Кухня в квартире Инны всегда была её крепостью. Сюда приносили чай в пузатых чашках, сюда приходили со слезами, и здесь же звучали все громкие семейные баталии. В этот вечер всё начиналось обыденно: кот мурлыкал у батареи, на столе дымилась гречка с котлетами, а Григорий привычно ковырялся в телефоне, отодвигая тарелку.
— Опять не ешь? — устало спросила Инна, поправляя локон, выбившийся из тугой прически.
— Да потом доем. У меня встреча. Важная, кстати. — Григорий с деланным равнодушием закрыл чехол телефона.
— Какая встреча вечером? С кем? — прищурилась она, прекрасно зная, что такие «встречи» заканчиваются или в баре, или в гараже у его дружков.
Он изобразил на лице усталую доброжелательность — ту самую, которой обычно встречают внуков на даче, когда сил нет, но отказаться неудобно.
— Инн, ну что ты начинаешь? Я же не на дискотеку бегу. Я для нас стараюсь.
Инна усмехнулась:
— Для нас он старается. Вот только все твои старания почему-то постоянно оборачиваются для меня минусами на счету.
— Ага, а твои «плюсы на счету» — это исключительно твоя заслуга, да? — резко откинулся Григорий, и стул противно скрипнул. — Забыла, кто таскал цемент, когда ты открывала первый офис?
— Да, цемент ты таскал. И со склада таскал тоже — а потом продавал налево, — ядовито заметила Инна, беря в руки кружку, чтобы скрыть дрожь.
— Не перегибай, — холодно отрезал он.
В этот момент в коридоре громко щёлкнул замок. И кухня, казалось, даже выдохнула — потому что вошла Валентина Петровна, свекровь. Женщина с лицом, которое само по себе было аргументом: «я всегда права».
— Ну что, мои голубки, опять сцепились? — ехидно протянула она, снимая платок. — Инна, ты бы мужа поберегла. Мужчина у тебя — золото.
Инна чуть не поперхнулась чаем:
— Золото — это если ценность высокая. А у нас скорее жестянка с ржавчиной.
— Я слышала, — подняла брови свекровь, — что твой бизнес без моего сына давно бы загнулся. Ты же сама как курица без головы — вечно что-то носишься, но толку?
Инна почувствовала, как кровь прилила к щекам.
— Серьёзно? Это я-то без головы? Валентина Петровна, если бы не я, ваш сын до сих пор бы грузчиком в «Пятёрочке» работал.
— Ой, не смеши! — фыркнула свекровь. — Он у меня умный, инициативный. Просто ты ему дышать не даёшь.
Григорий тяжело вздохнул, словно весь мир снова взвалил ему на плечи непосильный груз — жену и мать.
— Мам, хватит. Инна, ты тоже. Давайте спокойно…
Но спокойно у них не получалось уже давно.
Позже, когда Инна вышла в коридор за телефоном, она нечаянно остановилась у приоткрытой двери в комнату. Голоса внутри были глухие, но каждое слово будто пробивало сердце.
— Ты не тяни, — шипела Валентина Петровна. — Подай на развод первым. Половина квартиры по закону твоя, остальное через суд оттяпаем. У неё всё оформлено на неё — значит, надо доказать, что деньги общие. Я тебе юриста найду.
— Мам, не так всё просто… — растерянно отвечал Григорий.
— Просто! — повысила тон свекровь. — Ты женился не ради романтики! Думал, я не вижу? Так доказывай теперь, что не зря.
Инна замерла. Холод прошёл по позвоночнику. Мир, где ещё вчера были шутки про «гречку без подливки» и совместные планы на отпуск, рухнул.
Она вернулась на кухню, села, поставила локти на стол и уставилась на свои руки. Они дрожали так, будто она только что поднимала мешки с цементом, а не кружку с чаем.
— Что, устала? — невинно спросила свекровь, выходя из комнаты, словно ничего не случилось.
Инна подняла глаза. И вдруг улыбнулась. Тонкой, ледяной улыбкой.
— Нет. Я как раз только начинаю.
Григорий вернулся к ужину, будто ничего не произошло. Но у Инны в голове щёлкнул выключатель. С этого момента она больше не была доверчивой женой, верящей в партнёрство. Она стала женщиной, которая услышала приговор — и теперь готовила апелляцию.
Она сидела, слушала их болтовню про «надо поменять лампочку в ванной», и думала только об одном: как аккуратно, но безжалостно выбить почву у них из-под ног.
— Инна, ты чего молчишь? — спросил муж, вяло ковыряя котлету.
— Да думаю, — спокойно ответила она. — О будущем.
И впервые за много лет эта фраза прозвучала у неё так, что Григорию стало не по себе.
Утро началось как обычно — кофе, новости вполглаза и вечные Григорины жалобы на пробки. Но для Инны это утро было особенным: она впервые проснулась с мыслью не о планах для бизнеса, а о планах для самой себя.
Она шла на кухню и чувствовала себя как актриса: каждое движение нужно делать так, чтобы никто не заметил, что спектакль давно изменился.
— Доброе утро, — зевая, протянул Григорий, уже наливая себе кофе. — У тебя что-то вид загадочный. Снова придумала, куда мои деньги спустить?
Инна улыбнулась так мягко, что у него даже дрожь по спине пробежала.
— Твои деньги? Гриш, ты в очередной раз путаешь. У тебя деньги — это мелочь в кошельке, а мои — это всё остальное.
Он засопел и махнул рукой:
— Да уж, характер у тебя как у прокурора.
— А вот это ты зря сказал, — насмешливо кивнула Инна. — Прокурор хотя бы честно предупреждает, что сядешь.
Григорий решил не продолжать и убежал в душ, оставив жену наедине с мыслями.
В тот же день Инна поехала к нотариусу. Она сидела в коридоре, среди стариков с папками «на наследство», и думала: интересно, сколько таких, как я, сидят здесь каждый день? С виду — приличные семьи, а внутри — мина замедленного действия.
— Инна Сергеевна? — позвала секретарь.
Инна поднялась, выпрямила спину и вошла. В кабинете пахло бумагой и какой-то тревожной серьёзностью.
— Хочу переоформить всё имущество на маму, — чётко сказала она, доставая документы. — Бизнес, квартиру, машину.
— На маму? — нотариус поднял бровь. — Это резкое решение.
— Моя жизнь — сплошное резкое решение, — хмыкнула Инна. — Я вот и замуж когда-то резко вышла. До сих пор не оправилась.
Нотариус сдержанно улыбнулся и кивнул:
— Ладно, оформим.
Инна подписала бумаги твёрдой рукой, хотя внутри её трясло. Каждый штрих ручкой был как выстрел: громко, болезненно, но освобождающе.
Вечером дома всё выглядело как обычно. Григорий сидел за ноутбуком, а Валентина Петровна валила на кухне салаты.
— Инна, ты что такая довольная? — подозрительно прищурилась свекровь. — Опять денег скосила?
— Ага, — спокойно кивнула Инна. — Представь себе. На бизнесе.
— Ну хоть что-то умеешь, кроме того, как мужу мозги пудрить, — буркнула та.
Инна села за стол и протянула руку к огурцам.
— Валентина Петровна, а вы знаете, что мозги — это самая питательная часть? Особенно если поджарить слегка, с чесночком.
Григорий прыснул, но тут же осёкся под взглядом матери.
— Слушай, Инн, я хотел поговорить, — начал он осторожно. — Я думаю открыть магазин автозапчастей. Нужно вложиться.
— Ага, магазин, — протянула она. — Сначала ты открываешь, потом закрываешь, а деньги как-то случайно испаряются.
— Да что ты за человек такой? — вспыхнул Григорий. — Ты же мне даже шанса не даёшь!
Инна посмотрела прямо в глаза мужу и улыбнулась.
— Гриш, тебе шанс я дала пятнадцать лет назад. С тех пор ты всё ещё в пробной версии.
— Инна! — рявкнула Валентина Петровна, хлопнув по столу. — Ты совсем обнаглела!
— Это да, — кивнула Инна. — Но знаете, что самое забавное? Обнаглеть я могу себе позволить. А вот обнищать — это уже ваша привилегия.
Мать с сыном переглянулись. Слишком резкая, слишком уверенная — явно что-то затеяла.
Через неделю Инна вернулась домой чуть позже обычного. В прихожей стояла та самая папка с документами, плотно набитая бумагами. Она погладила её по обложке, как кота.
И тут же услышала голос свекрови из комнаты:
— Гриш, ты не тяни. Давай развод — и будем жить нормально.
— Мам, но если она что-то подозревает…
— Да что она может? Глупая баба. У неё всё на эмоциях.
Инна, держа папку за спиной, зашла в комнату.
— Вот вы ошибаетесь, Валентина Петровна. Я — умная баба. И эмоции мои теперь работают против вас.
Оба подскочили.
— Ты что, подслушивала? — заикнулся Григорий.
— Нет, — усмехнулась Инна. — Я просто услышала, что вы слишком громко мечтаете.
Она положила папку на стол, и Григорий побледнел:
— Что это?
— Ваш билет в новую жизнь, — спокойно сказала Инна. — Только там вы без меня и без моих денег.
Свекровь побагровела, будто у неё давление подскочило до предела.
— Ах ты…
Инна резко встала, наклонилась к самой Валентине Петровне и прошептала:
— Осторожнее. А то скорую придётся вызывать не из-за инсульта, а из-за того, что подавитесь собственной жадностью.
Этой ночью Инна долго не могла уснуть. Она смотрела в потолок и думала: я их переиграла. Но почему мне так больно внутри?
Победа казалась горькой. Но назад дороги уже не было.
Она понимала: следующая сцена их семейного спектакля разыграется уже в суде.
***
Здание районного суда выглядело серым и неприветливым, словно само знало, что здесь каждый день умирают чужие надежды. Инна стояла у входа в строгом костюме и впервые за долгое время чувствовала уверенность — ту самую, которая приходит, когда ты знаешь: твой противник уже проиграл, даже если пока этого не понял.
Рядом нервно теребил пальцами папку Григорий. Он был бледен, как молоко, и явно надеялся, что всё ещё можно «договориться по-человечески». За его спиной шла Валентина Петровна, сжав губы в нитку. Она держалась прямо, но глаза выдавали бешенство.
— Ну что, Инна Сергеевна, — процедила она, — готовы позорить семью на весь город?
— Семью? — холодно усмехнулась Инна. — Семья там, где поддержка. А здесь у нас… как это называется? Попытка рейдерского захвата.
Григорий закашлялся, будто поперхнулся воздухом:
— Инна, ну хватит этих красивых слов. Мы можем всё решить без скандалов.
— Конечно, — кивнула она. — Только вы почему-то решили «без скандалов» оставить меня без квартиры и бизнеса.
Валентина Петровна резко топнула каблуком:
— Ты думаешь, судья встанет на твою сторону? Муж — это не чужой человек! Половина твоего имущества по закону его!
Инна посмотрела прямо в глаза свекрови и улыбнулась так, будто только что услышала неприличный анекдот.
— Вы забыли маленькую деталь. Моего имущества — больше нет. Всё давно оформлено на маму.
Тишина. В коридоре даже секретарь приостановилась с кипой дел.
Григорий выдохнул:
— Что?
— Что слышал. Ты с мамочкой так громко обсуждали план, что я решила не мешкать. Всё, что ты хотел оттяпать, теперь тебе недоступно.
Лицо Валентины Петровны исказила такая гримаса, что казалось, ещё немного — и она кинется на невестку.
— Ах ты… аферистка!
— Нет, — спокойно ответила Инна. — Аферисты — это вы. Я — хозяйка своей жизни.
Заседание длилось недолго. Судья был сух и безэмоционален, как будто слышал такие истории каждую неделю. Григорий пытался мямлить про «совместные вложения», Валентина Петровна даже не удержалась и пару раз выкрикнула что-то о «нахалке», но документы Инны были безупречны.
Решение прозвучало как выстрел: имущество разделу не подлежит, так как не является совместно нажитым.
Григорий опустил голову. Его мать взвыла:
— Такого не может быть! Это несправедливо!
Инна медленно поднялась и чётко сказала:
— Справедливо — это когда за предательство расплачиваются те, кто его совершил.
Они выходили из зала суда втроём. Точнее, двое плелись позади, а Инна шла вперёд, в светлый коридор. Ей было горько — ведь она потеряла не только мужа, но и веру в то, что любовь может быть опорой. Но вместе с этим внутри расправлялись крылья: она выстояла, и теперь мир принадлежал только ей.
На улице светило солнце. Инна глубоко вдохнула и вдруг улыбнулась сама себе.
— Ну что, девочка, — сказала она шёпотом, — живём дальше. Без них. Но зато с собой.
И впервые за много лет это звучало как настоящая свобода.
