Серафима Григорьевна стояла у двери, как будто не в гости пришла, а на какой-то экзамен по выживанию. Спина прямо, сумка в руке, в которой явно скрывались не просто домашние соленья, а, по её мнению, нечто гораздо более важное и полезное для этого мира. Пирог, разумеется, был «супер», ведь «Виктор обожает её пироги», и она это повторяла на каждом углу, как мантру. Настя, ещё не дождавшись, открыла дверь, и в её глазах сразу можно было прочитать, что сегодняшний день она как-то не особо ждала.
— Ой, Серафима Григорьевна! — голос Насти вырвался через силу, в ней уже чувствовалась нервная тряска. — Мы вас не ждали…
— А я и не предупреждала, — сказала свекровь, так, словно она не в гости, а на трибуну шла. — Чтобы вы тут не бегали, не суетились. Я и так всё вижу…
Она прошла внутрь, не снимая пальто, как будто это её дом, а не квартира, которую она по праву считает совершенно неподобающей для проживания нормальных людей. Окинула взглядом гостиную — пыль, чашка, стоящая на столе как памятник забытым привычкам, крошки на диване. Всё как обычно.
— Виктор дома?
— Нет, на работе. Вернётся поздно…
— Как всегда, — тяжело вздохнула Серафима Григорьевна, наконец-то сняв пальто и повесив его так, будто на ней висело не пальто, а её личный статус главной хозяйки. — Ну, раз уж я тут, приберусь немного. А то как-то совсем всё тут свинарник какой-то.
Настя закусила губу, но решила не вступать в пустую борьбу.
Через час квартира сияла, будто её только что выжали и сдали в аренду. Настя чувствовала себя, как та самая пыль, которую Серафима Григорьевна вытерла с полки. Пока свекровь на кухне громко гремела кастрюлями, Настя стояла в стороне и думала, что, наверное, уже давно надо было отправить её куда подальше. Но вот же она, мать её, готовит ужин для сына. А Виктор, наверное, будет в восторге.
Как только Виктор вернулся, его встретил запах жареной картошки с грибами — то, что, по мнению свекрови, должно было вернуть его к жизни.
— Мама? — он выглядел удивлённым, слегка растерянным, как будто домой пришёл не в собственную квартиру, а в зоопарк. — Ты что тут делаешь?
— Спасаю тебя от голодной смерти, — фыркнула Серафима Григорьевна, целуя сына в щёку, как маленького ребёнка. — Ты похудел.
— Нет, не похудел…
— Похудел. И бледный. Настя тебя не кормит?
Настя, стоявшая в дверях кухни, почувствовала, как внутри неё закипает какая-то темная, ледяная буря. Она не могла не ответить.
— Я его кормлю, — сказала она слишком тихо, словно готовая взорваться. — Просто он не любит, когда его пичкают едой, как студента в общаге.
Свекровь медленно повернулась к ней, как змея, готовая нанести удар.
— Ты не обижайся, дорогая. Это же забота. Или ты думаешь, что твой «современный подход» к семейной жизни лучше, чем методы, проверенные временем?
— Я думаю, что Виктор взрослый человек и сам решает, что ему есть, — Настя скрестила руки на груди, делая вид, что ей это не так важно, как на самом деле.
Тишина повисла в воздухе, как тяжёлое одеяло.
Виктор нервно провёл рукой по волосам.
— Ладно, хватит. Мама, спасибо за ужин. Настя, давай просто поедим, хорошо?
Но Серафима Григорьевна уже не могла остановиться.
— Ты знаешь, Витя, я тут заметила, что у тебя носки все дырявые. Настя тебе новые не купила?
— Мам…
— Или она считает, что муж сам должен о себе заботиться?
Настя резко отодвинула стул, и её терпение лопнуло.
— Знаете что, Серафима Григорьевна? Если вам так хочется о нём заботиться — заберите его обратно к себе. Кормите, носки покупайте, спите с ним в одной кровати, если вам так важно контролировать каждый его шаг!
Глаза свекрови округлились, и её лицо моментально покраснело от гнева.
— Как ты со мной разговариваешь?!
— Как с человеком, который лезет не в своё дело!
Виктор взорвался, встал между ними, как стенка.
— Всё, хватит! Мама, иди домой. Настя, заткнись.
Но было уже поздно.
Развод или война?
Дверь с грохотом захлопнулась так, что соседи сверху, наверное, подумали, что их потолок обрушился. Настя выскочила из квартиры, крепко сжав ключи в руке, как будто эти несчастные кусочки металла могли бы сами пробить дыру в её ладони.
— И не вздумай меня останавливать! — крикнула она через плечо, уже внизу.
Виктор остался стоять посреди коридора, бледный, с трясущимися руками, совсем как человек, который только что увидел привидение.
— Насть, ну давай просто… — попытался он её остановить.
— Нет! Хватит! Я устала быть третьей лишней в собственном браке! — ответила она, не оборачиваясь.
Серафима Григорьевна, сидя за кухонным столом и пережевывая свои умные мысли, наконец поднялась. Она не спешила, а как-то плавно, так будто собиралась сказать что-то весомое.
— Виктор, скажи ей, чтобы не устраивала истерики. Это же просто разговор был… — начала она, но её слова заглохли сразу, как только Виктор выкрикнул:
— МАМА, ЗАТКНИСЬ!
Тишина была такой густой, что, казалось, воздух сжался. Даже часы на стене перестали тикать. Серафима Григорьевна как-то резко отшатнулась, глаза её широко раскрылись, будто ей кто-то по лицу врезал.
— Ты… Ты мне так… — шептала она, не веря своим ушам.
— Да, мама! Именно так! Ты разрушила мою семью! Ты лезла, лезла, лезла, пока Настя не сбежала! Довольна?! — кричал Виктор, голос дрожал от ярости.
Губы Серафимы Григорьевны задрожали. Она тихо прошептала:
— Я… я просто хотела как лучше…
— Нет, ты хотела, чтобы всё было по-твоему! — Виктор так и не смог сдержать ярость, словно он только что взорвался.
Настя, уже спускаясь по лестнице, голосом, доносящимся снизу, продолжила:
— Витя, если решишь, кто для тебя важнее — звони. Но если придёшь с ней — даже не трать время.
Три дня спустя
Виктор сидел в пустой квартире. Он пил водку прямо из горла, не обращая внимания на то, что с каждым глотком его мир становился только более тусклым. На столе валялись бумаги — Настя уже подала на развод. Это было сделано быстро, без разговоров. Всё решено.
Телефон звонил не переставая. Мама. Опять мама. Как будто её звонки — это какой-то ритуал.
Он бросил телефон в стену. Экран погас. Тишина. Вот она, наконец-то, наступила. Его собственная тишина.
Встреча
Они столкнулись в кафе, совсем рядом с загсом. Настя, с папкой документов в руках, выглядела, как человек, готовый к чему-то важному. Виктор, с тёмными кругами под глазами, как будто только что проснулся.
— Пришёл подписать? — не поздоровалась она.
— Нет.
— Тогда зачем?
— Я хочу… — он сглотнул, глядя на неё. — Я хочу попробовать ещё раз. Без неё. Совсем.
Настя замерла, как будто его слова были чем-то неожиданным, почти шокирующим.
— Ты серьёзно? — спросила она, не веря в то, что только что услышала.
— Да.
— А если она вдруг скажет, что умирает? Или заболела? Или просто захочет «проведать»? — её голос звучал уже не так мягко.
— Я…
— Вот видишь. Ты даже сейчас не уверен. — она развернулась и пошла к выходу, не глядя на него.
Но Виктор вдруг громко, так что официантка чуть не уронила поднос с напитками, крикнул:
— Я ВЫБИРАЮ ТЕБЯ!
Настя остановилась, но не обернулась.
— Докажи.
***
Виктор пришёл к матери. Впервые за неделю. Он стоял перед ней, но слова тяжело давались. Он с трудом, но всё-таки сказал:
— Мама, я люблю тебя. Но если ты ещё раз вмешаешься в мою жизнь — я исчезну. Навсегда.
Серафима Григорьевна зарыдала, не скрывая слёз.
Тем временем Настя сидела дома, обдумывая, стоит ли верить в то, что люди на самом деле могут измениться…
Месть
Серафима Григорьевна сидела в своем кресле, кутая в руках чашку с остывшим чаем. На столе перед ней лежала фотография — Виктор на выпускном, улыбающийся, весь такой красивый и юный. Её мальчик.
«Как она посмела?» — думала она, глядя на снимок, прокручивая в голове одно единственное слово: Настя должна заплатить.
План
Три дня спустя Настя получила письмо. Всё как положено: официальный бланк, печать, подпись.
«Уважаемая Анастасия Сергеевна! На основании поступившей информации налоговой службой возбуждена проверка в отношении вашего ИП…»
Настя перечитала письмо дважды. Трижды.
— Что за чушь?.. — пробормотала она, заливаясь злостью.
Её студия детского развития — это был честный бизнес, и все отчёты сдавались вовремя, как положено.
Она набрала налоговую. Ответ был кратким:
— Проверка назначена. По обращению граждан.
— По какому… какому ещё обращению?!
— Анонимное. Основания серьезные — уклонение от уплаты налогов, работа без лицензии…
Настя почувствовала, как холод пробежал по спине.
Разговор
Виктор ворвался домой, когда Настя уже ломала голову над кипой бумаг. Она рыскала по ним, как будто она могла там найти хоть малейший след логики.
— Ты знаешь, кто это мог сделать? — её голос едва слышен, дрожит от нервов.
Он молчал. Долго молчал. Молчал так, будто его собственные слова могли убить.
— Витя?..
— Мама… — произнёс он, как будто это слово обжигало ему губы.
Настя резко встала, перевернув стул.
— Я убью её.
Визит
Когда Настя пришла к Серафиме Григорьевне, та открыла дверь, словно ждала кого-то.
— О, Настенька! Какие неожиданные визиты… — сказала свекровь, стараясь изобразить удивление.
— Отзывайте заявление.
— О чём ты? — Серафима закатила глаза, делая вид, что ничего не понимает.
— Не строй из себя дурочку, я знаю, что ты написала донос!
— Я просто побеспокоилась, что твой бизнес не совсем… чистый. Разве плохо заботиться о порядке? — свекровь пыталась оправдаться, но её голос тронулся на последний слог, стало понятно, что она нервничает.
Настя шагнула ближе.
— Вы разрушаете мою жизнь! За что, мать вашу?!
— За то, что ты забрала у меня сына! — свекровь вдруг сорвалась. Маска безразличия рухнула, и её лицо исказилось злобой.
Тишина.
Потом Настя засмеялась. Медленно. Сухо.
— Боже… Вы просто одинокая старуха, которой больше нечем заняться.
Серафима Григорьевна как будто получила пощёчину.
— Вон из моего дома! — она почти задыхалась от ярости.
— С удовольствием. Но знайте: если мою студию закроют — я подам в суд. За клевету. И тогда все узнают, какая вы на самом деле…
Неожиданный поворот
На следующий день Виктор пришёл к матери. Один.
— Зачем ты это сделала? — его голос был холоден и равнодушен, как лёд.
— Она тебя не достойна!
— Мама… Ты уничтожила нас.
Серафима Григорьевна, неожиданно для себя, опустила глаза.
— Я… Я не хотела…
— Хотела. И теперь слушай внимательно: либо ты собираешься в налоговую и забираешь заявление, либо я никогда больше не переступлю этот порог.
Его слова были как нож, и она не смогла их вытерпеть.
***
Через неделю проверку отменили.
Когда Настя спросила Виктора, как ему это удалось, он ответил, мрачно улыбаясь:
— Я просто сказал ей, что если она не остановится — я сам напишу заявление. Но уже на неё.
Серафима Григорьевна в тот вечер впервые в жизни осталась совсем одна.
Последний акт
Дверной звонок прозвучал неожиданно, прямо в сердце. Настя чуть не расплескала чай, пока рассматривала через глазок свою свекровь. Та стояла с коробкой конфет и какой-то увесистой папкой. Ну, конечно. После налоговой — еще и что-то новенькое?
— Можно войти? — голос Серафимы Григорьевны звучал так, будто она пришла не с визитом, а на праздник.
Настя не стала торопиться открывать дверь, а просто прижалась к ней, не давая пройти.
— Вы чего-то хотели? — поинтересовалась она, скрестив руки на груди.
— Помириться. — Свекровь протянула коробку с конфетами. — Я поняла, что была неправа. Давай… давай просто поговорим.
«Просто поговорим», — конечно. Как много фальши в этом слове. Настя почти не сдержала смех. Но любопытство победило — все-таки не каждый день свекровь приходит на такие «мирные» переговоры.
— Заходите, — нехотя отступила в сторону.
Примирение
Серафима Григорьевна аккуратно присела на край дивана, так, как будто боялась оставить следы. Папка с документами опустилась рядом. Свекровь начала распечатывать коробку с конфетами.
— Виктор говорил, ты любишь «Птичье молоко».
— Раньше любила. Пока вы не начали лезть в каждый мой выбор. — Настя, сев напротив, скрестила руки. — Так о чем, собственно, будем «поговорить»?
Серафима Григорьевна сделала глубокий вздох, явно пытаясь не заметить сарказма.
— Я… хочу извиниться. За налоговую. Это был импульс.
— Импульс? — Настя хохотнула, чуть не выплюнув слюну. — Оформленный по всем правилам, с печатями и печатями?
— Я действовала эмоционально… — пальцы свекрови нервно постукивали по папке. Видно, играть в «смирение» ей порядком надоело.
— А это что? — Настя кивнула на папку.
— Документы… которые тебе стоит увидеть.
Пауза.
— Показывайте.
Удар
Серафима Григорьевна медленно открыла папку, вытащила фотографию и поднесла её к Насте. На снимке был Виктор. В кафе. С какой-то женщиной. Обнимал её за талию.
— Это было вчера, — сказала свекровь, а её голос звучал почти жалобно, как у старой кошки, которая под дверью просит поесть.
Настя взяла фотографию, но даже не вздрогнула. Пожалуй, это было странно — она ожидала большего.
— И что? — сухо спросила она.
— Он тебе изменяет, Настя. — Голос Серафимы Григорьевны стал невыносимо жалостливым. — Я пыталась тебя предупредить…
— Предупредить? — Настя посмотрела на неё. — Или разрушить?
— Я просто показываю правду! — с раздражением произнесла свекровь.
— Нет, вы подстроили эту «правду».
Свекровь на мгновение смутилась, но тут же выпрямилась.
— Ты правда думаешь, что мой сын будет верен такой… — она помедлила, выбирая слова, но Настя её перебила.
— Закройте рот, — она встала, уже не пытаясь скрыть ярость. — Или я прямо сейчас позвоню Виктору и спрошу, кто эта женщина?
— Звони! — Свекровь тоже встала, держа в руках папку, как оружие. — Он тебе соврёт!
Настя не медлила, достала телефон.
Разоблачение
— Витя. Твоя мама у меня, показывается с фоткой, где ты вчера в кафе с какой-то блондиночкой. Обнимаешь её. Это кто?
Пауза.
— …Серьезно? — Виктор в трубке звучал так, как будто его только что разбудили. — Это Лена. Моя двоюродная сестра. Которая приехала из Питера, и которую мама сама попросила меня встретить.
Тишина.
Серафима Григорьевна побледнела. Казалось, что её лицо на секунду потеряло всякую связь с реальностью.
— Он… он врет… — прошептала она, явно готовая сгореть от стыда.
— Мама, хватит! — Виктор в трубке сорвался, его голос прорезал воздух. — Я еду домой, и если ты еще раз попробуешь…
Настя отключила телефон и посмотрела на свекровь, с нескрываемым сочувствием и насмешкой в глазах.
— Ну что, Серафима Григорьевна? Продолжаем «примирение»?
Финал
Через двадцать минут Виктор был уже дома. Он стоял перед матерью, его глаза были холодными, как лёд.
— Всё. Больше никаких шансов, — его голос был твёрдым, как никогда раньше. — Ты перешла все границы.
— Я… я просто… — Серафима Григорьевна тряслась, слабея от собственного позора.
— Уходи. И если хочешь когда-нибудь увидеть меня или своих будущих внуков — научись молчать. — Виктор спокойно, но решительно произнес это.
Серафима Григорьевна сгорбилась, как будто что-то внутри неё рухнуло, ломая её внутренний мир.
— Внуков?.. — её голос был почти неслышен.
Настя молча положила руку на живот.
И впервые за всё время она искренне улыбнулась.
