сжала тряпку так, что костяшки пальцев побелели. В горле встал ком — не от обиды, от бессилия. Она два дня варила этот холодец по бабушкиному рецепту, выбирала на рынке самые лучшие куски…
— Артём, — она старалась говорить ровно, — мы же договаривались.
Муж поднял на неё виноватые глаза и тут же отвел взгляд.
— Олесь, ну что ты… Мама же старалась.
— Я старалась! — голос предательски дрогнул. — Я варила!
— Ой, Олеся, ну что ты как маленькая? — Валентина Павловна уже застёгивала сумку. — Не жалко же для семьи? Мы ведь не чужие.
«Не чужие». Это слово преследовало Олесю с самой свадьбы. Не чужие — значит, можно приезжать без предупреждения. Не чужие — значит, можно занять гостевую комнату, которую они обустраивали как кабинет. Не чужие — значит, можно диктовать, какие шторы вешать и где ставить диван.
— Пап, ты чего в прихожей застрял? — крикнула Валентина Павловна. — Бери сумки, поехали!
Виктор Андреевич молча кивнул. За три года Олеся ни разу не слышала, чтобы он спорил с женой. Может, потому и сын такой вырос — покладистый, неконфликтный. Удобный.
Дверь захлопнулась. Олеся села на табурет и уткнулась лицом в ладони.
— Олесь… — Артём неуверенно погладил её по плечу. — Ну не расстраивайся. Сварим ещё.
— Когда? — она подняла на него глаза. — Когда, Артём? У меня завтра смена до восьми, потом магазин, готовка… А твоя мама придёт и опять всё заберёт!
— Она не нарочно…
— Да нарочно она! — Олеся вскочила, отшвырнув его руку. — Нарочно! Видеть не может, что у нас своя жизнь! Своя семья!
— Но они же мои родители…
— А я кто? Обслуга при твоих родителях?
Артём молчал, разглядывая рисунок на линолеуме. Олеся знала — сейчас он скажет своё коронное «давай не будем ссориться». И она сдастся. Как всегда.
— Знаешь что? — она вдруг выпрямилась. — Хватит. Послезавтра венчание. Наше венчание, Артём. Наша свадьба перед Богом. И наш медовый месяц.
— Ну да, конечно наш…
— С твоими родителями?!
Артём поёжился.
— Олесь, ну они же уже билеты купили. Отель забронировали. Мама так мечтала о Турции…
— Мама мечтала?! — голос Олеси взлетел до визга. — А я? Я о чём мечтала? О медовом месяце вчетвером? О том, как твоя мама будет критиковать мой купальник и рассказывать, какая я неправильная жена?
— Не преувеличивай…
— Помнишь нашу свадьбу? — Олеся села обратно, внезапно обессилев. — Помнишь, как она весь вечер рассказывала гостям, что ты мог бы найти получше? Что Ленка Сидорова — вот это была бы невестка?
— Она просто волновалась…
— Она меня ненавидит, Артём. Тихо, вежливо, по-интеллигентски ненавидит. И ты это знаешь.
Молчание повисло между ними тяжёлым занавесом. Где-то на кухне капала вода из неплотно закрытого крана. Олеся считала капли, как в детстве считала до ста, когда родители ругались.
— Я поговорю с ней, — наконец выдавил Артём.
— Поговоришь? — Олеся устало усмехнулась. — Как ты говорил про гостевую комнату? Про воскресные обеды? Про ключи от нашего дома?
Артём снова уткнулся взглядом в пол. Олеся встала, подошла к окну. За стеклом их маленький дворик утопал в сумерках. Она так мечтала об этом доме — своём, их с Артёмом. Посадить яблоню, разбить клумбы, повесить качели для будущих детей…
Только вот дом оказался не совсем их.
Самолёт набирал высоту. Олеся откинулась в кресле, закрыла глаза. Венчание прошло как в тумане — она механически повторяла слова за батюшкой, держала свечу, шла за Артёмом вокруг аналоя. Валентина Павловна весь обряд простояла с таким лицом, будто хоронит сына, а не на таинство брака провожает.
— Олесь, — Артём тронул её за руку, — ты чего такая напряжённая? Мы же в отпуск летим.
— Вчетвером, — буркнула она, не открывая глаз.
— Ну Олесь… Они в другом отеле будут. Мы будем встречаться только на пляже и за ужином.
«И за завтраком. И на экскурсиях. И вечерами у бассейна», — мысленно продолжила Олеся.
— Простите, — стюардесса наклонилась к ним, — могу я попросить ваши посадочные талоны? Есть небольшая путаница с местами.
Олеся нехотя полезла в сумку. Рядом зашуршал пакетами Артём.
— Вот, — он протянул девушке талоны.
— Так… Кудрявцев Артём, Кудрявцева Олеся… — стюардесса нахмурилась. — А где талоны Кудрявцева Виктора и Кудрявцевой Валентины?
— Они… — Артём растерянно оглянулся. — Они должны быть где-то сзади. Эконом-класс.
— В списках пассажиров их нет, — стюардесса проверила планшет. — Вы уверены, что они на этом рейсе?
Олеся медленно открыла глаза. Артём уже вскочил с места, пытаясь разглядеть родителей в хвосте самолёта.
— Может, они опоздали? — предположила стюардесса. — Регистрация закрылась довольно рано.
— Не может быть, — Артём был бледен как полотно. — Мы вместе приехали в аэропорт. Вместе регистрировались…
Олеся отвернулась к иллюминатору. За стеклом проплывали облака — белые, пушистые, похожие на вату.
— Артём, — она взяла его за руку, заставляя сесть. — Успокойся. Может, они правда опоздали.
— Как опоздали? Мы же вместе…
Телефон Артёма завибрировал. Он схватил его трясущимися руками.
— Мама? Мам, где вы? Самолёт уже… Что? Куда в Сочи? Какой Сочи?!
Олеся прикусила губу, стараясь не улыбнуться. В сумке, надёжно спрятанные в потайном кармашке, лежали две квитанции об обмене билетов. Стамбул на Сочи. Бизнес-класс, всё включено, прямо как Валентина Павловна любит.
— Но как… Почему… — Артём выглядел потерянным. — Мам, мы же договаривались… Что значит «Олеся знает»?
Олеся взяла у него телефон.
— Валентина Павловна? Да, это я. Нет, Артём не в курсе. Я поменяла вам билеты сегодня утром, пока вы завтракали. Сочи прекрасен в это время года. Что? Да, специально. Нет, это не обсуждается. Приятного отдыха.
Она отключила телефон и сунула его в сумку.
— Олеся… — Артём смотрел на неё как на незнакомого человека. — Что ты наделала?
— Подарила нам медовый месяц, — она откинулась в кресле и закрыла глаза. — Настоящий. Вдвоём. Как и должно быть у молодожёнов.
— Но… Мама… Она же…
— Обидится? Возможно. Скандал устроит? Вероятно. Перестанет каждые выходные жить в нашем доме? Определённо.
— Олеся, это же моя мать!
— А я твоя жена, — она открыла глаза и посмотрела на него в упор. — Жена, Артём. Не приложение к твоим родителям. Не бесплатная домработница. Не девочка, которую можно воспитывать. Жена. И если ты этого не понимаешь, то зачем мы венчались?
Артём молчал. За иллюминатором проплывала бесконечная синева.
— Знаешь, — вдруг сказал он, — а ведь ты права.
Олеся удивлённо повернулась к нему.
— Права, — повторил Артём. — Мама действительно… перебарщивает. И я… я всегда иду у неё на поводу. Прости.
— Правда?
— Да. Наверное, мне стоило раньше… Но она же всегда так убедительно говорит. И вроде всё для нашего блага хочет…
— Артём, — Олеся взяла его лицо в ладони, — она хочет блага для себя. Чтобы сын был рядом, чтобы всё контролировать, чтобы оставаться главной женщиной в твоей жизни. Это нормально для матери. Но ненормально для жены сына.
— И что теперь?
— А теперь, — Олеся улыбнулась, — у нас есть две недели, чтобы научиться быть семьёй. Настоящей семьёй. Вдвоём.
— А потом?
— А потом вернёмся и установим правила. Наши правила в нашем доме. И если твоя мама захочет приезжать — пожалуйста. В гости. С предупреждением. И без холодца.
Артём неожиданно рассмеялся.
— Без холодца — это принципиально?
— Очень! — Олеся тоже рассмеялась. — Это вопрос государственной важности!
Стюардесса принесла шампанское — комплимент молодожёнам. Олеся подняла бокал.
— За нас?
— За нас, — кивнул Артём. — И за Сочи. Мама терпеть не может Сочи.
— Я знаю, — ухмыльнулась Олеся.
— Ты специально?
— Конечно. Это называется «установление границ», дорогой муж.
Артём покачал головой, но в глазах плясали смешинки.
— Знаешь, а мне даже нравится эта новая ты. Решительная.
— Придётся привыкать. Я больше не намерена варить холодец для двоюродных братьев твоего отца.
— А для меня?
— Для тебя — хоть каждый день. Если попросишь. И если твоя мама не заберёт.
Они чокнулись. За иллюминатором проплывала Турция — страна их первого настоящего медового месяца. Без свекрови, без холодца и без нарушенных границ.
Телефон в сумке снова завибрировал — наверняка Валентина Павловна опомнилась и готова разразиться праведным гневом. Олеся достала аппарат и выключила его совсем.
— Что скажем, когда вернёмся? — спросил Артём.
— Правду. Что у каждой семьи должно быть личное пространство. Что мы любим твоих родителей, но жить хотим сами. Что гостевая комната станет детской. И что ключи от дома будут только у нас.
— Думаешь, получится?
— А у нас есть выбор? — Олеся переплела пальцы с его пальцами. — Либо мы строим свою семью, либо навсегда остаёмся приложением к твоим родителям.
— Нашим родителям, — поправил Артём.
— Нет, — Олеся покачала головой. — Мои так себя не ведут. Мама звонит раз в неделю, спрашивает, не нужна ли помощь, и приезжает только по приглашению. И никогда не забирает мой холодец.
— Опять этот холодец…
— Это символ, Артём. Символ уважения. К чужому труду, к чужим границам, к чужой семье.
Артём задумался.
— Знаешь, а ведь отец тоже от мамы устаёт. Он мне как-то обмолвился… Сказал, что мечтает хоть раз поехать на рыбалку без её контроля.
— Вот и отправишь их на рыбалку. В Сочи наверняка можно порыбачить.
— Мама терпеть не может рыбалку.
— Тем лучше. Пусть учится идти на компромиссы. Как мы с тобой.
Самолёт пошёл на снижение. Внизу показалось лазурное море, белые домики, зелёные горы. Олеся сжала руку мужа.
— Спасибо, — вдруг сказал Артём.
— За что?
— За то, что не сдалась. Не ушла. Не махнула рукой. Другая бы…
— Другая бы не стала холодец варить, — улыбнулась Олеся. — А я упрямая. Весь в бабушку.
— Расскажешь про неё?
— В медовый месяц — только романтические истории!
— А история про холодец?
— Особенно про холодец. Это очень романтическая история, между прочим. Про то, как важно защищать своё. И не позволять никому, даже самым близким, нарушать границы.
Шасси коснулись полосы. Турция встречала их солнцем и теплом.
— Олесь, — Артём вдруг наклонился к ней, — а что если мама всё-таки прилетит следом?
— Не прилетит. Я им не просто билеты поменяла. Я им путёвку «всё включено» купила. С экскурсиями, спа-процедурами и ежедневной анимацией. Твоя мама обожает, когда за неё всё решают и организовывают. Так что две недели она будет занята.
— Ты думаешь обо всём…
— Пришлось научиться. Когда поняла, что ты не можешь сказать «нет», решила действовать сама.
Они вышли из самолёта, и тёплый ветер тут же растрепал Олесе волосы. Артём неожиданно обнял её прямо на трапе.
— Люблю тебя, — прошептал он. — И прости за всё.
— Люблю, — ответила она. — И больше не позволю никому вставать между нами. Даже твоей маме с её холодцом.
— Нашей маме, — машинально поправил Артём и тут же рассмеялся. — Ладно, твоей тёще. Моей маме. Святой женщине, которая сейчас небось устраивает скандал в аэропорту Сочи.
— Пусть. Ей полезно. Виктор Андреевич её успокоит. А если нет — там прекрасные спа-салоны. Массаж горячими камнями творит чудеса с нервной системой.
Они шли по лётному полю к автобусу, держась за руки. Олеся чувствовала — что-то изменилось. Не только билеты, не только планы. Изменилось главное — Артём наконец-то понял, что они семья. Не сын своих родителей с женой в придачу, а семья. Их маленькая, отдельная, со своими правилами семья.
— Олесь, — Артём вдруг остановился, — а что мы скажем, когда родим? Мама же захочет переехать, помогать…
— Скажем спасибо и откажемся. Вежливо, но твёрдо. И наймём няню, если понадобится.
— Она обидится…
— Переживёт. А если нет — её проблемы, не наши. Мы не можем жить так, чтобы все вокруг были довольны. Иначе сами с ума сойдём.
Артём кивнул. В автобусе он прижал её к себе и прошептал:
— Знаешь, а я ведь боялся, что ты уйдёшь. После той истории с холодцом… Ты так смотрела…
— Думала об этом, — честно призналась Олеся. — Но решила дать ещё один шанс. Нам обоим.
— И правильно решила.
За окном проносились пальмы, отели, кусочки моря. Их медовый месяц начинался — настоящий, без лишних глаз и непрошеных советов.
Телефон в сумке больше не вибрировал. Видимо, Валентина Павловна смирилась с неизбежным. Или просто до поры до времени копила гнев.
«Пусть копит, — подумала Олеся. — За две недели многое может измениться. И мы изменимся. Станем сильнее».
…Спустя месяц Олеся варила холодец. Неторопливо разбирала мясо, процеживала бульон, раскладывала по формочкам. Валентина Павловна сидела за столом и молча пила чай.
После Сочи она заметно присмирела. Скандала, которого все ждали, не случилось. Свекровь вернулась загоревшей, отдохнувшей и неожиданно спокойной.
— В Сочи-то как? — невзначай спросила Олеся, не оборачиваясь.
— Нормально, — буркнула Валентина Павловна. И вдруг добавила: — Виктор на рыбалку сбегал. Первый раз за двадцать лет. Такого судака поймал…
В её голосе неожиданно прорезалась гордость. Олеся улыбнулась, разливая холодец.
— Олеся, — свекровь вдруг кашлянула. — Я тут подумала… Может, я правда перегибаю палку иногда?
Олеся обернулась. Валентина Павловна смотрела в чашку, словно там были написаны все ответы на вопросы вселенной.
— Виктор сказал… В общем, сказал, что я вас достала. Что молодым надо жить отдельно. Что внуков мы так не дождёмся.
— Виктор Андреевич мудрый человек.
— Он ещё сказал, — Валентина Павловна подняла глаза, — что ты молодец. Что правильно сделала с билетами. Что ему за тридцать лет совместной жизни ни разу в голову не пришло так… решительно действовать.
Олеся села напротив.
— Валентина Павловна, я не хотела вас обидеть. Просто…
— Знаю, — махнула рукой свекровь. — Знаю. Я сама мать, понимаю. Тяжело отпускать. Всё кажется, что он маленький, что без меня пропадёт. А он вон какой вырос. И жену хорошую выбрал. Характерную.
Это было почти комплиментом. Олеся сдержала улыбку.
— Я больше не буду, — вдруг выпалила Валентина Павловна. — Приезжать без спросу. Командовать. Холодец ваш забирать. Только…
— Что?
— Только вы звоните иногда. А то Артёмка, он… Забывает. А я ведь волнуюсь.
— Буду звонить, — пообещала Олеся. — Раз в неделю. И в гости приглашать. Только…
— Что? — насторожилась свекровь.
— Только холодец мой не трогать. Это принципиально.
Валентина Павловна неожиданно рассмеялась — молодо, звонко.
— Договорились. А можно рецепт? У тебя вкуснее получается.
— Можно. Только это секрет.
— Какой?
— Варить надо с любовью. И для тех, кого ждёшь. А не для двоюродных братьев свёкра.
Они обе засмеялись. Артём заглянул в кухню, удивлённо поднял брови.
— О, мир, дружба, жвачка?
— Холодец, — хором ответили женщины.
— А, ну холодец — это святое, — кивнул он и ретировался.
Валентина Павловна допила чай, встала.
— Ну, мы пойдём. Папа в машине ждёт.
— Уже? — удивилась Олеся. — Может, поужинаете с нами?
— Нет-нет, у вас свои планы. Не будем мешать.
На пороге она обернулась.
— Олеся… Спасибо. За Сочи. За рыбалку. За… всё.
— Не за что, мама.
Слово вырвалось само. Валентина Павловна замерла, потом кивнула и быстро вышла. Но Олеся успела заметить — глаза у свекрови подозрительно заблестели.
Артём обнял жену сзади.
— Помирились?
— Договорились. О границах, холодце и внуках.
— Внуках?
Олеся повернулась в его объятиях.
— Ну, это тема следующего разговора. Сначала надо доесть холодец. Я ведь не зря два дня варила.
— Для друзей?
— Для нас. Друзья пиццу любят больше.
Они стояли на пороге своего дома — действительно своего, где в гостевой комнате уже планировалась детская, где по воскресеньям готовился холодец для желанных гостей, где никто не врывался без предупреждения.
— Люблю тебя, — сказал Артём. — Мою решительную, упрямую, мудрую жену.
— Которая умеет менять билеты?
— Особенно это.
За окном садилось солнце. Где-то в Сочи Виктор Андреевич наверняка вспоминал пойманного судака. Валентина Павловна училась быть свекровью, а не второй мамой. А здесь, в маленьком доме за городом, молодая семья училась быть семьёй.
Холодец застывал в холодильнике. Завтра его съедят за праздничным столом — весь, до последней ложки. Потому что это их холодец, их стол и их жизнь.
А послезавтра Олеся начнёт варить новый. С любовью и морковкой звёздочками.
Для своей семьи.
