Вечер был каким-то липким. Не по погоде — по ощущениям. Максим вернулся с работы позже обычного, и даже с порога было ясно: в его голосе прилипла эта нарочитая бодрость, которая появляется у него, когда он врёт.
Я уже научилась отличать — у честного Максима плечи расслаблены, он бросает сумку где попало и шлёпает тапками в кухню. А у врущего Максима — прямая спина, отрепетированная улыбка и резкое «Как день прошёл?» вместо обычного «Чего у нас на ужин?».
— Ну что, чем занималась, моя королева? — бодро спросил он, целуя меня в щёку так, что я чуть не вдавилась затылком в дверцу шкафа.
— Пыталась понять, куда делись твои серые носки. — Я кивнула на корзину с бельём. — Может, ты их на работе оставил? Или у… — я намеренно сделала паузу, — …друзей.
— Ага, смешно. — Он отмахнулся, но глаза как-то дёрнулись. — Друзья… Ты же знаешь, что я в офисе допоздна.
Офис, ага.
Офис, в котором пахнет не тонером и кофе, а чужим парфюмом, да ещё и с ноткой ванили, которой я никогда не пользовалась.
Я присела за стол, налив себе чай. Максима на кухне уже не было — он копался в своей сумке в прихожей. Через пару минут вернулся с ключами от машины и каким-то раздражённым лицом.
— Я на минуту — в багажнике оставил документы.
— Документы, говоришь? — Я сделала большой глоток. — А может, ты там забыл вторую жизнь?
Он закатил глаза и ушёл.
Через окно я увидела, как он наклонился к багажнику, что-то достал… и, внимание, быстро завернул какой-то пакет в чёрный полиэтилен. При этом оглянулся по сторонам, как персонаж из дешёвого сериала, который вот-вот спалится.
Я вышла в прихожую.
— Максим, а что у нас такого ценного в багажнике, что ты его прячешь, как кильку от налоговой? — спросила я, стоя у двери.
— Да так… подарок коллеге. — Он замялся. — На юбилей.
— Ага. Коллеге. Женского пола? — усмехнулась я.
— Ирина, ты начинаешь. — Он поставил пакет в шкаф и захлопнул дверцу.
Вечером мы ужинали в напряжённой тишине. Он уткнулся в телефон, я — в свою тарелку.
И тут зазвонил городской. На проводе — Людмила Петровна, моя свекровь.
— Ирочка, ты не занята? — её голос был с таким «вот щас скажу и сама в обморок упаду», что я сразу напряглась.
— Говорите, мам.
— Только… ты не нервничай. — И пауза. — В общем… у Максима, кажется, скоро будет ребёнок.
Я чуть не поперхнулась салатом.
— Простите, у кого будет ребёнок? У нас с ним? Это я что-то пропустила?
— Ну, как тебе сказать… — вздохнула она. — Девочка одна… Лена… Учится в университете. Очень милая.
— Милая… — Я откинулась на спинку стула. — И что, она от него?
— Ирочка, я не утверждаю… Но ты же знаешь, он у нас… темпераментный.
Максим поднял голову от телефона, увидел моё лицо и побледнел.
— Мам, что ты наговорила? — воскликнул он в трубку. — Не слушай её, Ира, она просто…
— Просто что? — Я резко встала. — Просто у тебя, видимо, подарки коллегам теперь в пузо упакованы?
Он замер, как школьник, пойманный на том, что списывает.
— Ира, ты всё неправильно понимаешь. — Голос его был уже на октаву выше. — Это… просто моя знакомая. Ей тяжело…
— Ага, и ты, как добрый самаритянин, решил подставить плечо. Ну и кое-что ещё, судя по всему.
Я положила трубку, не попрощавшись с его мамой.
В комнате стало так тихо, что слышно было, как старый холодильник в углу захрипел от напряжения.
— Ир, давай спокойно. — Он поднял руки, как будто я на него сейчас с ножом кинусь. — Это ничего не значит.
— Для тебя — может, и не значит. А для меня — значит. Очень много.
Я ушла в спальню, но дверь не закрыла. Пусть ходит по квартире, как кот, которому в тапки насыпали горчицы. Я лежала, глядя в потолок, и думала: Вот оно. Даже без слёз. Даже без истерик. Просто ощущение, что кто-то взял и снял крышу с дома — и теперь я под открытым небом, в любую погоду.
Вдруг вспомнилось, как пару недель назад Максим с каким-то особым жаром предлагал продать старый семейный автомобиль — тот самый, что нам достался от моего отца.
— Он же ржавый уже, Ира. Давай возьмём что-то свежее. — Глаза у него тогда блестели, как у ребёнка в магазине игрушек.
А я не дала. Теперь понимаю — наверное, он уже тогда собирался «освежить» не только гараж.
К ночи он всё-таки пришёл в спальню. Лёг на край кровати, но даже не потянулся обнять.
— Ира, мы переживём это, ладно? — тихо сказал он. — Всё наладится.
— Конечно. — Я повернулась к нему спиной. — У тебя, Лены и твоей мамы всё наладится.
Я слышала, как он тяжело вздохнул.
А я лежала и думала, что, пожалуй, пора вспомнить все юридические статьи о разделе имущества. И, может быть, продать не только машину.
Если уж рушить — то с фейерверками.
Утро началось с того, что я проснулась в пустой кровати.
Максим исчез, как будто его ночью эвакуировали по тревоге. Ни записки, ни сообщения. Только запах его одеколона в подушке — и то раздражает.
Выхожу на кухню — тишина, и на столе аккуратно положен чек.
Ювелирный магазин. Серёжки с бриллиантами.
Я села на стул, как подкошенная. У меня в руках был билет в односторонний ад.
— Ну, конечно, — пробормотала я, — «подарок коллеге» у нас теперь измеряется в каратах.
Через час звонит Людмила Петровна.
— Ирочка, ну ты не обижайся на него, а? — тоном, как будто просит меня простить, что кто-то разбил её любимую вазу. — Мужчины, они… слабые. А Лена, между прочим, из хорошей семьи. Её отец — предприниматель.
— Ага, предприниматель. Может, тогда пусть он и покупает ей украшения, а не мой муж. — Я отрезала.
— Ну ты ж понимаешь… у них всё по любви.
По любви!
Я чуть не расхохоталась прямо в трубку, но прикусила губу.
— Мам, знаете, что я понимаю? Что ваша мечта о внуках сбылась, только почему-то в обход меня.
Она повисла на линии, дыша в трубку, как паровоз. Потом всё же выдала:
— Ир, может, ты тогда… ну… освободишь место?
Тут я уже не сдержалась:
— Освободить? Это вы мне предлагаете из моей же квартиры уйти?
— Она наполовину Максима, — холодно ответила она.
— И наполовину моя. Так что если кто-то и будет уходить, то явно не я.
Бросила трубку.
К обеду вернулся Максим.
С порога начал:
— Ира, я не знаю, что тебе мама наговорила, но это всё… преувеличение.
— Конечно. Беременность студентки — это у нас так, слегка приукрасили. — Я встала, уперев руки в бока. — А серёжки на двадцать пять тысяч — это, видимо, благотворительность?
Он вздохнул и сел на диван, потирая виски.
— Я хотел тебе сказать, но не знал как.
— Ну да, классика. Сначала врать, потом «не знал как».
— Она… в сложной ситуации, — начал он тихо.
— А ты что, у нас теперь МЧС по спасению блондинок? — прищурилась я. — Впрочем, уже не важно.
Вечером я решила проверить машину. Моя «Волга» — та самая, от отца. Захожу в гараж — а там… пусто.
На моём месте стоит какой-то иномарочный блеск, а ключи в зажигании.
У меня внутри что-то хрустнуло.
Максим объявился в гараже через пять минут.
— Ир, я думал, ты не заметишь.
— Ага, конечно. Думаешь, я перепутаю свой автомобиль с этой блестящей банкой из автосалона? — я указала на чужую машину.
— Я просто дал твою «Волгу» Лене, пока она без транспорта.
Я сделала шаг к нему.
— Ты… отдал… мой… автомобиль… ей? — каждое слово вышло, как удар по столу.
— Ну, временно!
И тут я его толкнула. Не сильно, но он отступил к стене.
— Знаешь, что, Максим? Я теперь тоже кое-что сделаю «временно». Например, подам на развод.
Он открыл рот, но я подняла ладонь:
— Можешь не объяснять. У тебя будет время всё обдумать, пока я буду у нотариуса.
Ночью я сидела за компьютером и читала всё про раздел имущества. Чем больше я читала, тем отчётливее понимала: можно так повернуть дело, что квартира уйдёт с молотка, и мы оба останемся на нуле.
Оба — но с одним маленьким нюансом: я-то смогу встать на ноги. А он, с беременной студенткой и мамой на шее, пусть думает, куда пойдёт.
И тут меня посетила странная мысль.
А ведь у меня есть ещё кое-что. Папины драгоценности, которые Максим даже не помнит. Они хранятся у меня, как семейный фонд.
Что, если пустить их в ход?..
Под утро он зашёл в спальню, уселся на край кровати.
— Ир, ты серьёзно?
— Более чем. — Я повернулась к нему. — Ты же любишь азарт? Вот и поиграем.
Он молчал. Только сжал губы, будто боялся, что вырвется что-то, о чём потом пожалеет.
А я уже знала, что назад дороги нет.
Развод — слово, которое звучит сухо, как треск старой доски. Но на деле это хруст не дерева — это хруст хребта у того, кто думал, что держит всё под контролем.
Максим думал именно так.
За неделю я успела:
— забрать из сейфа у нотариуса папины украшения (три кольца, кулон, часы «Полёт»),
— сделать оценку квартиры,
— подать иск.
Максим всё это время бегал между своей мамой и Леной, явно пытаясь усидеть на двух стульях. Я, конечно, пожелала ему удачи — но мысленно добавила «с гвоздями».
День суда.
Сидим в зале, в напряжённой тишине. Судья, женщина лет пятидесяти, смотрит на нас, как на двоих подростков, дерущихся за пульт от телевизора.
— Значит, истец требует раздела совместно нажитого имущества, включая квартиру, — читает она. — Ответчик возражает, но доказательств личных вложений не представил.
Максим дёрнулся, но промолчал.
Я поймала его взгляд и чуть заметно улыбнулась.
Помнишь, как ты говорил, что я слишком мягкая для таких дел?
— Суд постановил… — и вот тут я уже перестала слышать слова, потому что поняла: всё идёт по моему плану.
Квартира — под продажу. Вырученные деньги — пополам.
Вечером того же дня он ворвался домой.
— Ты довольна?! — рявкнул с порога. — Ты оставила нас с Леной без жилья!
— Ну… как сказать… — я лениво помешивала чай. — Я оставила нас обоих без жилья. Разница в том, что у меня нет на руках беременной девушки.
— Ты могла хотя бы подумать! — он размахивал руками. — Куда нам теперь?
— Может, к маме? — сладко предложила я. — Она ведь так тебя поддерживает.
Он замер, поняв, что спорить бессмысленно.
— Ира, ты… — он даже слова подобрать не смог.
А на следующий день я сделала последний ход.
Приехала к Лене. Да-да, сама. Принесла ей в коробочке… папины кольца.
— Это тебе. — сказала я с такой улыбкой, что у неё аж руки дрогнули. — Будет, что продать, когда ваш герой отдаст половину денег за квартиру на алименты.
Она открыла рот, но я уже развернулась к двери.
— И ещё… — обернулась я на пороге. — Мою «Волгу» верните. Это не подарок.
Через неделю я каталась на своей машине по городу и слушала радио. В новостях говорили про рост цен на недвижимость. Я улыбнулась.
Да, я осталась без квартиры. Но я была свободна, с машиной и полной решимостью построить жизнь заново.
Максим остался с Лесей… простите, Леной, с животом, мамой и пустыми карманами.
И вот что я поняла:
Месть — это не когда ты крушишь всё. Это когда ты забираешь самое ценное, и человек остаётся там, где сам себя загнал.
