— Марина, там к тебе… — голос Лизы, домработницы, звучал странно, будто она увидела призрака.
Я взглянула на часы — почти семь вечера. Странное время для визитов. Особенно незапланированных.
— Кто там?
— Он не представился, — Лиза нервно теребила край фартука. — Сказал, что вы знакомы. Давно.
В груди что-то сжалось. Так бывает, когда предчувствие бьёт под дых сильнее очевидности.
— Хорошо, я сейчас подойду.
Я отложила книгу, машинально поправила волосы и спустилась вниз. Сердце стучало где-то в горле. Словно тело уже знало то, о чём разум ещё только догадывался.
Я открыла дверь и увидела его. Всё тот же взгляд. Но теперь — я не та. И он не тот. А мой муж — его брат.
— Здравствуй, Марина.
Голос. Боже, этот голос. Сколько ночей он снился мне, сколько раз я просыпалась с его эхом в ушах. Я забыла, как дышать. На мгновение время исчезло — нет двадцати лет, нет морщинок у глаз, нет седины на висках. Есть только мы — двадцатилетние, безумно влюблённые, готовые свернуть горы.
— Сергей, — имя вырвалось само, будто все эти годы оно ждало своего часа где-то глубоко внутри.
— Можно войти?
Я отступила, пропуская его в дом. Его дом. Нет, теперь это дом его брата. Нашего с Андреем дома.
— Андрея нет. Он в командировке, — зачем-то сказала я, хотя он не спрашивал.
— Я знаю. Я звонил ему вчера.
Конечно. Братья. Как я могла забыть? Андрей знал о его приезде. И ничего мне не сказал.
В гостиной Сергей осмотрелся, задержав взгляд на семейных фотографиях. Наша свадьба. Отпуск в Греции. Андрей с нашей дочерью Соней на выпускном.
— Красивая девочка, — он кивнул на фото. — На тебя похожа.
— Спасибо, — я не знала, что ещё сказать.
Молчание сгущалось, обволакивало комнату. В воздухе повисли невысказанные вопросы.
— Будешь чай? Или что-нибудь покрепче? — я наконец нашла спасение в простых бытовых ритуалах.
— Виски, если есть. Со льдом, — он опустился в кресло, то самое, где обычно сидел Андрей.
Я налила ему виски, себе — красное вино. Руки дрожали, и я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
— Двадцать лет, — произнесла я, вернувшись в гостиную. — Ни одного звонка, ни одного письма.
— Я писал, — он смотрел прямо, без тени смущения. — Первые два года.
— Я не получала никаких писем.
Он усмехнулся:
— Твоя мать. Она всегда меня ненавидела. Считала, что я тебя испорчу.
— Мама? — я опешила. — Она перехватывала твои письма?
— А ты думала, почему я перестал писать? — он сделал глоток виски. — Андрей мне сказал. Спустя годы, когда уже было поздно.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Андрей знал? И молчал? Все эти годы?
— Зачем ты вернулся? — мой голос звучал глухо, будто из-под воды.
Сергей поставил стакан и наклонился вперед. Его глаза — те же серые глаза, которые я когда-то знала лучше своих собственных — смотрели словно сквозь меня, в ту девушку, которой я когда-то была.
— Я должен был увидеть тебя, — просто ответил он. — Хотя бы раз.
В ту весну 2003 года я считала дни до защиты диплома. Впереди была целая жизнь, и мне не терпелось её начать. Кафедра философии Московского университета стала моим домом на пять лет, но я чувствовала, что настало время двигаться дальше.
Сергея я встретила на выставке современного искусства. Он стоял перед инсталляцией — разбитое зеркало, осколки которого складывались в человеческий профиль, — и делал заметки в маленьком блокноте.
— Нравится? — спросила я, сама не понимая, откуда взялась эта смелость.
Он обернулся, и в его взгляде мелькнуло удивление:
— Пытаюсь понять.
— А что тут понимать? — я подошла ближе. — Человек видит себя только в отражениях других. По кусочкам. И никогда — целиком.
Он смотрел на меня несколько долгих секунд, а потом улыбнулся:
— Ты всегда такая категоричная?
— Только по вторникам, — ответила я, улыбнувшись в ответ.
Так начался наш роман — стремительный, яркий, выбивающий почву из-под ног. Сергей был аспирантом на кафедре журналистики, писал диссертацию о влиянии новых медиа на формирование общественного мнения. Он говорил о журналистике как о призвании, как о возможности менять мир. А я слушала и влюблялась в каждое его слово.
Мы бродили по ночной Москве, спорили о книгах, целовались под дождём, строили планы на будущее. Я никогда не чувствовала себя настолько живой, настолько собой.
А потом пришло предложение из Нью-Йорка. Престижная стажировка, возможность работать с лучшими журналистами-расследователями, шанс, который выпадает раз в жизни.
— Поехали со мной, — сказал он тогда, держа меня за руки. — Просто поехали. Мы справимся.
Но я не могла. Мама перенесла инсульт, ей требовался постоянный уход. У меня была работа, которую я только начала, обязательства, которые не могла просто бросить.
— Год, — сказал он. — Максимум два. Я вернусь, и мы начнём всё сначала.
Я верила ему. Каждому слову.
Первые месяцы мы созванивались каждый день. Потом реже — разница во времени, загруженность, постоянная усталость. Его письма становились короче. Мои ответы — формальнее. А потом письма перестали приходить совсем.
Я ждала. Потом перестала. Жизнь продолжалась.
А через два года на пороге маминой квартиры появился Андрей — старший брат Сергея, вернувшийся из длительной командировки в Азии.
— Просто хотел узнать, как ты, — сказал он тогда.
И остался в моей жизни.
— Что случилось потом? После Нью-Йорка? — я смотрела на Сергея, пытаясь увидеть в этом незнакомом мужчине того мальчишку, которого когда-то любила.
— Долгая история, — он потёр переносицу жестом, так напоминающим Андрея, что у меня защемило сердце. — Стажировка переросла в постоянную работу. Потом Ближний Восток, горячие точки, репортажи с передовой. Жизнь на чемоданах.
— Ты мог бы написать, — в моих словах не было обвинения, только констатация факта.
— После того, как узнал о тебе и Андрее? — он покачал головой. — Нет. Это было бы нечестно.
Я вздрогнула:
— Когда ты узнал?
— В 2008-м. Андрей позвонил мне, сказал, что женится. На тебе.
Значит, он знал. Все эти годы он знал, что я стала женой его брата.
— Я была уверена, что ты забыл обо мне, — тихо сказала я.
— Я пытался, — он смотрел куда-то мимо меня. — Господи, как я пытался.
За окном стемнело. Лиза давно ушла домой. Мы сидели в полумраке, и прошлое оживало между нами — яркими вспышками, болезненными воспоминаниями, непрожитыми возможностями.
— Ты счастлива с ним? — внезапно спросил Сергей.
Вопрос должен был застать меня врасплох, но почему-то не застал.
— Да, — ответила я, и это была правда. — Андрей хороший муж. И прекрасный отец.
— Я рад, — он улыбнулся, но глаза остались серьёзными. — Правда рад.
— А ты? Ты счастлив?
Он задумался:
— У меня была интересная жизнь. Я видел мир, делал важную работу. Встречал интересных людей.
— Это не ответ.
— А ты всё такая же упрямая, — он рассмеялся. — Нет, Марина. Я не был счастлив. Но я был свободен. И, возможно, именно это мне и было нужно.
Его телефон завибрировал. Он взглянул на экран и тяжело вздохнул.
— Мне пора, — он поднялся. — Спасибо за виски. И за разговор.
— Ты остановился у Андрея? — спросила я, следуя за ним к двери.
— Нет, в гостинице. Я пробуду в Москве неделю. Есть дела в издательстве.
Он надел пальто, и я вдруг увидела в зеркале прихожей нас — двоих людей, когда-то бывших центром вселенной друг для друга, а теперь ставших почти чужими.
— Сергей, — я решилась задать вопрос, мучивший меня весь вечер. — Андрей знает, что ты пришел?
— Да, — он помедлил. — Это была его идея.
Когда в 2006 году в моей жизни появился Андрей, я всё ещё пыталась собрать себя по кусочкам. Мама умерла полгода назад. Работа в научном журнале забирала всё время и силы. Друзья потихоньку растворились в собственных семьях и карьерах.
Андрей был старше Сергея на пять лет, но внешне они были поразительно похожи. Те же серые глаза, тот же разворот плеч, та же манера слегка наклонять голову, когда слушает собеседника. Но на этом сходство заканчивалось.
Если Сергей был огонь — яркий, непредсказуемый, обжигающий, — то Андрей был земля — надёжная, спокойная, дающая опору. Рядом с ним я впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности.
Наши отношения развивались медленно. Мы были осторожны друг с другом, словно два человека, которые слишком хорошо знают, как больно может быть, когда всё рушится. Он никогда не говорил о Сергее, а я никогда не спрашивала.
Когда Андрей сделал предложение, я согласилась без колебаний. Ему было тридцать три, мне — двадцать пять. Возраст, когда уже понимаешь, чего хочешь от жизни.
Свадьба была скромной — только близкие друзья и родственники. Брата жениха среди гостей не было.
Наша жизнь складывалась как страницы хорошо продуманной книги — предсказуемо, логично, без резких поворотов. Рождение Сони, покупка дома, карьерный рост Андрея, мой переход на преподавательскую работу. Размеренность, которая со временем стала казаться единственно возможным способом существования.
Я почти забыла, какой была до встречи с Андреем — дерзкой, страстной, готовой рискнуть всем ради чувства. Почти забыла, как кружилась голова от поцелуев Сергея, как замирало сердце от его писем, как весь мир казался бледным, когда его не было рядом.
Я научилась жить без этого головокружения. И была уверена, что научилась жить без него.
После ухода Сергея я долго стояла у окна, глядя в темноту. В голове крутились обрывки разговора, непроизнесённые слова, вопросы, которые я так и не задала.
Его идея. Это была идея Андрея — чтобы Сергей пришёл, когда мужа нет дома. Чтобы мы поговорили наедине впервые за двадцать лет.
Зачем? Что это — акт доверия или проверка? Или, может быть, способ закрыть какую-то главу в собственной жизни?
Я набрала номер мужа. Гудки растягивались, отдаваясь пульсацией в висках.
— Привет, — голос Андрея звучал бодро, несмотря на поздний час. — Как ты?
— Почему ты мне не сказал? — я не стала ходить вокруг да около.
Пауза. Я слышала его дыхание на другом конце линии.
— Он приходил, — не вопрос, утверждение.
— Да.
Снова молчание.
— Я хотел, чтобы вы поговорили, — наконец сказал он. — Это было нужно вам обоим.
— После стольких лет? — мой голос дрогнул. — Андрей, он сказал, что знал о нашей свадьбе. И что ты знал о его письмах, которые перехватывала мама.
— Да, — просто ответил он.
— И ты молчал? Все эти годы?
Я слышала, как он делает глубокий вдох.
— Марина, когда мы познакомились, ты всё ещё любила его. Я видел это в твоих глазах каждый день. Даже когда ты говорила, что забыла, что двинулась дальше. Даже в день нашей свадьбы.
Его слова ударили под дых.
— Это неправда, — прошептала я.
— Правда, — мягко возразил он. — И это нормально. Первая любовь не умирает. Она просто трансформируется во что-то другое.
— Тогда почему? Почему ты не рассказал мне о письмах?
— Потому что не хотел, чтобы ты жила с сожалениями, — его голос звучал устало. — К тому моменту, когда я узнал о них, у нас уже была Соня. Мы были семьёй. А Сергей был на другом конце света, строя свою жизнь. Что бы изменилось, если бы ты знала?
Я закрыла глаза, представляя себя тогда — молодую мать, жену, пытающуюся совместить семью и работу. Что бы я сделала, узнав, что Сергей писал? Что мои чувства не были односторонними? Что мама своими руками порвала ниточку, связывающую нас?
— Когда он вернётся? — спросил Андрей, прерывая мои мысли.
— Он сказал, что пробудет в Москве неделю.
— Хорошо, — я слышала шорох бумаг на заднем плане. — Я вернусь послезавтра. Мы могли бы поужинать вместе. Все трое.
— Ты уверен? — я не могла поверить в то, что слышу.
— Абсолютно, — в его голосе звучала уверенность человека, который знает себя и свои границы. — Он мой брат, Марина. И как бы странно это ни звучало, я скучал по нему.
После разговора я долго не могла заснуть. Перед глазами стояло лицо Сергея — повзрослевшее, с новыми морщинками и шрамом у брови, но всё такое же родное. И лицо Андрея — спокойное, уверенное, ставшее частью моей повседневности настолько, что я перестала его по-настоящему замечать.
Два брата. Две дороги. Две жизни, которые могли бы быть моими.
Утром я проснулась с чётким пониманием того, что должна сделать. Я достала старую коробку с чердака — ту, в которой хранила письма, фотографии, билеты с концертов, маленькие сувениры из прошлого. На самом дне, под стопкой университетских конспектов, лежал потрёпанный блокнот в кожаной обложке.
Дневник, который я вела в 2003-2004 годах. Хроника нашей с Сергеем любви, написанная наивным, восторженным почерком двадцатилетней девушки.
Я не открывала его пятнадцать лет. И сейчас, перелистывая хрупкие от времени страницы, ощущала странное отстранение — словно читала о ком-то другом. О девушке, которой я когда-то была, о чувствах, которые когда-то испытывала.
Вечером позвонил Сергей.
— Ты не против встретиться завтра? Есть одно место, которое я хотел бы показать тебе.
Я могла отказаться. Сослаться на занятость, на необходимость подготовиться к возвращению Андрея. Но вместо этого я сказала:
— Конечно. Во сколько?
— В два? Я заеду за тобой.
Ночью мне снился сон. Я стояла на перекрёстке трёх дорог, не зная, какую выбрать. На одной стоял молодой Сергей, протягивая мне руку. На другой — Андрей с маленькой Соней на плечах. Третья дорога была пуста. А я стояла, не в силах сделать шаг ни в одну из сторон.
Я проснулась в холодном поту, с тяжёлым сердцем и ясным пониманием — выбор уже сделан. Двадцать лет назад. Или шестнадцать. Или каждый день после того, как я сказала «да» Андрею.
Сергей заехал за мной ровно в два. На нём был тёмно-синий свитер, подчёркивавший серый цвет глаз, и потёртые джинсы. Он выглядел моложе, чем вчера, — может быть, из-за солнечного света, а может, из-за лёгкой улыбки, игравшей на губах.
— Куда мы едем? — спросила я, садясь в машину.
— Увидишь, — он подмигнул. — Это сюрприз.
Мы ехали по знакомым улицам, и я вдруг поняла, что знаю маршрут. Эта дорога могла вести только в одно место.
— Серьёзно? — я не смогла сдержать улыбку, когда мы подъехали к зданию выставочного центра. — Ты помнишь?
— Конечно, помню, — он выключил двигатель. — Здесь всё началось. Двадцать один год назад.
Внутри выставочный центр изменился до неузнаваемости. Современный ремонт, интерактивные экспозиции, толпы людей с телефонами.
Но зал, где мы когда-то встретились, остался почти таким же. Те же высокие потолки, те же огромные окна, пропускающие потоки дневного света.
— Тут больше нет разбитого зеркала, — сказал Сергей, озираясь. — Жаль. Это была интересная инсталляция.
— «Человек видит себя только в отражениях других. По кусочкам. И никогда — целиком», — процитировала я саму себя.
— Ты помнишь, — в его глазах мелькнуло удивление.
— Некоторые вещи невозможно забыть.
Мы бродили по выставке, рассматривая работы современных художников, комментируя, споря, смеясь. Как раньше. И в то же время — совсем не так. Теперь мы были взрослыми, с багажом опыта, с глубокими ранами, с пониманием цены каждого выбора.
— Знаешь, — сказал он, когда мы сидели в кафе при выставочном центре, — я часто думал, как сложилась бы наша жизнь, если бы ты поехала со мной тогда. Или если бы я остался.
Я посмотрела на свои руки — на левой поблёскивало обручальное кольцо, подаренное Андреем шестнадцать лет назад.
— Я тоже думала, — призналась я. — Особенно в первые годы. А потом перестала. Жизнь имеет свойство заполнять собой все пустоты.
— И всё же, — он наклонился вперёд, — если бы ты могла вернуться назад и изменить что-то, ты бы сделала это?
Вопрос повис между нами — острый, болезненный, требующий абсолютной честности.
— Нет, — наконец ответила я. — Потому что тогда у меня не было бы Сони. И Андрея. И всего, что составляет мою жизнь сейчас.
Он кивнул:
— Я так и думал.
— А ты? — спросила я, чувствуя, как сердце пропускает удар.
Он долго молчал, разглядывая чашку с остывшим кофе.
— Я бы не уехал, — наконец сказал он. — Или забрал бы тебя с собой. Или вернулся бы раньше. Но, — он грустно улыбнулся, — прошлое нельзя изменить. И, наверное, это к лучшему.
Когда мы вышли на улицу, начинался дождь — мелкий, моросящий, окутывающий город серебристой дымкой.
— Помнишь, как мы целовались под дождём на Пушкинской площади? — спросил Сергей, глядя на небо.
— И ты поскользнулся на мокрой брусчатке, — я рассмеялась от воспоминания.
— И чуть не утащил тебя за собой.
Мы стояли под козырьком выставочного центра, слушая шум дождя, и я вдруг поняла, что чувствую удивительное спокойствие. Не боль от встречи с прошлым, не тоску по несбывшемуся, а именно спокойствие. Словно замкнулся какой-то круг, словно встала на место последняя деталь в головоломке моей жизни.
— Спасибо, что пришла сегодня, — сказал Сергей, когда мы сели в машину. — Это было важно для меня.
— И для меня, — я повернулась к нему. — Знаешь, я всегда думала, что встреча с тобой будет похожа на землетрясение. Что всё рухнет — мой брак, моя уверенность, моя жизнь. Но ничего не рухнуло.
— Потому что ты построила крепкий фундамент, — он завёл двигатель. — С Андреем.
По дороге домой мы молчали. Не тягостным молчанием людей, которым нечего сказать друг другу, а уютной тишиной старых друзей, которым не нужны слова.
Когда Сергей остановил машину у моего дома, я протянула ему потрёпанный блокнот:
— Я хочу, чтобы он был у тебя.
Он взял дневник, провёл пальцами по кожаной обложке.
— Ты уверена?
— Абсолютно, — я улыбнулась. — Это часть нашей истории. Она заслуживает быть рассказанной до конца.
Мы договорились встретиться завтра — уже втроём, с Андреем. А сейчас я сидела у окна, глядя на дождь, и думала о двух братьях, так похожих внешне и таких разных по сути. О двух дорогах, одна из которых стала моей судьбой, а другая — дорогой, по которой мне не суждено было пройти.
И впервые за долгое время я была благодарна жизни за все её повороты — даже самые болезненные. Потому что именно они сделали меня той, кто я есть сейчас. Женщиной, которая точно знает, чего хочет. Женщиной, которая держит слово. Женщиной, которая умеет любить — тихо, глубоко, всем сердцем.
Я открыла ящик стола и достала фотографию — единственную, что у меня осталась. Мы с Сергеем на фоне МГУ, молодые, счастливые, уверенные, что весь мир у наших ног. Я провела пальцем по выцветшему снимку и поняла — больше не больно. Есть свет, есть принятие, есть умиротворение.
Утро следующего дня выдалось солнечным и свежим после вчерашнего дождя. Я проснулась с ощущением легкости, которого не испытывала давно. Позвонил Андрей — его самолёт приземлится раньше, чем планировалось. Он будет дома к обеду.
— Ты уже созвонился с Сергеем? — спросила я, пытаясь звучать как можно более обыденно.
— Да, мы договорились на семь вечера. В «Белой акации», — он помолчал. — Ты как?
— Хорошо, — ответила я. — На удивление хорошо.
Когда Андрей вернулся, я заметила, что он внимательно изучает моё лицо, словно ища признаки внутреннего смятения. Но их не было. Я действительно чувствовала себя спокойно.
— Расскажешь? — спросил он, когда мы сидели на веранде с чашками чая.
И я рассказала. О разговоре с Сергеем, о поездке в выставочный центр, о дневнике, который я отдала ему.
— Ты не злишься, что я встретилась с ним наедине?
Андрей покачал головой:
— Я знал, что так будет. Это было необходимо — вам обоим.
— Почему ты никогда не говорил о нём? — этот вопрос мучил меня годами.
Он отпил чай, тщательно подбирая слова:
— Потому что боялся того, что могу увидеть в твоих глазах. И потому что знал его слишком хорошо. Сергей всегда был… неукротимым. Ему нужно было пространство, свобода, движение. Вы были так похожи в этом.
— Мы? — я удивилась.
— Когда мы познакомились, ты была такой же — пылкой, нетерпеливой, жаждущей приключений. Я влюбился именно в эту тебя.
В его словах не было упрёка, только констатация факта.
— А потом?
— А потом жизнь делает своё дело, — он пожал плечами. — Рождение ребёнка, ипотека, работа… Мы все меняемся, Марина. Я тоже стал другим.
Я подумала о том юноше, которого когда-то привела домой — высоком, с вечной сигаретой в руках, острым на язык. И о Андрее сегодняшнем — уверенном в себе мужчине, надёжном, сильном, с редкими сединами на висках.
— Ты думаешь, он… Сергей, он мог бы быть счастлив со мной? — я задала вопрос, который никогда не осмеливалась сформулировать даже в мыслях.
Андрей долго молчал.
— Нет, — наконец сказал он. — И не потому, что с тобой что-то не так. Просто Сергею нужно было пройти собственный путь. Один.
Я кивнула, понимая, что он прав.
— И всё же, почему сейчас? Почему ты решил, что нам нужно встретиться именно сейчас?
Он посмотрел на меня тем особенным взглядом, который всегда заставлял меня чувствовать себя понятой до глубины души.
— Потому что Сергей болен, — тихо сказал он. — Рак. Четвёртая стадия. Врачи дают несколько месяцев.
Земля словно ушла из-под ног. Я не могла дышать, не могла говорить, не могла осознать услышанное.
— Но он… он выглядит здоровым, — наконец выдавила я.
— Он всегда был хорошим актёром, — грустно улыбнулся Андрей. — И никогда не любил показывать слабость.
— Поэтому он вернулся?
— Да. Закрыть гештальты, как говорят психологи. Увидеть родину, проститься с братом. И с тобой.
Я вспомнила его глаза — те самые, которые когда-то знала лучше своих. Теперь я видела в них то, что не смогла разглядеть вчера — усталость, глубоко спрятанную боль, смирение.
— Он знает, что ты рассказал мне?
— Да. И просил не говорить. Но я подумал, что ты должна знать. Перед встречей.
Я встала и подошла к окну. Где-то там, в огромном городе, был человек, который когда-то был центром моей вселенной. Человек, который уходил. И я понимала теперь, почему он хотел увидеть меня — напоследок.
— Спасибо, — я повернулась к Андрею. — За то, что всегда говоришь мне правду. Даже когда она болезненна.
Он подошёл и обнял меня за плечи:
— Шестнадцать лет назад я пообещал быть с тобой в горе и в радости. Это включает и неудобные разговоры.
В этом весь Андрей — надёжный, честный, верный своему слову. Не потому, что так надо, а потому, что иначе он просто не умеет.
Ресторан «Белая акация» был полон людей — пятница, вечер, начало уик-энда. Но для нас был забронирован столик в углу, достаточно уединённый, чтобы можно было говорить, не повышая голоса.
Сергей уже ждал нас. Он встал, увидев брата, и они обнялись — крепко, по-мужски, похлопывая друг друга по спине. Я смотрела на них со стороны — таких похожих и таких разных одновременно.
— Давно не виделись, старший брат, — сказал Сергей с улыбкой.
— Слишком давно, — кивнул Андрей.
Я молча наблюдала за их встречей, пытаясь разглядеть в Сергее признаки болезни. Теперь, когда я знала, на что смотреть, они были очевидны — бледность кожи, запавшие глаза, заострившиеся черты лица. Как я могла не заметить этого раньше?
Ужин начался неловко — мы говорили о погоде, о пробках, о последних новостях. Обходя острые углы, избегая главного. Но после второго бокала вина Сергей откинулся в кресле и сказал:
— Итак, слон в комнате. Андрей рассказал тебе.
Я кивнула, не доверяя своему голосу.
— Прости, что не сказал сам, — Сергей смотрел прямо на меня. — Не хотел, чтобы наши встречи были окрашены… этим.
— Понимаю, — я сделала глоток вина. — Что говорят врачи? Есть… варианты?
— Были, — он пожал плечами с притворной небрежностью. — Испробованы и отвергнуты. Теперь остаётся только паллиативная помощь и время. Не так уж плохо, если подумать. Многие уходят внезапно, не успев попрощаться.
Его тон был лёгким, почти шутливым, но я видела напряжение в линии плеч, сжатые до белизны пальцы на ножке бокала.
— Вот поэтому я и приехал, — продолжил он. — Дописать последнюю главу. Исправить то, что ещё можно исправить.
— Что ты планируешь делать… потом? — осторожно спросил Андрей.
— Вернусь в Нью-Йорк. Там хорошая клиника и… люди, которым я небезразличен.
Я почувствовала укол ревности и тут же устыдилась его. Конечно, у Сергея есть своя жизнь, свои близкие.
— У тебя там семья? — вопрос вырвался сам собой.
Сергей покачал головой:
— Не в традиционном смысле. Но есть друзья, которые заменили мне семью.
— Я мог бы приехать, — вдруг сказал Андрей. — Когда придёт время.
Братья обменялись долгим взглядом.
— Знаешь, — Сергей улыбнулся, — я бы хотел этого.
Разговор перетёк в воспоминания — о детстве, о родителях, о смешных случаях из прошлого. Я слушала, наблюдая, как оживают братья, как годы разлуки и недосказанности растворяются в историях, которыми они делились.
— А помнишь, как ты увёл мою девушку в девятом классе? — Сергей рассмеялся, глядя на брата. — Как её звали?
— Катя, — Андрей смутился. — И я её не уводил. Она сама выбрала.
— Как и Марина, — мягко сказал Сергей, и я замерла.
Но в его словах не было горечи или обвинения — только констатация факта и что-то ещё. Принятие, может быть.
— Это правда? — я повернулась к Андрею. — Ты считаешь, что я выбрала тебя?
Он задумался:
— Не знаю. Может быть, мы выбрали друг друга. Или жизнь выбрала за нас.
— Философы, — фыркнул Сергей. — Вы всегда были парой мыслителей.
В его голосе звучала нежность — к нам обоим. И я вдруг поняла, что он давно смирился. Что, возможно, он смирился ещё тогда, в 2008-м, узнав о нашей с Андреем свадьбе.
Когда мы прощались у выхода из ресторана, Сергей обнял меня — легко, почти невесомо.
— Береги его, — шепнул он мне на ухо. — Он хороший человек. Лучше, чем я.
— Не лучше, — возразила я. — Просто другой.
Сергей улыбнулся и повернулся к брату:
— Увидимся завтра?
— Обязательно, — Андрей положил руку ему на плечо. — И послезавтра тоже.
По дороге домой мы с Андреем молчали. Но это было хорошее молчание — полное понимания, общих мыслей, невысказанных, но понятных чувств.
— О чём ты думаешь? — спросил он, когда мы подъехали к дому.
— О том, как странно устроена жизнь, — я смотрела на ночное небо через лобовое стекло. — О том, как одно решение, один поворот может изменить всё.
— Жалеешь? — его голос звучал спокойно, но я знала его слишком хорошо, чтобы не услышать тень беспокойства.
— Нет, — я повернулась к нему. — Но думаю, что должна сказать тебе кое-что. Что-то, чего никогда не говорила.
Он выключил двигатель и повернулся ко мне:
— Я слушаю.
— Я не просто выбрала тебя. Я выбираю тебя каждый день. Снова и снова, — я взяла его руку. — Все эти годы. И буду выбирать дальше. Потому что с тобой я стала той, кем хотела быть. Потому что ты — моё лучшее решение.
В тусклом свете уличных фонарей я видела, как смягчается его лицо, как уголки губ приподнимаются в улыбке.
— А теперь поцелуй меня, — сказала я, — пока я не расплакалась от собственной сентиментальности.
Он рассмеялся и наклонился ко мне. И в этом поцелуе я чувствовала всё — его любовь, мою благодарность, наше общее прошлое и будущее.
Нашу жизнь, которая, со всеми её поворотами и развилками, привела нас именно сюда. К этому моменту. Друг к другу.
Сергей улетел через десять дней. Мы провели с ним ещё несколько встреч — иногда втроём, иногда только мы с Андреем, иногда я одна. Мы говорили обо всём на свете — о книгах, о политике, о философии, о будущем.
— Как ты можешь говорить о будущем? — спросила я его однажды, когда мы сидели в парке, наблюдая за детьми на детской площадке.
— А почему нет? — он улыбнулся. — Будущее будет. Просто меня в нём не будет. Это не значит, что оно меня не интересует.
В последний вечер перед отъездом он пришёл к нам домой. Принёс бутылку хорошего коньяка и шоколадные конфеты для Сони, которая неожиданно приехала из университета на выходные.
Мы сидели в гостиной, и Соня показывала ему свои рисунки — она изучала дизайн и была невероятно талантлива.
— У тебя её улыбка, — шепнул мне Сергей, когда Соня отвлеклась на телефонный звонок. — И упрямство. Бедный Андрей.
Я толкнула его локтем:
— Эй, полегче.
— Знаешь, — он вдруг стал серьёзным, — если бы всё сложилось иначе… Если бы мы были вместе… У нас не было бы её.
Я посмотрела на дочь — на её тонкий профиль, на выбившуюся из хвоста прядь, на уверенные руки, быстро набирающие сообщение.
— Это странно, — сказала я тихо, — но я никогда не думала об этом так. О том, что другая жизнь означала бы другой набор возможностей. Других детей. Или их отсутствие.
— Поэтому я и не жалею, — он смотрел на Соню с нежностью, почти отцовской. — Этот мир, с ней в нём, лучше мира, где её не существует.
Когда Сергей уходил, Соня обняла его — просто, естественно, как обнимают близкого человека. Она знала только, что он дядя, брат отца, журналист, много лет проживший за границей. Не знала о нашей общей истории, о болезни, о том, что, вероятно, видит его в последний раз.
А мы знали. И каждый из нас понимал ценность этого момента, этого прощания.
— Пиши, — сказал Андрей, обнимая брата. — И звони. В любое время.
— Обязательно, — кивнул Сергей. — И ты приезжай, как обещал.
Когда настал мой черёд прощаться, я не знала, что сказать. Все слова казались пустыми, неподходящими, недостаточными.
— Спасибо, — наконец прошептала я, обнимая его. — За то, что вернулся.
Он молча кивнул, поцеловал меня в щёку и ушёл — высокий, прямой, гордый. Таким я и запомнила его — уходящим в вечерний сумрак, с лёгкой походкой человека, который знает свой путь.
Писем от Сергея приходило немного — короткие рассказы о нью-йоркской жизни, о врачах, о книге, которую он пытался закончить. С каждым месяцем они становились всё реже и короче. В марте Андрей полетел к нему — на неделю, которая растянулась почти на месяц.
Вернулся он осунувшийся, молчаливый, с новой сединой в волосах.
— Он держится, — сказал он в ответ на мой немой вопрос. — Но времени осталось мало.
В апреле я получила от Сергея посылку. В ней был мой дневник и рукопись — толстая стопка листов, исписанных мелким, но разборчивым почерком.
«Моя последняя книга», — гласила записка. — «Прочти, когда будешь готова. С. P.S. Она о нас всех. И о выборе».
Я положила рукопись в ящик стола, не готовая открыть её.
А потом, солнечным майским утром, позвонил Андрей:
— Его больше нет, — только и сказал он. — Вчера вечером.
Я кивнула, хотя он не мог видеть меня через телефон. Слёзы текли по щекам, но внутри была странная тишина. Словно часть меня всегда знала, что так будет. Словно я попрощалась с Сергеем ещё в тот вечер, когда он ушёл из нашего дома.
Похороны были скромными, как он и хотел. Только самые близкие. Нью-йоркские друзья, пара коллег-журналистов, мы с Андреем и Соней.
Уже потом, возвращаясь в гостиницу, Соня взяла меня за руку:
— Мама, я знаю, кем он был для тебя.
Я резко повернулась к ней:
— Что?
— Дядя Сергей. Первая любовь, да? — в её глазах не было осуждения, только понимание.
— Откуда ты…
— Он сам рассказал. В тот вечер, когда был у нас. Он вышел покурить, и я составила ему компанию. Не смотри так, я не курю. Просто хотела поговорить.
Я не знала, что сказать. Моя дочь, моя умная, проницательная девочка.
— Не волнуйся, — она сжала мою руку. — Он говорил о тебе и папе очень хорошо. Сказал, что вы — лучшее, что случилось друг с другом. И что он рад, что всё сложилось именно так.
Вечером, когда Соня уснула, а Андрей ещё сидел с нью-йоркскими друзьями Сергея, я наконец открыла рукопись.
Автобиография. История жизни. Откровенная, честная, без прикрас.
«Дороги, которые мы выбираем» — гласило название.
Я читала всю ночь, и с каждой страницей Сергей становился ближе — мальчик с мечтой стать журналистом, юноша, влюблённый в девушку с философского, мужчина, ищущий себя на дорогах Ближнего Востока и Африки.
На последней странице была короткая запись, датированная днём его отъезда из Москвы:
«Я долго думал, почему вернулся. Не только чтобы увидеть её, хотя отчасти и поэтому. Не только чтобы помириться с братом, хотя и это было важно. Я вернулся, чтобы понять, правильный ли выбор сделал тогда, двадцать лет назад. Уехав и не вернувшись.
И сейчас, когда жизнь подходит к концу, я могу сказать — да, выбор был верным. Для всех нас. Не потому, что так было суждено или предопределено. А потому, что каждый из нас стал тем, кем должен был стать.
Марина обрела семью, дом, стабильность, которых всегда жаждала её душа, даже когда разум отрицал это. Андрей нашёл женщину, которая видит его настоящего — за внешней схожестью с младшим братом, за сдержанностью, за молчанием. А я… я прожил жизнь, полную приключений, опасностей, открытий. Жизнь, которая была мне нужна.
Иногда мы получаем не то, что хотим, а то, что нам действительно необходимо. И в этом, возможно, величайшая мудрость Вселенной.
И если есть что-то, о чём я жалею, умирая, то только об одном — что не попрощался тогда, двадцать лет назад. Что не имел мужества сказать: «Прощай». Что заставил её ждать. Что позволил надежде тлеть, когда должен был дать ей угаснуть.
Теперь я говорю это: «Прощай, Марина. Я любил тебя, насколько мог. И отпускаю — с лёгким сердцем и благодарностью за всё, что было и чего не было между нами».
Такова моя последняя глава. И я закрываю эту книгу с миром в душе».
Я закрыла рукопись и подошла к окну. Нью-Йорк просыпался — шумный, яркий, живой. Город, который стал домом для Сергея, в то время как я выбрала Москву. Две жизни, два мира, две дороги.
И где-то посередине — невидимая нить, которая связывала нас всех эти годы. Нить, которая не оборвалась со смертью, но стала тоньше, прозрачнее, перейдя в иное качество — в память, в историю, в книгу, которую я держала в руках.
«Прощай, Сергей», — прошептала я, глядя на восходящее солнце. — «Я тоже любила тебя. И тоже отпускаю».
Внизу хлопнула дверь такси, и я увидела Андрея — уставшего, с растрёпанными волосами, но с тем же надёжным, спокойным лицом, которое я знала и любила шестнадцать лет.
Я улыбнулась, наблюдая, как он входит в здание. Скоро он поднимется сюда, и мы поговорим — о Сергее, о нас, о будущем. О дорогах, которые мы выбрали и которые выбрали нас.
А потом мы вернёмся домой — туда, где наша жизнь, созданная нами вместе, день за днём, выбор за выбором. И, возможно, когда-нибудь я расскажу эту историю Соне — полностью, со всеми сложностями и оттенками. Историю о том, как иногда нужно потерять, чтобы найти. Как иногда нужно отпустить, чтобы удержать.
Историю о двух братьях и женщине, которая любила их обоих — по-разному, в разное время, с разной силой. Но по-настоящему.
