— Почему ты мне не сказала? — его голос звучал непривычно тихо, почти шёпотом, но каждое слово било, как пощёчина.
Я застыла в дверном проёме. В руках Алексея была старая тетрадь в потёртой красной обложке. Мой дневник. Тот самый, который я не открывала уже больше десяти лет.
— Что ты… — начала я, но слова застряли в горле.
— Тринадцать лет, Марина. Тринадцать лет я растил чужого ребёнка.
Воздух между нами стал густым и тяжёлым. Казалось, ещё мгновение — и я задохнусь. На кухонных часах было 19:42. Кирилл должен вернуться с тренировки через полчаса. У меня было тридцать минут, чтобы объяснить необъяснимое.
— Давай поговорим, — произнесла я, закрывая за собой дверь. — Пожалуйста.
Алексей поднял на меня глаза. В них не было ярости — только бесконечная усталость и растерянность.
— О чём тут говорить? Я думал, что знаю тебя тринадцать лет. А оказывается, все эти годы ты… — он не закончил фразу, лишь бессильно опустил руки.
Дневник упал на пол. Я машинально подняла его. Страницы сами раскрылись на записи от 12 мая 2009 года: «Я не могу больше лгать себе. То, что происходит между мной и Игорем — это не просто увлечение. Это то, чего никогда не было у нас с Алексеем. Когда он прикасается ко мне, весь мир исчезает…»
Я помнила эти строки. Каждое слово, написанное в порыве той безумной весны, когда я влюбилась в коллегу Алексея и потеряла голову. Мне было двадцать четыре. Жизнь казалась бесконечной, а любовь — единственным, что имело значение.
— Хотел купить тебе подарок на годовщину, — горько усмехнулся Алексей. — Искал в шкафу твой старый браслет, чтобы позаимствовать для ювелира… А нашёл вот это.
Алексей сидел на краю кровати, сгорбившись, будто постарел на десять лет за одно мгновение. Ему было сорок два, но сейчас он выглядел глубоким стариком.
— То, что было с Игорем… это ошибка, — я пыталась подобрать слова, но они звучали фальшиво даже для меня самой.
— Кирилл родился через четырнадцать месяцев после того, как ты писала эти… откровения. И я никогда не сомневался, — его голос дрогнул. — Никогда не задавал вопросов, почему у нас с сыном нет ничего общего. Почему у всех в семье карие глаза, а у него — голубые. Я списывал это на гены твоей матери, на случайность, на что угодно…
Я молчала. Что я могла сказать? Что тринадцать лет назад сделала выбор, который казался единственно возможным? Что любила нашего сына больше жизни — неважно, кто был его биологическим отцом?
— Тебе легко было решить за всех нас, — Алексей поднялся и подошёл к окну. — За меня, за Кирилла… даже за Игоря. Никто из нас не имел права голоса.
— Игорь не знает, — мой голос был едва слышен.
Алексей резко обернулся:
— Что?
— Он не знает, что Кирилл его сын. Я никогда ему не говорила.
Это признание повисло между нами, как ещё одна ложь. Но это была правда. После того, как я узнала о беременности, я прекратила всякие отношения с Игорем. Тот роман длился всего три месяца, но перевернул всю мою жизнь.
— И что, за тринадцать лет он ни разу не видел Кирилла? Не задавался вопросами?
— Он переехал в Петербург почти сразу после… после того, как мы расстались. Я думала, что больше никогда его не увижу.
Алексей покачал головой:
— И ты вот так просто вычеркнула его из жизни? Человека, которого, если верить этим записям, — он кивнул на дневник, — любила больше всего на свете?
— Я любила тебя! — воскликнула я. — Всегда любила. То, что было с Игорем… это было наваждение, слабость…
— Слабость, — эхом отозвался Алексей. — Которую ты скрывала тринадцать лет. Тринадцать лет брака, Марина.
Он пересёк комнату и встал напротив меня:
— Знаешь, что самое страшное? Я просматривал эти страницы и искал хоть одно слово раскаяния. Хоть строчку о том, что ты жалеешь о предательстве.
Я перелистнула страницы дневника, дошла до последней записи, датированной 10 сентября 2010 года, через месяц после рождения Кирилла:
«Сегодня Алексей взял сына на руки и сказал, что это самый счастливый день в его жизни. Он плакал, Алексей, который никогда не плачет. Я смотрела на них и думала, что никогда не смогу признаться. Никогда не разрушу этого счастья. Это мой последний секрет, который я буду хранить до конца жизни. И это моё последнее слово в этом дневнике».
— Я не писала о раскаянии, — тихо сказала я. — Я жила им. Каждый день последних тринадцати лет.
За окном стемнело. Кирилл должен был вернуться с минуты на минуту, и мы оба это понимали.
— Что будем делать? — спросил Алексей, и в его голосе впервые за весь вечер послышалась неуверенность.
— Не знаю, — честно ответила я. — Но я прошу тебя об одном: не говори Кириллу. По крайней мере, не сейчас. Он не заслужил этого.
— А я? — Алексей посмотрел мне прямо в глаза. — Я заслужил тринадцать лет жить во лжи?
— Нет, — я покачала головой. — Никто этого не заслуживал.
В прихожей хлопнула дверь. Послышались быстрые шаги Кирилла, его энергичный голос:
— Мам, пап, я дома! У нас сегодня была такая тренировка!
Мы с Алексеем замерли, глядя друг на друга. Вся наша жизнь, все наши решения привели нас к этому моменту. И только сейчас я поняла, что следующие пять минут определят судьбу не только нашего брака, но и жизнь человека, которого мы оба любили больше всего на свете.
— Идём, — сказал Алексей, пряча дневник в карман домашней куртки. — Сын вернулся.
Это слово — «сын» — прозвучало как клятва. Я не знала, сможет ли Алексей когда-нибудь простить меня. Но в тот момент я поняла — он никогда не перестанет быть отцом для Кирилла, что бы ни случилось между нами.
Прошло три года. Кирилл готовился к поступлению в университет, а мы с Алексеем так и жили под одной крышей — словно чужие люди, связанные только заботой о сыне. После той ночи мы переехали в разные спальни. Алексей говорил, что нужно время, чтобы всё обдумать. Я не торопила его.
Мы стали хорошими актёрами. Друзья, коллеги, даже родители не догадывались о том, что происходит в нашем доме. Только Кирилл иногда бросал на нас странные взгляды, но никогда не задавал вопросов.
Я всё ждала, когда Алексей предложит развод. Иногда мне казалось, что это было бы честнее, чем наше молчаливое сосуществование. Но он не предлагал, а я не решалась заговорить об этом первой.
В тот день я возвращалась с работы поздно. Зимние сумерки уже опустились на город, и в окнах нашей квартиры горел свет. Я поднималась по лестнице, когда услышала мужские голоса. Один принадлежал Алексею, а второй… Второй я узнала бы из тысячи. Игорь.
Я застыла перед дверью, не решаясь войти. Что он делает в нашем доме? Как они вообще встретились? За последние три года я видела Игоря всего дважды — случайно, в городе. Мы обменялись парой вежливых фраз и разошлись, будто никогда не знали друг друга.
Наконец, я собралась с духом и открыла дверь.
Они сидели на кухне. Алексей — с каменным лицом, Игорь — растерянный, постаревший, но всё такой же красивый. Увидев меня, он поднялся:
— Марина…
— Что происходит? — я переводила взгляд с одного на другого.
Алексей молча указал на конверт, лежащий на столе.
— Результаты теста ДНК, — сказал он. — Я попросил Игоря сдать его.
— Что?! — я почувствовала, как земля уходит из-под ног. — Ты не имел права!
— Имел, — спокойно ответил Алексей. — Я вырастил этого мальчика. Я имею право знать наверняка.
— И что показал тест? — мой голос дрожал.
Алексей и Игорь переглянулись.
— Кирилл не сын Игоря, — произнёс Алексей. — Он мой сын, Марина. Всегда был моим.
Я опустилась на стул, не веря своим ушам.
— Но как… я была уверена…
— Когда именно ты была с Игорем? — спросил Алексей. — В апреле-мае 2009 года?
Я молча кивнула.
— А Кирилл родился в августе 2010-го. По всем подсчётам получается, что ты забеременела в ноябре или декабре 2009-го. Через полгода после вашего… романа.
— Я не понимаю, — прошептала я. — Как я могла так ошибиться?
Игорь наконец заговорил:
— Марина, я хотел тебе рассказать. Много раз хотел. Но ты… ты так резко оборвала всё. А потом я узнал, что ты беременна, и решил, что это… — он замолчал, подбирая слова.
— Что, Игорь? — я подняла на него глаза.
— Я не могу иметь детей, — тихо сказал он. — Никогда не мог. Врождённая патология. Я узнал об этом, когда мне было двадцать пять. За четыре года до нашей встречи.
В кухне повисла тишина. Я смотрела на двух мужчин, которые перевернули мою жизнь, и не могла произнести ни слова.
— Почему ты мне не сказал? — наконец выдавила я.
— Мы встречались всего три месяца, Марина, — горько усмехнулся Игорь. — Не то чтобы у нас было много разговоров о будущем или детях.
Он был прав. То, что было между нами, никогда не касалось будущего. Только настоящего, только сиюминутной страсти, которая ослепила меня.
— Но почему ты решил сделать тест сейчас? — повернулась я к Алексею. — После стольких лет?
Алексей достал из кармана мой старый дневник:
— Я перечитывал его снова и снова, пытаясь понять, где именно всё пошло не так. И заметил даты. Твой роман с Игорем закончился в июне 2009-го, а последняя запись… та, где ты пишешь о новорождённом Кирилле… датирована сентябрём 2010-го. Между этими событиями — больше года. И я начал думать.
— Три года ты думал об этом? — прошептала я.
— Нет, — покачал головой Алексей. — Я боялся. Боялся узнать правду. А потом месяц назад встретил Игоря на конференции в Москве. И решил, что пора всё прояснить.
Игорь поднялся:
— Я, пожалуй, пойду. Вам нужно поговорить наедине.
Он направился к выходу, но у двери остановился:
— Знаешь, Марина, я долго не мог забыть тебя. Думал, что ты ушла из-за моей… неспособности иметь детей. Что ты как-то узнала и решила вернуться к мужу. А сейчас понимаю — всё было гораздо сложнее.
Когда за ним закрылась дверь, мы с Алексеем остались одни. Я чувствовала себя опустошённой. Тринадцать лет вины, страха, ожидания разоблачения — и всё это оказалось бессмысленным. Но хуже всего была мысль о том, что я разрушила свой брак из-за фантома, из-за ошибки.
— Что теперь? — спросила я.
Алексей долго молчал.
— Я не знаю, — наконец произнёс он. — Три года я жил с мыслью, что Кирилл не мой сын. Учился любить его, несмотря на это. И, знаешь, это было непросто. Но я справился. Потому что он — лучшее, что есть в моей жизни. А сейчас…
— Сейчас ты знаешь, что он твой, — закончила я за него.
— Да. Но это ничего не меняет между нами, Марина. Ты всё равно предала меня. Пусть не так, как я думал, но предала.
Я кивнула. Он был прав.
— Мне нужно время, — сказал Алексей. — Теперь, когда я знаю правду, мне нужно всё обдумать заново.
Кирилл вернулся поздно. Я слышала, как он разговаривал с отцом на кухне — о поступлении, о будущем, о планах на лето. Их голоса звучали так обыденно, будто ничего не изменилось. Будто весь мир не перевернулся сегодня.
Когда Кирилл наконец ушёл к себе, Алексей зашёл в мою комнату. Он выглядел уставшим, но каким-то решительным.
— Я думаю, нам стоит попробовать начать сначала, — сказал он. — Ради Кирилла. И ради нас самих.
Я подняла на него удивлённый взгляд:
— Ты уверен?
— Нет, — честно ответил он. — Но я хочу попытаться. Последние три года я жил с призраком твоей измены. С мыслью о том, что ты любила другого. Что наш сын — не мой. И знаешь, что я понял? Что даже если бы Кирилл оказался сыном Игоря, это ничего бы не изменило в моём отношении к нему. Он всё равно остался бы моим сыном.
Алексей сделал паузу:
— И в моём отношении к тебе это тоже ничего не изменило бы. Потому что я так и не перестал тебя любить, как ни пытался.
Я почувствовала, как к горлу подступают слёзы:
— После всего, что я натворила?
— Знаешь, — медленно произнёс Алексей, — самое страшное в том, что случилось три года назад — не то, что я узнал о твоей измене. А то, что я перестал доверять своим воспоминаниям. Своим чувствам. Тринадцать лет семейной жизни вдруг показались мне иллюзией. Я начал сомневаться во всём. В каждом твоём слове, в каждом проявлении любви.
Он сел рядом со мной на кровать:
— А сегодня я вдруг понял, что всё это было настоящим. Всё, что мы пережили вместе — настоящее. И наша любовь — тоже. Да, ты совершила ошибку. Страшную ошибку. Но это не перечёркивает остальные тринадцать лет нашего брака.
Я не могла поверить в то, что слышу. После трёх лет молчания, после всей той боли, что я причинила ему — Алексей предлагал нам второй шанс.
— Я не заслуживаю прощения, — прошептала я.
— А я не говорю, что простил, — ответил он. — Я говорю, что хочу попытаться. Хочу заново научиться верить тебе.
Он взял мою руку:
— Но мне нужно, чтобы ты была честна со мной. Во всём. Всегда. Больше никаких секретов, Марина.
Я сжала его ладонь:
— Никаких секретов.
В ту ночь мы долго говорили. О том, что случилось четырнадцать лет назад. О моем страхе, о его боли, о нашем сыне. О том, как мы чуть не разрушили собственное счастье из-за моей лжи и его молчания.
Когда за окном начало светать, Алексей спросил:
— Почему ты так и не написала в дневнике о том, что вернулась ко мне? О том, что решила остаться в браке, а не уйти к Игорю?
Я задумалась. Этот вопрос никогда не приходил мне в голову.
— Наверное, потому что для меня не было выбора. Не было момента «возвращения», — медленно сказала я. — Я никогда не переставала любить тебя, Алексей. Даже когда думала, что влюблена в Игоря. Ты был… константой. Тем, что всегда оставалось в моей жизни, что бы ни происходило.
— И поэтому ты не посчитала нужным это записать? — в его голосе слышалась горечь.
— Нет, — покачала я головой. — Поэтому я решила, что не буду больше вести дневник. Потому что вся моя жизнь снова стала общей с тобой. И мне больше не нужно было место, где я могла бы быть честной сама с собой. Я могла просто быть честной с тобой.
Утром, когда Кирилл уже ушёл в школу, Алексей достал из кармана мой старый дневник.
— Что ты хочешь с ним сделать? — спросил он.
Я взяла тетрадь из его рук:
— Сжечь. Вместе с тобой.
Мы вышли на балкон. Апрельское утро было свежим и ясным. Я держала дневник над металлической миской, а Алексей поджёг один из его уголков. Страницы с моими признаниями, страхами, надеждами — всё обратилось в пепел.
— Знаешь, — сказал Алексей, глядя на тлеющие остатки, — мы с тобой потеряли три года.
— Я знаю, — кивнула я. — И я бы отдала всё, чтобы вернуть их.
— Нельзя вернуть время, — он обнял меня за плечи. — Но можно начать заново.
В тот момент я поняла, что мы действительно начинаем с чистого листа. Не так, как тринадцать лет назад, когда я скрыла свою измену и мы продолжили жить как ни в чём не бывало. А по-настоящему. Без тайн и недомолвок.
Путь к восстановлению доверия будет долгим, я это знала. Но впервые за многие годы я чувствовала не вину, а надежду.
— Как думаешь, стоит ли рассказать Кириллу обо всём? — спросил Алексей.
Я задумалась, потом покачала головой:
— Не сейчас. Может быть, когда-нибудь, когда он будет старше. Когда поймёт, что и родители могут совершать ошибки. И что любовь — это не только счастье, но и прощение.
Алексей молча кивнул. Мы стояли на балконе, глядя на пепел моего дневника, разносимый весенним ветром. Впереди был новый день и новая жизнь — та, в которой мы могли быть честны друг с другом. И с самими собой.
