Когда Нина подписывала акт приёма квартиры, она чувствовала себя как в рекламе банка: улыбка на пол-лица, глаза блестят, мечты строятся. На стенах ещё пахло свежей штукатуркой, а в кармане приятно тянуло вниз ключи от собственного, честно купленного гнезда.
Петя тогда стоял рядом, держал за талию и что-то шептал про «наша крепость».
Крепость, как выяснится, можно сдать посуточно, даже не спросив у хозяйки.
— Ну что, — сказала Нина, поворачивая ключ в замке, — теперь это наш дом.
— Ну-ну, — протянул Петя с той самой полуулыбкой, от которой у неё всегда щекотало внутри. — Главное — не забыть, кто в нём хозяин.
— Не смешно, — хмыкнула Нина. — Я ипотеку ещё двадцать лет платить буду, если что.
Тогда она не уловила этот странный оттенок в его голосе. А зря.
Первые тревожные звоночки начались ещё на новоселье.
Галина Ивановна — будущая героиня всех Нининых кошмаров — явилась на праздник в цветастом платье и с тортом, который весил как две гантели. Она оглядела квартиру с выражением, как будто Нина пригласила её в гараж.
— Ммм… потолки низковатые, — протянула она, заглядывая в спальню. — Петя, а у тебя в детстве было лучше. Комнаты просторнее, окна на юг…
— Мама, — оборвал её Петя, — давай без сравнений.
— Я просто говорю. И кухня крохотная, где ты тут борщи варить будешь, Ниночка?
— Не переживайте, — улыбнулась Нина, — борщи я умею готовить и в трёх литрах, не обязательно в пятнадцати.
Галина Ивановна недовольно прищурилась. И Нина тогда впервые поймала на себе этот взгляд — как будто её уже взвесили, нашли легковесной и собирались отправить обратно в магазин.
Жили они сначала вполне сносно. Нина работала в банке, вставала рано, возвращалась поздно, но с чувством выполненного долга. Петя то подрабатывал в мастерской, то «искал себя» — чаще во сне до обеда. Галина Ивановна звонила каждый вечер. И, если Петя не отвечал, звонила Нине.
— Ниночка, а ты курицу Петечке купила?
— Купила.
— А постирала его джинсы?
— Постирала.
— А он у тебя что делает?
— Мама, — перехватил трубку Петя, — не твои дела.
— Как это не мои? Ты мой сын. Ты мой хлебушек.
Нина иногда шутила: «Если Петя — хлебушек, то я, получается, крошки собираю». Но смех как-то всё чаще был сквозь зубы.
Всё резко изменилось, когда Галина Ивановна предложила им поехать в санаторий.
— У меня есть путёвки, — объявила она за ужином, — по профсоюзной линии. На двоих. Езжайте, поправьте здоровье, отдохните.
— А квартира? — насторожилась Нина.
— Ну что квартира? Пуста постоит, хуже не будет.
Тогда Нина ещё не знала, что «хуже не будет» — это у Галины Ивановны такой фольклор, который в реальности значит ровно наоборот.
Санаторий оказался милым, если не считать трёхразовых лекций про пользу дыхательной гимнастики. Петя там явно ожил, нашёл компанию для вечерних посиделок, а Нина отсыпалась. Вернулись они бодрые, с загаром и планами, как всё переделают в квартире.
Ключ в замок вошёл, провернулся — и за дверью раздался чей-то смех.
Нина замерла.
Петя нахмурился.
Они открыли дверь — и на их коврике стояли двое незнакомцев в тапках. Мужчина в растянутой майке и женщина с мокрыми волосами.
— А вы кто? — спросила Нина так, что Петя слегка отшатнулся.
— А мы… жильцы, — сказала женщина, поправляя полотенце на плечах. — Нам Галина Ивановна сдала.
Нина повернулась к Пете.
— Ты что, издеваешься?
Петя замялся:
— Мама… хотела помочь… деньгами… ипотека же…
— Помочь?! — Нина шагнула вперёд, и у мужчины в майке дрогнули колени. — То есть моя квартира, за которую я плачу, теперь у вас с мамой в аренде? Без моего согласия?
— Не кипятись… — начал Петя.
— Петя, — Нина смотрела так, что даже тот мужик в майке понял — лучше бы он был сейчас на Северном полюсе, — ты у нас кто? Муж или посредник по сдаче жилья?
Кончилось всё скандалом на лестничной площадке. Галина Ивановна примчалась через двадцать минут и устроила концерт.
— Я ради вас старалась! — кричала она, прижимая к груди сумку. — Хотела как лучше!
— Ради кого? — Нина упёрла руки в бока. — Ради этих двух в тапках?
— Ради семьи!
— Семьи?! Семья — это когда спрашивают, прежде чем выносить вещи из шкафа!
Соседи тихо подглядывали из-за дверей. Мужчина в майке шепнул своей женщине: «Пошли вещи собирать, а то нас тут прибьют».
Когда всё закончилось, Нина стояла в пустой прихожей. На полу остались капли воды от мокрых тапок, а в воздухе витал запах чужого шампуня.
Она поняла — назад дороги нет.
И если Галина Ивановна думает, что это она тут хозяйка, — придётся объяснить ей по-другому.
После той истории с «жильцами в тапках» Нина три ночи спала плохо.
Вернее, не спала — она лежала, слушала тиканье часов и прокручивала в голове одну и ту же сцену: Галина Ивановна, врывающаяся в её квартиру, как в свой офис, и распоряжающаяся чужим имуществом.
Петя пытался «мирно поговорить».
— Нин, ну ты чего… это же мама…
— А я кто? — прищурилась Нина. — Соседка с третьего этажа, что ли?
— Ты жена, но… надо понимать… у мамы пенсия маленькая…
— Так пусть сдаёт свою пенсию, а не мою квартиру!
Петя мялся, чесал затылок, и было видно — он вообще не понимает, что проблема не в «пенсии мамы», а в том, что его семья живёт по принципу: «Сначала делаем, потом, может, спросим».
На четвёртый день Нина пошла к юристу. Молодой парень в строгом костюме, который, казалось, ещё вчера сдавал экзамен по гражданскому праву, внимательно выслушал и выдал:
— Вам надо подавать в суд.
— А если «по-хорошему»? — спросила Нина.
— По-хорошему тут уже всё прошло.
И вот в тот же вечер, за ужином, Нина выдала свой вердикт.
— Петя, я подаю в суд.
— На кого? — он чуть не уронил вилку.
— На тебя и на твою маму.
— Ты… совсем с ума сошла? Это же… родные люди!
— Родные? — Нина ухмыльнулась. — Родные вещи в моём шкафу теперь в чьём-то чемодане.
Галина Ивановна, как назло, пришла именно в этот момент.
— Что за крики? — спросила она, входя, как к себе домой. — Я, между прочим, ключи отдала!
— С чудесным приложением в виде суда, — сказала Нина. — Готовьтесь, Галина Ивановна.
— Ты что, серьёзно? — свекровь вытаращила глаза. — Ты против семьи пойдёшь?
— Я против вторжения в мою жизнь.
— Да это смешно! — Галина Ивановна хлопнула ладонями по столу. — Суд — это для воров и мошенников, а не для своих!
— Тогда вы по адресу, — тихо ответила Нина.
Первое заседание стало отдельным аттракционом.
В коридоре суда, среди людей с папками, сумками и усталыми лицами, Галина Ивановна выглядела как актриса, случайно попавшая на чужие гастроли. Шляпка, платочек, серьги — будто собиралась на день рождения, а не на разборку.
— Сынок, смотри, сколько тут всяких… — начала она. — Боже, как в кино!
— Мама, не начинай, — буркнул Петя.
— А чего? Я просто говорю, что у нас-то всё прилично, а тут люди за что-то серьёзное судятся…
— Галина Ивановна, — Нина повернулась, — я напоминаю: мы здесь потому, что вы сдали мою квартиру без моего согласия. Это называется «самоуправство».
— Ниночка, — с наигранным сочувствием сказала свекровь, — ну ты же умная женщина, зачем тебе позориться?
— Лучше позориться в суде, чем жить под вашим контролем, — отрезала Нина.
На самом заседании всё пошло по учебнику драмы.
Судья, женщина лет пятидесяти с холодным взглядом, выслушала Нину, потом Петра, потом Галину Ивановну.
— Я хотела помочь, — начала свекровь. — Молодым тяжело, ипотека, цены… а тут возможность…
— Возможность? — Нина не выдержала. — Возможность выгнать меня из моего же дома и поселить туда посторонних?
— Да вы не понимаете, — перебила Галина Ивановна. — Они были приличные люди!
— В тапках и с мокрыми волосами.
Судья подняла руку:
— Давайте без подробностей, у нас не телешоу.
Петя всё время молчал, только иногда бормотал: «Ну зачем это всё…». И в какой-то момент Нина поняла — он уже не муж, он переводчик между ней и мамой. Причём переводчик, который всегда встаёт на сторону одной стороны.
После заседания они столкнулись в коридоре.
— Нин, — Петя поймал её за локоть. — Ну прекрати. Это же мама…
— Петя, — она вырвала руку, — у меня нет времени лечить чужое чувство собственности.
— Ты думаешь, выиграешь?
— Я знаю, что выиграю.
— А что потом? — он смотрел в пол. — Мы же… семья…
— Семья? — Нина горько усмехнулась. — Семья не сдает тебя вместе с мебелью.
Вечером Галина Ивановна позвонила.
— Ниночка, — голос был наигранно мягким, — я тут подумала… может, мы обойдёмся без суда? Я ключи вернула, жильцы съехали, всё как было…
— Галина Ивановна, — устало сказала Нина, — всё как было не будет.
— То есть… ты не простишь?
— Я не банковский кредит, чтобы вас прощать.
И повесила трубку.
Внутри было тяжело, но и странно легко. Как будто она наконец-то сняла огромный рюкзак, который носила годами, и теперь просто идёт вперёд.
Её мама, Елена Павловна, встретила новость спокойно:
— Молодец, дочка.
— Мама, я боюсь, что всё это выльется в войну.
— Так война уже началась, — вздохнула мать. — Только ты до этого делала вид, что не замечаешь.
Следующее заседание было назначено через две недели. И Нина знала: там будет решаться не только вопрос с квартирой. Там решится, останется ли у неё хоть какая-то семья… или она закроет эту дверь навсегда.
В зале суда стояла та самая тишина, от которой у людей начинаются мысли про «а может, сбежать».
Нина сидела, положив перед собой аккуратную папку с документами. Петя — рядом, но чуть отодвинувшись, как человек, который уже знает: мосты сожжены, но пока делает вид, что ищет спасательный круг.
Галина Ивановна, как и всегда, была готова к спектаклю. На этот раз — чёрный платок, строгий костюм, лицо, полное трагедии. Если бы раздавали «Оскар» за роль жертвы, ей бы вручали без конкурса.
Судья вошла, постучала молоточком:
— Начнём.
Выступление Нины было чётким и без лишних эмоций. Она рассказывала всё: от того, как получила квартиру в собственность, до момента, когда обнаружила посторонних людей, поселившихся по доброй воле свекрови.
— Я считаю, что имело место самоуправство, — закончила она. — И требую компенсацию и судебный запрет на любые действия с моей собственностью без моего согласия.
Галина Ивановна встала и выдала речь на полчаса.
— Я хотела помочь! Я же мать! — восклицала она. — Мой сын всегда был под моей опекой! Я не думала, что нужно спрашивать… мы же семья!
Судья подняла глаза:
— Семья не отменяет закон, Галина Ивановна.
Петя в этот момент попытался вставить:
— Может, мы… как-то… без суда…
— Петя, — Нина повернулась к нему, — это единственный способ, чтобы вы поняли: моё — это моё.
— Ты мстишь, — глухо сказал он.
— Нет, я защищаюсь.
Когда судья объявила решение, в голове Нины стучало одно: «Дожила…»
— Суд постановил: удовлетворить требования истца, взыскать компенсацию, запретить ответчикам совершать действия с объектом недвижимости без письменного согласия собственника.
Галина Ивановна ахнула, как будто ей сообщили о конце света.
— Это… это предательство! — воскликнула она. — Ты разрушила семью!
— Нет, — Нина встала, — я просто вышла из вашей.
Уже в коридоре Петя догнал её.
— Нин, ну ты же понимаешь… я между двух огней…
— Нет, Петя, ты просто стоял на одном — на мамином.
— Ты так и не простишь?
— А за что прощать? За то, что ты меня сдал в аренду вместе с ковриком у двери?
Он сжал кулаки, но опустил руки.
— Значит, всё?
— Всё, Петя. И спасибо за наглядный урок, что значит «семейные ценности» по вашей версии.
Когда Нина вышла на улицу, воздух показался ей холодным и чистым. Она шла, держа в руках решение суда, и чувствовала — внутри пусто, но легко.
У входа в здание суда Галина Ивановна кричала что-то вслед.
— Ты пожалеешь! Без семьи ты никому не нужна!
Нина обернулась.
— Может, и пожалею. Но уж точно не о том, что вышла из вашей квартиры, вашего брака и вашей жизни.
И пошла дальше.
