— Анна, ты не поверишь, но снова был звонок. Я даже не успела снять трубку, он оборвался через два гудка, — голос домработницы в телефоне звучал взволнованно. — Мне кажется, кто-то проверяет, дома ли мы.
— Валя, спокойно. Это, наверное, очередной спам. У нас тихий район, у соседей даже собаки не лают без причины, — я попыталась звучать убедительно, хотя сама почувствовала неприятный холодок вдоль позвоночника.
Это был шестой звонок за последние два месяца. Всегда одинаковые — два-три гудка и тишина. И всегда, когда нас нет дома. Или меня, или Михаила. Словно кто-то проверял, действительно ли мы отсутствуем. Причем звонки были только на домашний телефон, который знают лишь близкие.
— Валя, ты последние полчаса из дома не выходила? — спросила я, пытаясь найти какое-то объяснение.
— Нет, Анна Владимировна, я все время была на кухне, готовила ужин. Маша рисовала в своей комнате.
Значит, кто-то знал, что нас с мужем нет. Михаил уехал в командировку на три дня, а я задержалась сегодня в офисе.
— Хорошо, я скоро буду дома. Просто не поднимай трубку, если будет еще звонок.
Возвращаясь домой в такси, я вспомнила недавний разговор с Михаилом. Ему эти звонки тоже показались странными, и он даже предлагал установить видеонаблюдение. Не из-за домработницы, конечно. Валентина работала у нас уже три года, помогала с уборкой и присматривала за Машей, когда мы задерживались на работе. Мы ей полностью доверяли. Но эти звонки…
Мысль о камере теперь не казалась такой избыточной. Может быть, это подростки развлекаются? Или кто-то действительно проверяет, когда дом пуст? В нашем тихом районе на окраине города редко что-то происходило, но всякое бывает.
Дома меня встретила Маша, как всегда, бросившись обнимать еще в прихожей. Я крепко прижала к себе мою семилетнюю непоседу, вдыхая запах ее волос, пахнущих яблочным шампунем.
— Мамочка, я нарисовала тебя принцессой! — она потянула меня в свою комнату, где на столе лежал альбом с красочным рисунком.
Я действительно была там с короной и в пышном платье, рядом стоял Михаил в образе короля, и между нами — маленькая принцесса Маша.
— Это мы в нашем замке, — пояснила дочь. — А это наша Валя, она фея, — на рисунке Валентина парила над нашими головами с палочкой в руке.
Я улыбнулась. В свои тридцать три года я давно перестала чувствовать себя принцессой, но в глазах дочери все еще была ею. Это грело.
После ужина, когда Маша уже спала, а Валентина ушла домой, я позвонила Михаилу.
— Миш, помнишь, ты говорил про камеру? Ты был прав. Сегодня снова был звонок.
— Я закажу завтра же, — его голос звучал обеспокоенно. — Поставим в прихожей, направим на входную дверь и телефон. Если кто-то приходит, когда нас нет, мы узнаем.
— Ты же понимаешь, что, скорее всего, это какая-то ерунда?
— Понимаю. Но лучше перестраховаться.
Камеру установили через три дня, когда Михаил вернулся из командировки. Небольшое устройство было почти незаметно в углу прихожей, но захватывало и входную дверь, и столик с телефоном. Изображение передавалось на наши смартфоны, мы могли следить за происходящим в режиме реального времени или просматривать записи.
Валентине мы сказали, что это для общей безопасности. Она отнеслась с пониманием, хотя я заметила легкую напряженность в ее взгляде. Но я была уверена, что она ни при чем.
Следующая неделя прошла без происшествий. Никаких странных звонков. Я уже начала думать, что зря мы потратились на камеру, но Михаил настоял, чтобы мы не убирали ее хотя бы месяц.
А потом это произошло. Мы с Михаилом были на родительском собрании в школе у Маши. Валентина осталась с дочкой дома. Посреди собрания мой телефон завибрировал — пришло уведомление от камеры, обнаружившей движение в прихожей. Я незаметно взглянула на экран и замерла.
В прихожей стояла моя свекровь, Людмила Сергеевна, и набирала номер на нашем домашнем телефоне. Через пару гудков она положила трубку и начала… обыскивать ящики в тумбочке.
У меня перехватило дыхание. Я показала экран телефона Михаилу. Его лицо окаменело.
— Извините, нам нужно срочно идти, — он прервал выступление учительницы и потянул меня к выходу.
По дороге домой мы молчали. Что могла искать моя свекровь в наших вещах? И почему она не сказала, что приходит, когда нас нет?
Людмила Сергеевна всегда была сложным человеком. Она жила одна в квартире на другом конце города после того, как пять лет назад умер свёкор. Михаил навещал ее раз в неделю, иногда брал с собой Машу. Я старалась поддерживать вежливые отношения, хотя часто чувствовала, что свекровь меня недолюбливает. Но чтобы вот так приходить тайком…
Когда мы приехали домой, свекрови уже не было. Валентина удивилась нашему раннему возвращению.
— Кто-нибудь приходил? — спросил Михаил.
— Нет, никого, — уверенно ответила домработница.
Я почувствовала, как холодеет внутри. Значит, Валентина либо не заметила приход свекрови, либо… была с ней в сговоре?
Когда домработница ушла, мы просмотрели запись полностью. Оказалось, что свекровь вошла своим ключом — мы давно дали ей запасной на случай экстренных ситуаций. Она позвонила по телефону, видимо, проверяя, нет ли нас дома. Потом рылась в ящиках около десяти минут, выдвигая их один за другим, перебирая документы. После этого она поднялась наверх, вне зоны видимости камеры, и вернулась минут через двадцать. Затем просто вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
— Что она искала? — прошептала я.
— Не знаю, — Михаил выглядел подавленным. — Но это объясняет странные звонки. Это всегда была она.
— Мне нужно проверить, что пропало, — я поднялась и направилась к спальне.
Наш дом — небольшой двухэтажный коттедж в пригороде — мы купили три года назад после повышения Михаила. На первом этаже гостиная, кухня, кабинет и детская Маши, на втором — наша спальня и гостевая комната. Поднимаясь по лестнице, я вспомнила, как Людмила Сергеевна впервые приехала к нам после новоселья. Она ходила по комнатам с таким видом, будто оценивает имущество должника перед конфискацией. «Дорого, наверное?» — спрашивала она о каждой вещи с интонацией, в которой слышалось неодобрение.
В спальне я сразу заметила, что на туалетном столике вещи лежали иначе. Свекровь явно здесь что-то искала. Затем я проверила шкатулку с украшениями — все на месте. В ящике с документами тоже вроде ничего не пропало. Что же ей было нужно?
Михаил зашел в спальню, когда я проверяла ящики с бельем.
— Ничего не пропало, — сказала я. — По крайней мере, ничего ценного.
— Ты проверила свою рабочую сумку? — вдруг спросил он.
Я похолодела. В сумке лежали документы проекта, над которым я работала последние полгода — маркетинговая стратегия для крупного клиента. Конфиденциальная информация, разглашение которой могло стоить мне карьеры.
Быстро спустившись вниз, я нашла сумку на обычном месте — на крючке в прихожей. Все документы были на месте, но порядок папок изменился. Я почувствовала, как меня охватывает гнев. Она копалась даже здесь!
— Миша, мне кажется, она проверяла мои рабочие документы, — голос дрожал от возмущения.
— Ты уверена? — он выглядел растерянным.
— Да! Посмотри, они были аккуратно сложены по датам, а теперь перемешаны.
Михаил сел на диван, закрыв лицо руками.
— Не понимаю… Зачем ей это? Что она хотела найти?
Я не ответила. В голове крутилась одна мысль: а что, если это не первый раз? Что, если она регулярно приходила, пока нас не было дома, и рылась в наших вещах? От этой мысли становилось не по себе.
— Нам нужно поговорить с ней, — наконец произнес Михаил. — Прямо завтра.
Мы решили пригласить свекровь на ужин. Михаил позвонил ей и сказал, что хочет обсудить что-то важное. Она согласилась прийти, не задавая лишних вопросов.
Ночью я почти не спала. Ворочалась, представляя, как Людмила Сергеевна ходит по нашему дому, трогает наши вещи, читает мои документы. Это чувствовалось как вторжение, как насилие над нашим личным пространством.
Утром я позвонила на работу и взяла отгул. Не могла сосредоточиться, зная, что вечером предстоит неприятный разговор. Михаил тоже остался дома.
Весь день мы готовились к визиту свекрови. Я приготовила ее любимый пирог с капустой, хотя руки дрожали от нервного напряжения. Михаил несколько раз просматривал видеозапись, словно не мог поверить в происходящее.
— Может, у нее есть объяснение, — неуверенно произнес он в какой-то момент.
— Какое объяснение может быть для того, чтобы тайком обыскивать наш дом? — резко ответила я.
Маша, чувствуя наше напряжение, притихла и большую часть дня провела в своей комнате.
К шести часам Валентина ушла, предупрежденная, что вечером у нас семейный ужин. В 18:30 раздался звонок в дверь.
Людмила Сергеевна выглядела как обычно — строгое темно-синее платье, аккуратная прическа, минимум косметики. В свои шестьдесят два она сохраняла осанку учительницы, которой была до пенсии.
— Здравствуйте, дорогие, — поцеловала она сначала Машу, потом Михаила в щеку. Мне досталось лишь формальное рукопожатие.
За ужином разговор не клеился. Михаил был напряжен, я старалась быть вежливой, но каждый раз, глядя на свекровь, вспоминала, как она копалась в моей сумке.
После десерта Михаил отправил Машу в детскую смотреть мультфильмы.
— Мама, нам нужно серьезно поговорить, — начал он, когда мы остались втроем.
— Что случилось, сынок? — она выглядела обеспокоенной, но я заметила легкую настороженность в ее взгляде.
— Вчера вечером ты приходила к нам домой, пока нас не было?
Лицо свекрови изменилось. Сначала на нем отразилось удивление, потом — понимание, и, наконец, она приняла оборонительную позицию.
— Да, заходила проверить, все ли в порядке. У меня же есть ключ, — она посмотрела на меня с вызовом. — А что такого?
— Мама, у нас установлена камера в прихожей. Мы видели, что ты искала что-то в наших вещах, — Михаил говорил тихо, но твердо.
Людмила Сергеевна побледнела. Она явно не ожидала, что ее обнаружат.
— Камера? — переспросила она. — Вы установили камеру в своем доме? Зачем?
— Потому что кто-то постоянно звонил нам, когда нас не было дома, — ответила я. — Теперь мы знаем, что это была ты.
Свекровь сжала губы в тонкую линию.
— Да, я звонила. Проверяла, дома ли вы.
— И что ты искала в наших вещах? — Михаил подался вперед. — В документах Анны?
Повисла тяжелая пауза. Людмила Сергеевна смотрела на сына долгим взглядом, словно решая, что сказать.
— Я хотела убедиться, что с вами все в порядке, — наконец произнесла она.
— Обыскивая наш дом? — я не смогла сдержать сарказм.
— Анна, ты не понимаешь, — свекровь повернулась ко мне. — Я беспокоюсь о своем сыне и внучке. Вы так редко меня навещаете, у вас всегда какие-то дела, работа…
— Мама, это не объяснение, — перебил ее Михаил. — Почему ты не спросила прямо, если тебя что-то беспокоило?
— Потому что вы бы не сказали правду! — вдруг выпалила она, и ее глаза наполнились слезами. — Особенно она!
Я вздрогнула от неожиданности.
— Что вы имеете в виду? — мой голос звучал холоднее, чем я ожидала.
— Я знаю, что у тебя проблемы на работе. Я видела документы, письма… Ты можешь потерять работу, и что тогда? Вы не сможете платить за этот дом, за Машину школу. Михаил один не потянет все эти расходы.
Я задохнулась от возмущения. Да, у нас были некоторые сложности с проектом, но ничего критичного. И уж точно не то, что могло бы оправдать такое вторжение в нашу жизнь.
— Вы копались в моих рабочих документах? Это конфиденциальная информация! Вы понимаете, что я могу потерять работу из-за такого нарушения?
— А я и говорю — ты и так ее потеряешь! — упрямо повторила свекровь. — Михаил, сынок, я просто хотела быть готовой помочь вам, если что-то случится.
Михаил сидел, опустив голову. Я видела, как тяжело ему дается этот разговор.
— Мама, то, что ты сделала… Это неправильно. Ты нарушила наше доверие.
— Я твоя мать! У меня есть право знать, что происходит в жизни моего сына!
— Но не таким способом, — он поднял на нее взгляд. — Если бы ты просто спросила…
— Ты бы солгал, как лгал все эти годы, — она бросила быстрый взгляд на меня. — С тех пор, как женился на ней.
Повисла тишина. Я чувствовала, как внутри нарастает гнев, смешанный с обидой. Восемь лет брака, и она все еще считает меня чужой, врагом, отнявшим у нее сына.
— Людмила Сергеевна, — я старалась говорить спокойно, — я понимаю ваше беспокойство. Но то, что вы сделали, непростительно. Вы нарушили наше личное пространство, нашу безопасность. Если бы вы действительно беспокоились о благополучии Михаила и Маши, вы бы поговорили с нами напрямую.
— Да что ты понимаешь! — она резко встала из-за стола. — Ты никогда не была матерью для Миши. Ты не знаешь, каково это — видеть, как твой ребенок отдаляется, как он перестает доверять тебе, делиться своими проблемами!
— Мама, прекрати, — Михаил тоже поднялся. — Анна здесь ни при чем. Это мой выбор — как строить отношения с тобой.
— Твой выбор? — свекровь горько усмехнулась. — А ты уверен, что это твой выбор, а не ее влияние?
Я решила, что с меня хватит. Встав из-за стола, я направилась к лестнице.
— Простите, но я не буду это слушать. Когда вы будете готовы к нормальному разговору, без обвинений, я спущусь.
— Вот! — торжествующе воскликнула свекровь. — Видишь, Миша? Она даже не хочет разговаривать. Убегает от проблем, как всегда!
Я обернулась.
— Нет, Людмила Сергеевна. Я не убегаю от проблем. Я отказываюсь участвовать в токсичной беседе. Есть разница.
Поднявшись в спальню, я закрыла дверь и села на кровать, пытаясь успокоиться. Снизу доносились приглушенные голоса — Михаил и его мать продолжали спорить. Я не хотела слушать, что она говорит обо мне. За восемь лет брака я привыкла к ее скрытой неприязни, намекам и колкостям, но никогда не думала, что она зайдет так далеко.
Через полчаса дверь спальни открылась, и вошел Михаил. Он выглядел измученным.
— Она ушла, — сказал он, садясь рядом со мной. — Извини за все это.
— Не извиняйся за нее, — я взяла его за руку. — Это не твоя вина.
— Я забрал у нее ключ от нашего дома, — тихо сказал он. — Она была в ярости, но я настоял.
Я кивнула. Это было необходимо.
— Она не признала, что поступила неправильно, — продолжил Михаил. — Говорит, что имеет право знать всё о нашей жизни, потому что она моя мать и бабушка Маши.
— И что теперь?
— Не знаю, — он вздохнул. — Нужно время, чтобы всё это осмыслить. Но я сказал ей, что такое поведение неприемлемо и наши отношения не смогут быть прежними, пока она не поймет, что она сделала.
Мы сидели молча, держась за руки. За окном начинало темнеть. Снизу доносилась мелодия из мультфильма, который смотрела Маша, не подозревая о драме, разыгравшейся между взрослыми.
— Знаешь, что самое странное? — наконец произнесла я. — Я всегда пыталась наладить с ней отношения. Приглашала на все праздники, советовалась по поводу воспитания Маши, выслушивала ее мнение… А она всё равно видела во мне врага.
— Она никогда не смирилась с тем, что я вырос и создал свою семью, — ответил Михаил. — Для нее я всё ещё маленький мальчик, которого нужно защищать. Даже от себя самого.
В ту ночь мы долго говорили о границах, о доверии, о том, как защитить нашу семью, не разрывая при этом связь с матерью Михаила. Решений не было, только вопросы и боль от предательства.
На следующее утро я проснулась с четким ощущением, что что-то изменилось. Не только в отношениях с Людмилой Сергеевной, но и в нашей с Михаилом семье. Словно с нас спала пелена иллюзий о идеальной семейной гармонии, и мы увидели реальность такой, какая она есть — со всеми её трещинами и несовершенствами.
За завтраком Михаил выглядел отстраненным.
— О чем думаешь? — спросила я, наливая ему кофе.
— О том, что иногда камеры видят больше, чем мы хотим, — он слабо улыбнулся. — Мы установили её, чтобы проверить домработницу, но увидели… мою мать. Иронично, правда?
— Жизнь вообще полна иронии, — я села напротив него. — Что будем делать с камерой? Оставим?
Он задумался.
— Знаешь, давай уберем. Я не хочу жить в доме, где за каждым углом может быть скрытое наблюдение. Это не то, что делает дом — домом.
Я кивнула, соглашаясь. В этот момент в кухню вбежала Маша, и разговор прервался. Но мы оба знали, что еще вернемся к нему. Как и к разговору о том, что делать дальше с Людмилой Сергеевной.
Вечером того же дня, уложив Машу спать, мы сняли камеру. Странно, но я почувствовала облегчение. Словно избавилась от чего-то чужеродного в своем доме.
— Мама звонила сегодня, — сказал Михаил, когда мы сидели в гостиной. — Хочет встретиться в воскресенье. Говорит, что хочет извиниться.
— Ты веришь в искренность её извинений?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Но это шаг навстречу, разве нет?
Я не ответила сразу. Конечно, это был шаг. Но мог ли он восстановить разрушенное доверие? Сомневаюсь. Некоторые вещи, однажды сломанные, уже не становятся прежними, сколько бы клея ты ни использовал.
— Знаешь, — наконец сказала я, — я поняла одну вещь. Камера показала нам правду, но не решила проблему. Её корни гораздо глубже, чем мы думали.
— И что ты предлагаешь?
— Семейную терапию. Для всех нас. Включая твою маму, если она согласится.
Михаил посмотрел на меня с удивлением, потом медленно кивнул.
— Это… неожиданно. Но, возможно, ты права. Стоит попробовать.
Я прислонилась к его плечу, и мы сидели так в тишине, слушая, как тикают часы на стене. В этот момент я поняла, что наша семья — как хрупкая конструкция из стекла. Прекрасная, но уязвимая. И теперь, когда в ней появилась трещина, нам предстоит решить: позволить ей расползтись дальше или попытаться аккуратно ее залечить.
Воскресенье наступило быстрее, чем мне хотелось. Маша была взволнована предстоящим визитом бабушки — она всегда любила Людмилу Сергеевну, которая, несмотря на все свои недостатки, внучку обожала. Интересно, что бы сказала дочь, если бы узнала, что ее нарисованная на картинке «фея» Валя не заметила приход бабушки? Или заметила, но решила промолчать?
Свекровь приехала ровно в два часа дня, как и обещала. В руках у нее был пакет с Машиными любимыми пирожными и коробка, завернутая в подарочную бумагу.
— Здравствуйте, — она выглядела скованной, не решаясь войти в прихожую. — Можно?
— Конечно, — Михаил отступил в сторону, пропуская мать в дом.
Маша с радостным визгом бросилась к бабушке, и та на мгновение преобразилась, подхватывая внучку на руки.
— Моя принцесса! Как я соскучилась! Смотри, что я тебе принесла.
Пока Маша разворачивала подарок (это оказалась красивая кукла в вечернем платье), мы с Михаилом обменялись взглядами. Он выглядел напряженным, но решительным.
После чая и десерта Маша ушла играть со своей новой куклой, а мы остались в гостиной втроем.
— Я пришла извиниться, — начала Людмила Сергеевна, разглаживая несуществующие складки на своем платье. — То, что я сделала… это было неправильно.
Я молчала, ожидая продолжения. Слишком часто за эти годы я слышала формальные извинения, за которыми следовало «но» и оправдание.
— Я испугалась, — неожиданно продолжила она. — Когда увидела те документы в твоей сумке, Анна. Там было что-то о возможных сокращениях, о реструктуризации компании… Я подумала, что ты можешь потерять работу, и вы окажетесь в сложной ситуации.
— И поэтому вы решили регулярно проверять наш дом? — я старалась говорить спокойно.
— Не регулярно, — она опустила глаза. — Всего несколько раз. Сначала я просто хотела убедиться, что у вас всё в порядке. Михаил так редко говорит о своих проблемах… А потом я увидела те документы и начала беспокоиться.
— Мама, — Михаил подался вперед, — даже если бы у нас были финансовые трудности, это не оправдывает вторжение в нашу личную жизнь. Мы взрослые люди и сами решаем свои проблемы.
— Я знаю, — она вздохнула. — Просто трудно смириться с тем, что ты больше не нуждаешься в моей помощи. В моих советах. Когда ты был маленьким, я знала все твои секреты, все твои страхи. А теперь…
— А теперь у меня есть своя семья, — мягко закончил Михаил. — Это не значит, что я не люблю тебя или не ценю. Просто у нас разные жизни.
Людмила Сергеевна кивнула, слезы блестели в ее глазах.
— Анна предложила идею, — продолжил Михаил. — Семейная терапия. Для всех нас.
Свекровь вскинула голову.
— Терапия? Ты хочешь, чтобы я ходила к психологу? — в ее голосе звучало возмущение.
— Не просто к психологу, — ответила я. — К семейному терапевту. Все вместе.
— Зачем? Чтобы какой-то чужой человек копался в наших отношениях?
— Нет, — я покачала головой. — Чтобы помочь нам построить здоровые границы. Чтобы мы могли общаться без обид и подозрений. Чтобы Маша росла в атмосфере любви и уважения, а не в напряжении между самыми близкими людьми.
Людмила Сергеевна долго молчала, глядя в окно. За годы работы в школе она привыкла быть авторитетом, тем, кто всегда знает, как правильно. Признать, что ей нужна помощь, было для нее почти невозможно.
— Я подумаю, — наконец произнесла она. — Но не обещаю.
Это было больше, чем я ожидала.
После её ухода мы с Михаилом долго сидели в саду, наблюдая, как Маша гоняется за бабочками.
— Она не согласится, — сказал Михаил. — Слишком гордая.
— Может быть, — я пожала плечами. — Но мы хотя бы попытались.
— Знаешь, что самое ироничное? — он улыбнулся. — Когда я был подростком, она постоянно говорила мне о важности личного пространства, о том, что нужно стучать, прежде чем войти в чужую комнату…
— Людям легче требовать уважения к своим границам, чем уважать чужие, — заметила я.
Через неделю Людмила Сергеевна позвонила. Её голос звучал решительно:
— Я согласна попробовать эту… терапию. Ради Маши.
Я почувствовала, как что-то внутри меня расслабляется. Возможно, она делала это не ради нас, но это был шаг вперед.
— Спасибо, — искренне ответила я. — Это много значит для всех нас.
Наша первая сессия была назначена на следующую неделю. Я не питала иллюзий, что одна или две встречи с терапевтом решат все наши проблемы. Восстановление доверия — долгий процесс. Но сам факт, что мы все были готовы попытаться, давал надежду.
Вечером перед сном я сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы, когда в зеркале увидела отражение Михаила, стоящего в дверях спальни.
— Спасибо, — сказал он тихо.
— За что?
— За то, что не опустила руки. За то, что предложила терапию вместо того, чтобы просто оборвать отношения с моей матерью. Это было бы проще.
— Проще не значит правильнее, — я повернулась к нему. — Она твоя мать. Она любит тебя, любит Машу. Просто… не умеет показывать это здоровым способом.
Он подошел и обнял меня сзади, положив подбородок мне на плечо.
— Ты удивительная женщина, Анна.
— Просто практичная, — я улыбнулась. — Хорошие свекрови на дороге не валяются.
Мы оба рассмеялись, и на мгновение показалось, что все будет хорошо. Что эта история с камерой и тайными визитами — просто еще один эпизод в нашей жизни, который мы переживем и оставим позади.
Конечно, путь к настоящему примирению будет долгим. Раны не заживают за одну ночь, а доверие не восстанавливается по щелчку пальцев. Но в тот вечер я поняла важную вещь: иногда то, что кажется концом, может стать началом чего-то нового. Чего-то более честного и здорового.
А камеру мы все-таки решили оставить. Не в прихожей, а возле входной двери, снаружи. В конце концов, технологии могут быть полезны, если использовать их правильно — не для слежки за близкими, а для защиты от настоящих угроз.
В тот вечер, лежа в постели, я думала о странной иронии жизни. Мы установили камеру, чтобы проверить домработницу, но увидели мою свекровь. И это неожиданное открытие, при всей его болезненности, возможно, стало первым шагом к исцелению отношений, которые годами были натянутыми, но никто не решался взглянуть правде в глаза.
Иногда нам нужна камера, чтобы увидеть то, что происходит прямо перед нашими глазами.
