Вероника сидела на кухне, медленно помешивая чай ложкой. Ложка звякала о фарфор с таким нервным ритмом, что сама мысль о том, что скоро вернется Григорий с «ее величеством» Галиной Ивановной, вызывала у нее желание выскочить в окно.
День и так не задался — на работе завал, заказчики с заскоками, а теперь еще эти двое, которые последние две недели то и дело намекают на их «светлое будущее» в деревне. Будто Вероника мечтала о жизни среди комаров и бесконечного огорода.
Дверь хлопнула так резко, что чашка в руке дрогнула.
— Мы пришли! — воскликнула Галина Ивановна, будто не в свою квартиру зашла, а на вручение Оскара. — Вероника, родная, ты дома! Вот и прекрасно. Гриша, разувайся быстрее, пол мокрый.
Вероника сделала вид, что рада, и кивнула:
— Добрый вечер.
Галина Ивановна уже сняла пальто, влезла в ее тапочки и пошла к холодильнику. Открыла дверцу, заглянула, как будто инспектор Роспотребнадзора, и фыркнула:
— Ну что это за набор? Йогурты, сыр да помидоры. Ни котлеток, ни супца. А ведь в деревне все по-другому: мясо свое, молоко свежее. Счастье, а не жизнь.
— И комары размером с воробья, — сухо заметила Вероника, наблюдая, как свекровь устраивается за столом, как хозяйка.
Григорий тяжело вздохнул. Он всегда так делал, когда чувствовал, что сейчас начнется семейный цирк с медведями.
— Вер, ну ты опять? Мы с мамой только хотим обсудить идею. Это же не значит, что мы сразу бросим все и побежим в деревню.
— Ага. Только я вижу, как вы «не бросили» — уже третий вечер подряд карты домов на Авито листаете, — отрезала она.
Галина Ивановна поджала губы:
— Ну конечно. А твоя квартира пусть стоит просто так? Нельзя же быть такой жадной. Бабушка твоя добрая женщина была, но к чему этой квартире пустовать?
— Она не пустует, я в ней живу, если вы не заметили, — язвительно сказала Вероника.
Григорий поднял руки, как капитан корабля во время шторма:
— Девочки, спокойно. Никто никого никуда не выгоняет. Мы просто рассуждаем.
— Рассуждаете? — Вероника посмотрела на него с такой усталостью, что у Григория екнуло под сердцем. — Я смотрю, у вас эти рассуждения уже с конкретными адресами и суммами. Может, расскажешь, за сколько ты хочешь продать квартиру, которой у тебя, к слову, никогда не было?
— Не начинай, Вер. Это все ради нас, ради будущего. Там мы будем вместе, спокойно…
— Вместе? Спокойно? С твоей мамой, которая уже двадцать минут как хозяйничает на моей кухне? Гриш, я понимаю, что у вас там идиллия, но я в этом «будущем» себя не вижу.
— Эгоистка, — сквозь зубы бросила Галина Ивановна. — Только о себе и думаешь. Мужу нужен простор, детям — природа.
— Каким детям? — Вероника подняла брови. — Грише сорок, мне тридцать восемь. Детей у нас нет и не будет, потому что твой сыночек еще не дорос до того, чтобы выбираться из-под маминой юбки.
Григорий вскочил, стукнув кулаком по столу:
— Ну хватит уже! Хватит! Почему ты всегда так резко? Почему ты не хочешь хотя бы попытаться понять нас?
Вероника встала, выпрямилась во весь рост, и её голос стал ледяным:
— Потому что «нас» здесь нет, Григорий. Есть ты и твоя мама. А я — лишь неудобное приложение к этой квартире.
Галина Ивановна возмущенно всплеснула руками:
— Ну ты посмотри на неё! Еще и неблагодарная! Гриша, дорогой, не мучайся. Таких женщин надо ставить на место.
— Хватит! — голос Вероники сорвался на крик. — Вы оба решили мою жизнь за меня? Молодцы. Только учтите одно: эта квартира была и останется моей.
Она схватила сумку и ключи, чувствуя, как дрожат руки. В прихожей Григорий попытался схватить её за плечо, но Вероника отстранилась:
— Не смей меня трогать. И скажи своей маме, что я не курица, чтобы меня можно было сдать в деревню вместе с квартирой.
Дверь хлопнула так громко, что в шкафу задребезжали бокалы.
Григорий стоял посреди кухни, потерянный и злой. Галина Ивановна хмыкнула и налила себе чай.
— Вот увидишь, сынок. Она еще приползет. Только когда поздно будет.
А за дверью Вероника уже шла по лестнице, сжимая сумку так, что побелели пальцы. Сердце колотилось.
«Хватит. Я больше не дам собой командовать. Ни ему. Ни ей. Никому.»
Прошла неделя. Неделя звонков, сообщений и даже нелепых «случайных» встреч у дома. Григорий пытался извиняться, умолять, спорить, а потом снова умолять, как будто переключал режимы в старом пылесосе: «тихий», «буря» и «очистка фильтра».
Вероника не отвечала. В первый день плакала, во второй злилась, на третий купила новую дверь с мощным замком и дала себе клятву: больше никто не войдет в её жизнь без стука.
Но Григорий был упорным. В воскресенье он всё-таки поймал её у подъезда. Вероника стояла с пакетами и рывком дернула ключи, чтобы пройти мимо.
— Подожди, Вер. Дай хоть поговорить, — он выглядел усталым и каким-то осунувшимся. — Ну не так же… Я же тебе звонил.
— Звонил? А ты пробовал сам с собой поговорить? Это, кстати, очень полезно, — язвительно сказала она, проходя к двери.
— Вероника, я запутался. Я понимаю, что всё выглядело отвратительно, но я же не хотел тебя предавать, — он схватил её за локоть, и пакет с яблоками едва не выскользнул. — Мама… она просто давит. Я хотел как лучше.
— Как лучше для кого? Для тебя? Для мамы? Или для вас двоих в вашем идеальном домике с баней и ульями? — Вероника вырвала руку и посмотрела на него снизу вверх. — Я в эту картинку не вписываюсь. И, знаешь, я больше не хочу туда вписываться.
— Я любил тебя… люблю, — тихо сказал он, глядя в асфальт. — Но я разрываюсь между вами.
— Ты не разрываешься. Ты выбираешь. Всегда выбираешь её, — голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — И давай не будем о «люблю». Любовь — это когда ты стоишь за человека, даже если против тебя весь мир. А ты стоял за дверью и ждал, пока твоя мамочка выдаст новый приказ.
Григорий сжал кулаки, отвернулся, потом резко шагнул к ней:
— Это ты выставила нас обоих идиотами! Своим упрямством, своей вечной войной за «мою независимость»!
— Ага. Как же без этой мантры? — хмыкнула Вероника. — Гриш, если для тебя независимость — это ругательство, тогда ты точно не мой человек.
Он провел ладонью по лицу, видно было, что сдерживается.
— Вер, я подам на развод. Но только если ты сама этого хочешь.
— Хочу. Причем настолько, что готова сама собрать тебе вещи, — спокойно сказала она и открыла дверь. — С твоей мамой можешь сразу снять домик. Говорят, в августе спрос падает — самое время для выгодной сделки.
— Ты жалеешь? Хоть немного? — спросил он тихо.
— Я жалею только о том, что семь лет тратила время на мужчину, который не смог стать мужчиной, — резко бросила она и захлопнула дверь.
Вероника прислонилась к ней со внутренней стороны, выдыхая. Сердце колотилось, но слез не было. Впервые за долгое время она чувствовала себя живой.
В тот же вечер ей пришла СМС от неизвестного номера:
«Если ты думаешь, что это конец, то ошибаешься. Тебе всё ещё нужен сильный мужчина рядом. Ты сама не справишься.»
Вероника улыбнулась, но улыбка была без радости. Она набрала ответ:
«Мне не нужен сильный мужчина. Мне нужен мужчина, который не будет слабаком рядом с мамой.»
И нажала «Отправить».
Телефон упал на диван. А она впервые за неделю спокойно заварила чай и села к окну. Впереди было много нового. И, возможно, лучшее только начиналось.
