— Зачем ты открыл ящик в буфете?
Застуканный врасплох вопросом, я поперхнулся воздухом. Да ладно, скотч искал — что ещё? Злосчастная бумажка валялась между древним, как мамонт, календарём с блёклыми котятами и мятой инструкцией от нашей микроволновки.
Выцветшая, жёлтая, как осенний лист. Почерк незнакомый — вроде. Или знакомый? Прочитав всего два предложения, я опустился на пол, ошеломлённый. Внутри разлилось мерзкое ощущение. Вроде как в детстве, когда лазил в комод бабушки, а та вдруг вошла.
Роза подпирала плечом дверной косяк. Застыла там, словно часовой. Морщинка между бровей, сжатые губы… Не похожа на мою Розу. Квартирка у нас так себе — ипотека на тридцать лет, два санузла и комнаты, размером с чемодан. Но наша. Купили три года.
Из мебели почти всё новое прикупили. Только этот массивный буфет из тёмного дуба достался нам от Розиной бабушки — реликвия, на которой она настояла. Настоящий антиквариат с резными дверцами и множеством загадочных ящичков.
Её взгляд прожигал меня насквозь. Не те глаза, что обычно светились, когда я приходил с работы. Чужие, колючие. Хотя… разве она когда-нибудь запрещала мне рыться в наших — подчёркиваю, НАШИХ — ящиках?
— Скотч, ну… брату посылку паковать, — промямлил я, как второклашка у доски. Старая бумажка мялась в руках, как живая. — Ты не скажешь, что это за… ну?
Она вдруг ожила. Два быстрых шага — и бумажка уже в её руках. Выдернула почти до того, как я понял, что случилось. Чуть пальцы не оторвала.
— Пфф, ерунда какая-то, — фальшиво беззаботно протянула она, но голос предательски дрогнул на последнем слоге. — Мамино письмо. Давнее.
— Мамино? От Ирины Даниловны? — я кое-как распрямился с пола, пытаясь соскрести достоинство. Погоди-ка… Ты вроде клялась, что пятнадцать лет как не разговариваешь с ней?
Роза затолкала письмо в карман трикотажных штанов. Бумажка торчала уголком, словно белый флаг капитуляции.
— Вань… — она резко развернулась к плите. Закипающие пузыри в кастрюле словно вторили её нервозности. — Не сейчас, ладно? Сейчас макароны переварятся. Минут двадцать — и поедим.
Макароны? В голове крутилось одно: кто эта женщина? За пять лет вместе я думал, что выучил Розу наизусть. Каждую родинку, каждую привычку, каждую историю. Мы же всё делили — постель, счета, последний кусок пиццы.
А её родитель — по её словам, только отчим Максим Максимович жил где-то в Новосибирске. И с матерью своей она прекратила общение ещё когда в университете училась. Так всегда рассказывала. Без вариантов.
— Роза, — я подошёл ближе, медленно, как к пугливой лани, и положил ладони на её плечи. Напряглись, как струны. — Что произошло между тобой и мамой? Ты всегда уходила от ответа, когда я спрашивал.
Она продолжала помешивать соус, но теперь движения напоминали что-то механическое. Резкие, дерганые движения. Словно сдерживала гнев.
— Не сейчас, ладно? Не хочу об этом говорить.
— Там было что-то типа «прости за всё меня». Здорово, да? За что она просит прощения? За что «всё»?
Кастрюля чуть не полетела на пол. Роза резко развернулась ко мне.
— Ты ВСЁ-ТАКИ ЧИТАЛ? — заорала она так, что соседи наверняка вздрогнули. Её голос перескочил на какой-то визгливый регистр, которого я раньше не слышал.
— Да я… ладно, пару строчек, случайно, — забормотал я, инстинктивно отступая. — Прости, правда, но я же…
— Ты же не имеешь права читать мои личные письма! Даже если ты мой муж! — она толкнула меня в грудь и быстро вышла из кухни, задев бедром стол.
Остался один. Макароны булькали, выплевывая пену. Соус начинал пригорать. А внутри холодное, противное чувство — будто кто-то сливает бетон в живот. Это письмо, эта бумажка… перечеркнёт всё, что у нас было. Интуиция кричала об этом.
На следующее утро мы завтракали в тишине. Роза избегала моего взгляда. А я не знал, как начать разговор. Наша квартира, обычно уютная и тёплая, казалась наполненной невидимыми барьерами.
— Я пойду сегодня к брату, — наконец произнёс я, нарушая затянувшееся молчание. — Ему нужна помощь с ремонтом.
Роза кивнула, не поднимая глаз от тарелки.
— Буду поздно. Не жди меня к ужину.
Она даже не спросила, что за ремонт. Раньше Роза всегда выпытывала подробности. Словно готовилась писать репортаж.
Я оделся и вышел из квартиры. Но вместо того, чтобы поехать к брату, я направился в совершенно другую сторону. Адрес Ирины Даниловны я узнал из телефонной книги, которую Роза хранила в нижнем ящике нашего письменного стола. Она никогда не запрещала мне её открывать. Но и не предлагала туда заглядывать.
Ирина Даниловна жила на другом конце города, в старом доме. Я переминался с ноги на ногу перед потёртой дверью её квартиры, не зная, что скажу, когда она откроет. Голова была пустой, во рту пересохло — словно перед экзаменом, к которому не готовился.
И вот дверь распахнулась.
Женщина, стоявшая на пороге, мало напоминала мать моей жены из семейных легенд. Роза описывала её как властную и холодную особу. Но передо мной стояла хрупкая пожилая дама с добрыми глазами, так похожими на глаза моей жены.
— Здравствуйте, — начал я неуверенно. — Меня зовут Иван. Я муж Розы.
Её брови взлетели вверх. А рука инстинктивно схватилась за дверной косяк, будто она искала опору.
— Заходите, — произнесла она тихо, отступая вглубь коридора.
Квартира Ирины Даниловны была заполнена книгами. Они стояли на полках, лежали стопками на столах, даже на подоконниках. В воздухе витал запах свежесваренного кофе.
— Роза знает, что вы здесь? — спросила она, когда мы сели в маленькой, но уютной гостиной.
— Нет, — честно ответил я. — Вчера я случайно нашёл ваше письмо. Бумага была старая, пожелтевшая, словно вы использовали конверт и листы, хранившиеся годами, но сам текст, судя по дате, был написан совсем недавно. Роза всегда говорила, что вы не общаетесь много лет.
Ирина Даниловна вздохнула и перевела взгляд на фотографию, стоявшую на журнальном столике. На ней была изображена маленькая Роза, улыбающаяся в камеру с двумя косичками.
— Мы действительно не общались пятнадцать лет, — тихо произнесла она. — Но я никогда не переставала писать ей письма. Раз в месяц, все эти годы. Просто… раньше она не отвечала.
— А теперь ответила? — я подался вперёд, не в силах скрыть удивление.
— Два месяца назад, — кивнула она. — После того, как Максим Максимович перенёс инсульт. Я тогда сразу поехала в Новосибирск. А когда вернулась в Москву, отправила ей это письмо.
Я замер. Об инсульте отчима Роза мне ничего не говорила. Она вообще редко упоминала Максима Максимовича, лишь иногда отпускала шутки про его имя и отчество — одинаковые, как эхо.
— Но разве вы не… — я замялся, подбирая слова. — Роза говорила, что её отчим живёт в Новосибирске, а вы…
— Мы с Максимом развелись семь лет назад, — тихо пояснила Ирина Даниловна. — Я вернулась в Москву, в квартиру моих родителей. Но когда его сразил инсульт, его сестра позвонила мне. Несмотря на развод, мы сохранили… нормальные отношения.
— Расскажите мне всё, — попросил я. — Пожалуйста. Я хочу понять, что происходит.
Ирина Даниловна долго смотрела на меня, словно оценивая, можно ли мне доверять. Затем медленно кивнула.
— Когда Роза была подростком, мы с Максимом часто ссорились. Он требовал от неё слишком многого — отличных оценок, идеального поведения. А я… я всегда её защищала. Это создавало напряжение в нашей семье.
Она говорила медленно, тщательно подбирая слова, будто боялась сказать лишнее.
— Когда Розе исполнилось семнадцать, разразился настоящий скандал. Максим запретил ей поступать на филологический, называл это блажью и пустой тратой семейных денег. Он требовал экономического факультета — перспективно, солидно. А я… — её голос дрогнул, и она сжала кулаки, — я малодушно поддержала его.
— Но Роза всё равно поступила на филологический, — заметил я.
— Да, — кивнула Ирина Даниловна. — Она собрала вещи и ушла из дома. Нашла подработку репетитором, снимала комнату с подругой. Сказала, что справится сама. Я пыталась её остановить, но Максим… он был так зол. Сказал, что раз она выбрала этот путь, пусть идёт до конца без нашей помощи. Она сдала экзамены блестяще и поступила на бюджет. Потом устроилась на вечернюю работу, чтобы платить за жильё…
В её глазах блеснули слёзы.
— Я должна была пойти за ней. Должна была выбрать её, а не сохранение мира в семье. Это моя вина, что мы потеряли пятнадцать лет.
— Но почему она не сказала мне, что вы снова общаетесь? — недоумевал я. — И почему скрывала, что её отчим болен?
Ирина Даниловна покачала головой.
— Не знаю. Может быть, она ещё не готова полностью впустить меня обратно в свою жизнь. Может быть, боится, что старые раны снова откроются. Вы должны спросить её сами.
Я кивнул, чувствуя, как в голове роятся десятки вопросов, на которые мог ответить только один человек — моя жена.
— Спасибо за откровенность, — поблагодарил я, поднимаясь. — Я лучше пойду.
— Иван, — окликнула меня Ирина Даниловна, когда я уже был в дверях, — пожалуйста, будьте осторожны. Роза очень ранимая, хоть и кажется сильной. Не делайте ошибок, которые я совершила.
***
Когда я вернулся домой, Роза сидела на кухне с чашкой чая. Она выглядела осунувшейся и уставшей, будто не спала всю ночь.
— Как ремонт у брата? — спросила она, не глядя на меня.
Я не стал отвечать. Вместо этого сел напротив неё и положил на стол маленькую книгу, которую дала мне Ирина Даниловна. Это был сборник стихов, который Роза написала в старших классах и который её мать сохранила все эти годы.
Роза уставилась на книгу так, словно увидела призрака. Её пальцы сжали чашку с такой силой, что я испугался, как бы фарфор не треснул.
— Ты был у моей матери, — это был не вопрос, а утверждение. Её голос звучал глухо, будто сквозь вату.
— Да.
Она закрыла глаза на мгновение. А когда открыла их снова, в них былатакая боль, что у меня перехватило дыхание.
— Как ты мог? — прошептала она. — Как ты мог пойти к ней за моей спиной?
— А как ты могла скрывать от меня, что снова общаешься с матерью? — парировал я. — Как могла не сказать, что твой отчим перенёс инсульт? Я думал, между нами нет секретов!
Роза резко встала, чашка опрокинулась. И чай растёкся тёмной лужей по столу.
— Ты ничего не понимаешь! — её голос сорвался на крик. — Ты понятия не имеешь, через что я прошла!
— Так объясни мне! — я тоже поднялся, чувствуя, как закипает гнев. — Мы женаты пять лет, Роза! Пять лет я думал, что знаю тебя!
— А я думала, что могу тебе доверять! — она отступила к стене, скрестив руки на груди, как будто защищаясь от меня. — Я думала, ты уважаешь меня и мою личную жизнь!
— Какие секреты? — я развёл руками. — Ты никогда не говорила, что тема твоей матери запретна. Ты просто создала иллюзию, будто её не существует!
Роза покачала головой, по её щекам бежали слёзы.
— Я не была готова, — прошептала она. — Я не была готова впустить её обратно в нашу жизнь.
— В нашу? — переспросил я. — Или только в твою?
Роза смотрела на меня как-то странно. Будто впервые увидела. Или разглядела что-то, чего не замечала раньше.
— Мне казалось, что я смогу вычеркнуть прошлое из нашей жизни. Просто взять и забыть. Это было глупо
И вышла из кухни, пнув по пути плинтус. А я остался наедине с чаем, и мыслями, тяжёлыми, будто гири. Сидел, пялился в одну точку и понимал, что что-то сломалось.
Следующие несколько дней мы жили как чужие люди. Спали в разных комнатах — я на диване в гостиной, она в спальне. Разговаривали только по необходимости, холодно и вежливо, как соседи по коммуналке, а не муж и жена.
Наша двухкомнатная квартира, которую мы с таким трудом приобрели, вдруг стала казаться тесной клеткой, где каждый угол напоминал о недосказанности между нами.
На третий день этого молчаливого кошмара, когда от напряжения, казалось, вот-вот зазвенят стены, раздался звонок в дверь. Я дёрнулся от неожиданности, потом медленно пошёл открывать. На пороге стояла Ирина Даниловна с небольшим пакетом в руках.
— Здравствуйте, — она выглядела смущённой и неуверенной. — Роза дома?
Я молча кивнул и отступил в сторону, пропуская её внутрь. Роза вышла из спальни на звук голосов и застыла, увидев мать.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она тихо, без агрессии, только с бесконечной усталостью в голосе.
— Мне показалось, что я должна прийти, — ответила Ирина Даниловна, нервно перебирая ручки пакета. — После нашего разговора с Иваном прошло уже несколько дней. Я не получила от вас никаких вестей и подумала… может, случилось что-то.
Я увидел, как Роза переводила взгляд с меня на мать, её лицо выражало сложную смесь эмоций.
— Значит, ты всё-таки пришла, — произнесла она тихо, обращаясь к матери. — После того как Ваня тебя навестил.
— Да, — я взял слово. — Я рассказал Розе о нашем разговоре. Именно поэтому… у нас было несколько сложных дней.
Ирина Даниловна переводила взгляд с меня на дочь.
— Простите, что я вмешиваюсь, — сказала она тихо. — Но, Роза, милая, ты не можешь вечно бежать от прошлого. Я совершила ошибку, когда не пошла за тобой. Не совершай ту же ошибку, отталкивая тех, кто тебя любит.
Роза закусила губу. Её плечи поникли, словно с них сняли тяжёлый груз.
— Мама… я не готова. Не сейчас.
— Я понимаю, — кивнула Ирина Даниловна. — Но, может быть, ты готова поговорить со своим мужем? Он очень переживает.
Роза посмотрела на меня. Долго, внимательно, словно увидела впервые.
— Максим Максимович просил передать тебе привет, — добавила Ирина Даниловна. — Он сейчас в реабилитационном центре в Новосибирске, но идёт на поправку. Врачи говорят, что через месяц-другой сможет вернуться к себе домой.
Я увидел, как в глазах Розы что-то дрогнуло.
— После того как я окончила университет с отличием и получила хорошую работу в издательстве, — медленно проговорила Роза, глядя куда-то в сторону, — он позвонил и признал, что ошибался.
Мы начали понемногу общаться… не очень часто, но отношения наладились. Вот только… — она запнулась, — я так и не смогла простить маму. Отчима было легче, он всегда был прямолинейным. А мама… я ждала, что она встанет на мою сторону.
— Передай ему… передай, что я рада, что ему становится лучше, — тихо произнесла она после паузы.
Ирина Даниловна улыбнулась и, неожиданно для всех, в том числе и для себя, судя по её выражению лица, шагнула вперёд и обняла дочь. Роза застыла на мгновение, а потом неуверенно обняла мать в ответ.
Я тихо вышел из комнаты, давая им возможность поговорить наедине.
Поздно вечером Роза нашла меня на балконе. Я сидел там, глядя на огни города. И размышляя обо всём, что произошло за последние дни.
— Можно присоединиться? — спросила она тихо.
Я подвинулся, освобождая место рядом с собой на маленьком балконном диванчике, который мы купили прошлым летом. Роза села, и некоторое время мы молчали, глядя на ночной город.
— Я встречалась с мамой два месяца назад, — наконец заговорила она. — После того, как узнала про инсульт Максима Максимовича. Я хотела. Я не знаю, что хотела. Может, убедиться, что с ним всё будет хорошо. Несмотря на все наши разногласия.
Я молча слушал, не перебивая.
— Мы с мамой проговорили весь день, — продолжила Роза. — Это было странно — столько лет я представляла её монстром, а она оказалась просто женщиной, которая совершила ошибку. Она просила прощения. Я сказала, что мне нужно время.
Она повернулась ко мне, в её глазах стояли слёзы.
— Я не рассказала тебе, потому что боялась. Боялась, что если я впущу её обратно в свою жизнь, то все старые раны откроются снова. Боялась, что ты увидишь меня другой — не той сильной и уверенной женщиной, которую ты знаешь, а испуганной девочкой, которая до сих пор не может простить своих родителей.
— Роза, — я осторожно взял её за руку, — я полюбил тебя целиком. Не только твою силу, но и твою уязвимость. Не только твоё настоящее, но и твоё прошлое.
Она сжала мою руку.
— Я должна была рассказать тебе, — прошептала она. — Прости меня за то, что держала тебя в неведении. И за то, что разозлилась, когда ты нашёл письмо. Я просто запаниковала.
— А я должен был уважать твоё право на личное пространство, — ответил я. — Не должен был идти к твоей матери без твоего ведома.
Роза немного помолчала, глядя куда-то мимо меня, а потом медленно покачала головой.
— Знаешь, я сначала безумно злилась. А потом поняла, что ты невольно сделал именно то, что было нужно. Порой мы так цепляемся за свои старые обиды и страхи, что сами себя запираем в клетку. Иногда нужен кто-то близкий, кто просто откроет дверцу.
Она положила голову мне на плечо, и я обнял её. Мы сидели так долго, пока ночной город медленно засыпал вокруг нас.
— Я думаю пригласить маму на ужин на следующей неделе, — наконец произнесла Роза. — Ты не против?
— Конечно, нет, — улыбнулся я. — А как насчёт Максима Максимовича?
Она вздохнула.
— Может быть, потом. Шаг за шагом.
Я кивнул, понимая, что Роза права. Некоторые раны требуют времени, чтобы зажить. Некоторые отношения нельзя восстановить в одночасье. Но первый шаг был сделан, и это было главное.
Той ночью мы снова спали в одной постели, и я чувствовал, как с каждым вдохом и выдохом моей жены в нашу квартиру возвращается тепло. Мы прошли через первый серьёзный кризис в нашем браке, и хотя я понимал, что впереди будут и другие испытания, я верил, что вместе мы справимся со всем.
Вот ирония — пошёл искать обычный скотч, а жизнь перевернулась с ног на голову.
Ворочаюсь в постели, слушаю, как Роза сопит во сне. Иногда всхлипывает — снится что-то. Может, мать её, может, Максим Максимович… За окном мигает реклама круглосуточной аптеки, красным по тёмной комнате.
Злополучное письмо с обтрёпанными краями. Ключик от ящика Пандоры. Открыл дверь — а там свалка из старых обид, невысказанного, задавленного, непрощённого.
Ржавчина и плесень. Запах затхлости. Буря, разметавшая всё вокруг.
Но знаете что? Когда распахиваешь такую дверь, туда врывается воздух. И свет. И можно разгрести эти завалы.
