Утро началось прекрасно. Что, по мнению Марины, всегда было тревожным сигналом. Уж слишком подозрительно: солнце не светило прямо в глаза, телефон не вибрировал от банковских «печальных уведомлений», Андрей молчал и не шуршал газетой, как обычно делает, когда хочет казаться занятой личностью, хотя сам в это уже лет пять не верит.
Марина сидела на кухне, гладила кружку с кофе и думала, как ей повезло, что она — это она. У неё есть уютная квартира, которую она сдавала, как нормальный взрослый человек, и муж, с которым они не разговаривали на повышенных тонах уже… ну, почти три дня. Личный рекорд. Надо будет отметить. Только не шампанским — на него у неё аллергия. Может, пирожное съесть? Или просто постоять у зеркала и сказать: «Молодец, Марина, не прибила никого — уже достижение.»
Звонок телефона оборвал её внутренний диалог. На экране — Ольга Петровна. Свекровь. Женщина, которая говорила так, как будто тебе только что пообещали что-то хорошее, но при этом уже продали твою почку в Китае.
— Алло, Маринушка? — начала она своим «медовым голосом», от которого у Марины сразу слиплись уши.
— Доброе утро, Ольга Петровна. Что-то случилось? — Марина тут же поставила чашку. Интуиция кричала: «Беги!».
— Ты же у нас человек добрый…
— Ольга Петровна, можно сразу к делу? Я, конечно, добрая, но кофе пить люблю горячим, а не через два часа после сказки про Золушку.
Свекровь охнула, но не обиделась. Обиды у неё были как посуда в старом серванте — пыльные, но навечно.
— Юлечку мою выгоняют. Ну, ту самую, племяшку. С двумя детьми. Муж — хороший парень, программист. Только у них там… ну, это… —
— С деньгами беда? — быстро вставила Марина, чтобы не выслушивать трёхактную драму с завязкой в роддоме и финалом в ЖЭКе.
— Ну да… временно! Вот они и подумали, может, ты им… квартиру свою, ту что сдаёшь… на время. Ты ж всё равно знакомых не сдаёшь. А тут — свои люди. Родня. Им не чужие.
Марина закрыла глаза. Мысленно представила, как подходит к холодильнику, открывает его, достаёт банку острого лечо и кидает в стену. Стена в порядке. Лечо тоже. Зато воображение работает.
— Ольга Петровна, давайте по-честному. Временные жильцы обычно прописываются на всю жизнь. А родня — это вообще как тараканы. Сначала один, потом двое, потом весь подъезд боится включать свет на кухне.
— Марина, ну как ты можешь так говорить?! — в голосе свекрови появилась фирменная трагедия. Та самая, которой она могла убедить продавца с рынка вернуть деньги даже через месяц.
— Очень просто. Я сдавала квартиру нормальным людям. Они не ныли, не занимали денег, не просили «пожить бесплатно до ЗП». Они съехали на днях, и я хотела найти таких же.
— Но это же семья, Марина… Они не подведут.
Вот это прозвучало как проклятье.
Марина тяжело вздохнула и посмотрела в окно. Как назло — солнце. Весна. Идеальное время для плохих решений.
— Ладно. Но только на месяц. И всё официально. Договор, расписка, оплата вперёд.
— Конечно-конечно! Юлечка у меня девушка порядочная. Всё подпишет.
Марина знала — не подпишет. Или подпишет, но шрифт будет мелким, как совесть у браконьера. Но уже сказала «да». А слово — как смс-уведомление: отменить нельзя, но очень хочется.
***
Юлия въехала через два дня. С собой у неё было: двое детей, муж, коробки, сумки, хомяк в клетке и ощущение, что она в отпуске в Турции, а не у кого-то в съёмной квартире. Первый звоночек прозвенел, когда Марина пришла забрать кое-что из кладовки, а Юля стояла на кухне в её халате.
— Марин, он такой удобный! Я думала, можно?
— Ты думала — это прекрасно. Но ты не в «Ашане», чтобы мерить чужое и оставлять пятна от туши на воротнике.
— Ну извини. Не знала, что ты так ревниво к вещам.
— Я не ревниво, я брезгливо. Есть разница.
Юлия улыбнулась, но взгляд у неё был уже не тот. Из серии: «Понятно. Тебя первой сдадим, если зомби-апокалипсис начнётся.»
***
Прошло две недели. Платежа не было. Юлия кормила Марину обещаниями, как студенты преподов перед сессией.
— Ну ты же понимаешь, там просто мужу зарплату задержали. Мы обязательно… прям вот на днях… — тараторила она, наливая себе чай в кружку, которую Марина оставила «для гостей», но теперь она стала «любимой чашкой Юленьки».
— Юль, если честно, мне всё равно, где вы берёте деньги. Хоть у сатаны в ипотеку. Я жду платёж. Или вы съезжаете.
— Ты чего такая жёсткая? Я думала, мы почти подруги…
— Юля, я тебя в лицо не видела до этого месяца. Я не дружу с людьми, которые носят мои халаты и тырят чай из моего шкафчика.
Юлия вскипела:
— Ах вот ты как! Зажралась, да? Думаешь, если у тебя две квартиры, ты можешь всех учить жизни?!
Марина встала. Словно бы из кресла. Но на самом деле — из состояния терпения.
— У меня две квартиры, потому что я работаю. А не потому что у меня муж — программист-светлячок, который светится, когда дело касается «посидеть дома», а не платить аренду.
Тут в комнату влетел Алексей, муж Юлии. Высокий, неуклюжий, как недоделанный шкаф из ИКЕА.
— Что тут происходит?
— Происходит то, что вы оба — на выход. Завтра. Ключи на стол. Деньги — на карту. Иначе я включаю режим «злая тётя из налоговой».
— Ты не имеешь права! — взвыл он.
— Имею. Я — собственник. И у меня терпение не резиновое. Это не резинка от трусов. Оно лопается — и не звенит.
***
Марина ушла, захлопнув дверь. За ней остался запах чужого шампуня, чужой злости и очень знакомой наглости.
Она шла по улице, дышала пыльным воздухом и думала, как же так получилось, что за все её «да» она получила столько «пошла ты». И в этот момент ей захотелось не пирожного, не кофе, не даже не развода.
Ей захотелось войны. Тихой, умной, но беспощадной. Потому что с хорошими девочками всегда поступают плохо. А она устала быть хорошей.
***
На следующее утро Марина проснулась в холодном поту. И не потому что ей приснился сон, где она снова замужем за Андреем и живёт в коммуналке с его мамой — это стандартная ночная атака, она уже привыкла. А потому что на телефоне мигало сообщение от Юлии:
«Привет. Мы пока не съезжаем. Так получилось. Но это не навсегда. Всё решим. С пониманием.»
Вот за что Марина ненавидела людей — так это за «с пониманием». Типа они сломали тебе стул, отрезали коту хвост и захватили твою квартиру, но сказали «с пониманием» — и теперь всё норм?
Марина выдохнула, натянула джинсы и поехала в ту самую квартиру. На боевом настрое и кофе без сахара.
***
Когда она открыла дверь своим ключом, в прихожей её встретил Алексей. В майке с растянутой шеей, в носках разных цветов и с выражением лица: «Я сейчас скажу что-то глупое, но с важным видом.»
— Вы чего, с ума сошли? — Марина не тянула с предисловием.
— Марина, мы тут подумали… — начал он.
— Нет, стоп. Ты не «мы». Ты Алексей. И думать ты начал недавно. Вижу, пока не очень выходит.
Алексей вспыхнул, но голос понизил:
— Мы не можем съехать. Дети болеют. Снимать новое жильё — дорого. А вы можете подождать. У вас же есть дом.
— У меня есть не только дом, но и память. А она подсказывает, что вы обещали платить. Потом — съехать. Потом — съехать ещё раз. И в итоге вы тут как грибок в ванной: истребить трудно, а появился сразу.
В комнату вплыла Юлия. Без макияжа, с ребёнком на руках и фразой, от которой у Марины аж глаз дёрнулся:
— Ты чего пришла, как будто тебя кто-то звал?
Марина на секунду прикрыла глаза. Она не дралась с восьмого класса. Но сейчас так чесались руки…
— Я пришла, потому что это МОЯ квартира. Я тут как хозяин, а не как брошенная бабушка из «Жди меня».
Юлия кивнула на ребёнка.
— Ты серьёзно думаешь вот так, при детях, устроить разборки?
Марина смотрела прямо. В точку на лбу Юлии. Не моргая.
— Нет. Но если понадобится — и при детях. И при их игрушках. И при твоём идиотском хомяке, который опять сожрал мои провода в кладовке.
Юлия вспыхнула:
— Ты истеричка!
— А ты — паразитка. Питаешься чужим добром, обижаешься, если тебя называют по имени, и при этом делаешь лицо, будто я у тебя жильё забираю, а не наоборот.
— Нам некуда идти!
— А мне некуда девать гнев! Так что считай — ничья.
***
Марина ушла, хлопнув дверью. По дороге она позвонила Андрею.
— У них мозгов — как у баклажана. Они не собираются съезжать.
— Ну, может, ещё немного подождать? — голос мужа был усталый.
— Ты вообще на чьей стороне, Андрей?
— Я на стороне мира.
— Тогда иди живи с ними. Там очень мирно. До того момента, как ты дотронешься до их холодильника. Они съедят тебя быстрее, чем «Мироторг».
Андрей повис в паузе, потом тихо сказал:
— Я приеду вечером. Надо поговорить.
***
Вечером он действительно пришёл. С бумагами и адвокатской папкой. Марина прищурилась:
— Ты что, принёс мне мир и законность? Или записку от Юлии с извинениями в стихах?
— Я принёс документы. Будем подавать заявление. Официальное. Через полицию и суд.
Марина облокотилась о стол, потеряла на секунду равновесие.
— Ты серьёзно?
— Да. Я был у мамы сегодня. И понял, что если я сейчас не поддержу тебя — ты уйдёшь. А если уйдёшь ты — с ними я просто не выживу.
— Ты только из страха это делаешь?
Андрей посмотрел на неё.
— Нет. Я делаю это, потому что давно не делал ничего правильного. Начну с тебя.
Марина не улыбнулась. Но в глазах у неё что-то дрогнуло. Может, даже слеза. А может, просто свет так упал — фиг его знает.
***
Через два дня Марина подала заявление. Алексей и Юлия встретили это с воплями.
— Ты не имеешь права! — опять выдал Алексей.
— Это моя квартира! — ответила она. — Я имею ПРАВО, ПРАВУШКУ и ПРАВУЛЕЧКУ!
Юлия кричала, что Марина их «выгоняет на улицу», что «друзья так не поступают», и что «дети всё видят».
— Вот пусть и видят. Что халява — она не навсегда. И что иногда родня — хуже коллекторов.
Юлия плюнула ей под ноги.
А Марина посмотрела на лужицу, аккуратно отступила назад и произнесла:
— На счастье. Моё. Вашего тут не будет.
***
Марина сидела на кухне, обнимая кружку с чаем так, будто в ней не липтон, а священное зелье от бешенства. Андрей молча мыл посуду. Он уже понял: каждое его слово — как танец по минному полю. Иногда лучше просто быть полезным молчуном.
Телефон завибрировал. Снова.
«Здравствуйте, это Мария Сергеевна из квартиры снизу. У вас там что-то упало. Опять. Пожалуйста, утихомирьте жильцов.»
Секунда — и вторая вибрация.
«Здравствуйте, я из 48-й. У нас трещат стены. Сколько можно?! Вы что, бокс организовали?»
Марина прикусила губу, открыла мессенджер. Группа дома бурлила.
«Уважаемая Марина Николаевна, ваши жильцы — это кошмар. Вчера драка, сегодня ор, завтра, боюсь, кровавый ритуал.»
«Да выселите вы их уже, чёрт возьми! Или мы вызовем телевидение!»
Последнее сообщение было от Валентины Аркадьевны, соседки-пенсионерки, которая каждый вечер смотрела «60 минут» и думала, что Путин её слышит.
— Это уже не война. Это унижение. Меня сейчас не уважают даже тараканы в этом доме, — процедила Марина, уставившись в стену.
Андрей поставил тарелку в сушку, вытер руки и подошёл:
— Может, мы всё-таки позовём полицию ещё раз?
Марина встала.
— Полиция уже была. Они посмотрели, развели руками, и сказали: «Ну, конфликт, да. Но вы же сами их впустили. Решайте по-хорошему.»
— По-хорошему — уже не работает. У нас остался только огнемёт.
Марина усмехнулась.
— Или санитарная служба. И адвокат с яйцами побольше, чем у нас с тобой вместе.
***
Через день они пришли в квартиру. Без предупреждения. С юристом — Игорем Игоревичем. Тот выглядел, как бывший майор КГБ, уволенный за излишнюю строгость. Даже не поздоровался с Юлией, просто прошёл в центр комнаты и сказал:
— Здесь ведётся видеосъёмка. Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас. И будет. Без вариантов.
Алексей выглянул из кухни, держа в руке банку шпротов.
— Вы что, с ума сошли? Это наш дом!
— Нет. Это наша квартира, — Марина шагнула вперёд, — А вы тут — как гости, которые остались на третью неделю после фуршета. Всё, что вы делаете, зафиксировано. Мы начинаем процедуру выселения через суд.
Юлия подбежала, уже с наигранной истерикой:
— У нас дети! Мы на улице! Что вы за люди?!
Марина смотрела ей прямо в глаза.
— Я человек. Который не даёт сесть себе на шею. И детей своих воспитываю без цирка. Это не моя вина, что вы решили выехать в чужой жизни на халяве.
***
Через неделю в квартиру вызвали участкового. Потом ещё раз. Потом снова.
Юлия пошла ва-банк. Вечером в квартиру Марины позвонили. Открыла — на пороге стояла милиция.
— У нас жалоба. Вы угрожали жильцам.
Марина сначала подумала, что это розыгрыш.
— Это они мне угрожали. Я — хозяйка. Я требую их выселить. У меня документы.
— Поступило заявление от гражданки Юлии Синельниковой. Якобы вы вломились, кричали, оскорбляли детей.
— Оскорбляла детей? У неё ребёнок ест клей с пола, а виновата я?!
Милиционер приподнял бровь.
— Простите?
— Ничего. Проходите. Всё покажу.
***
На следующий день Валентина Аркадьевна схватила Марину возле лифта.
— Девочка моя. Я всё понимаю. Но, если ты ещё раз позволишь этим сумасшедшим устроить шабаш — я вызову телевидение. И экстрасенсов.
— Вы уже вызывали полицию. Давайте не будем усугублять беду ТНТ-шным креативом.
— Нет, ты не понимаешь. Вчера из их квартиры летел утюг. Настоящий. И громкий. Если ты их не выгонишь — я это сделаю. Лично. В тапочках.
***
Через две недели соседи начали собирать подписи. Вопрос был один: «Когда, наконец, Марина выгонит свою адскую родню?»
Письмо ушло в управляющую компанию, копию принесли в районную администрацию. Марина не верила своим глазам. Никто никогда не жаловался так массово даже на школьные столовые.
Но Юлия не сдавалась.
Она стала включать музыку по ночам. Детей отпускать по подъезду как вольных птиц. Вся эта история начала вонять так, будто мораль уехала, а совесть погибла в ДТП.
Алексей однажды вышел на балкон в одних трусах и закричал:
— Пусть Марина идёт в суд! Мы тут жить будем! Мы — как грибы! Нас не вытравить!
Сравнение с грибами было болезненно точным.
Марина больше не выдержала.
***
Когда Юлия в очередной раз включила музыку в два ночи и дети начали кататься на самокатах по коридору пятого этажа, Марина поняла: они хотят бой — они его получат. Причём не сопливую истерику с участием участкового, а выверенную, хладнокровную партию в шахматы. Где Юлия — пешка, а Алексей — сломанная ладья, которой только по лбу бить.
Утро понедельника началось с кофе. Чёрного, как душа той самой племянницы. Марина сидела на кухне с ноутбуком, телефоном и папкой документов. Андрей был рядом. Молчал. Но в глазах читалось: «Гори оно всё огнём, я с тобой до финала.»
— Заселяемся обратно? — спросил он, надеясь, что она шутит.
— Ага. Но не просто так. Я обзвонила всех соседей. У нас есть видео, заявления, подписи, доказательства, что Юля ведёт себя как дикая куница на спидах. Сегодня мы не просто возвращаем квартиру. Мы возвращаем себе достоинство.
Андрей фыркнул:
— Ну, достоинство-то у нас и раньше было. Только без прописки.
***
Через два дня в квартиру въехала… Марина. Со всеми документами, чемоданом, подругой Снежаной — бывшей следачкой, которая даже моргала подозрительно — и собакой по кличке «Месть» (такса, но с харизмой алабая).
Когда Юлия открыла дверь и увидела Марину с чемоданом, она посмеялась:
— Ты чего, шутишь? Это уже дом нашей семьи!
— Нет, Юля. Это твой приют. Временный. Как ты и обещала. Только сроки давно вышли. Добро пожаловать в реальность, кисуля.
Марина прошла мимо. Снежана осталась у двери. Села на табурет и достала папку.
— Мы здесь жить. Соседствовать. Делить унитаз. Как ты хотела. Только теперь по-настоящему. И всё, что ты сделаешь — будет документироваться. Публично. Мы готовы.
***
В первую же ночь Юлия попыталась истерику:
— Ты не имеешь права! Я вызываю полицию!
— Вызывай, — спокойно кивнула Снежана. — У меня документы, ты — без прописки. Увидимся в участке. Ты ж любишь участки, я слышала?
Полиция приехала, посмотрела… и впервые встала на сторону Марины.
— Квартира принадлежит ей. Она здесь прописана. А вы, гражданочка, здесь — как на диване в ИКЕА. Удобно, но не надолго.
***
Через три дня началось давление. Юлия вышла в сеть. Инстаграм, посты, слёзы:
«Меня выгоняют. У меня дети. Родня оказалась жестокой. Помогите!»
Подписчики писали: «Держись, мы с тобой!» — даже не зная, что «держись» — это буквально, потому что Марина уже отключила горячую воду.
— Извините, — сказала она, — переподключаем бойлер. Надо как-то выживать в этом аду, правда?
***
Кульминацией стал день, когда Алексей попытался вломиться в комнату Марины с криками:
— Да сколько можно?! Ты нас довела!
Снежана выскочила из ванной с полотенцем на голове и телефоном в руке:
— Товарищ, у меня всё зафиксировано. Попытка взлома. А если ещё шаг — будет «превышение самообороны». Я давно не дралась. Но готова вспомнить.
Алексей попятился. Упал. Заплакал. Заплакал, Карл! А ведь ещё месяц назад пытался выставить себя альфой. А теперь — груша для психологического спарринга.
***
Всё кончилось тихо.
Марина проснулась в субботу, подошла к двери и увидела записку.
«Мы съехали. Пусть вам хорошо живётся в своей дыре. Юлия.»
На полу лежали ключи. Без слов. Без криков.
Просто… конец.
***
Андрей обнял Марину.
— Ты победила. Ты ведь понимаешь это?
— Нет. Я просто напомнила им, что добро — не бесплатный сервис. И что терпение, когда его долго рвут — потом шьёт очень острые платья для мести.
Они остались в квартире ещё неделю. Протёрли. Промыли. Восстановили. Перекрасили стены. Сменили замки. И сдали её новому жильцу — одинокому айтишнику, который пообещал, что «будет тихим, как VPN в Беларуси».
***
Марина и Андрей уехали домой.
— Нам бы на дачу, — сказал он.
— Нет, дача — слишком близко. Хочу на край света. Где ни одной Юли и ни одного Алексея. Где я могу быть собой, без родни, без чужих проблем. Где я могу просто дышать.
Он кивнул.
— Я с тобой. Если ты — туда, то и я туда.
Финал. Сильный. Твёрдый. Без соплей.
Марина больше не делала одолжений из жалости. Не принимала гостей без даты выезда. Не слушала сказки про детей и тяжёлую жизнь. Она просто жила. В своей жизни. По своим правилам.
