— Ты неплохая девочка, но… — начала она. И я сразу поняла, что будет дальше. На кухне пахло печёными яблоками, и этот аромат я теперь не выношу. Потому что он соединился с её словами, которые всё испортили.
Нина Аркадьевна, мама Глеба, всегда казалась мне излишне приветливой. Улыбки, объятия, комплименты по поводу моего наряда или причёски. Я ощущала некоторую наигранность, но предпочитала не заострять на этом внимание. В конце концов, мы с Глебом любили друг друга, и это было самым важным.
Его родители жили в трёхкомнатной квартире на окраине города. Глеб вырос там, среди массивной мебели девяностых. Когда мы объявили о помолвке, Нина Аркадьевна настояла на традиционном семейном ужине. «Юленька, ты теперь часть нашей семьи», — повторяла она, обнимая меня за плечи.
Двенадцать лет назад я получила диплом университета искусств и открыла небольшую мастерскую витражей. Сначала работала самостоятельно, потом появились ученики, заказы.
Глеб руководил отделом маркетинга в туристической компании. Наша встреча произошла в самолёте — мы оказались в соседних креслах на рейсе в Москву. Я возвращалась с международной выставки стекольного искусства, он — с обучающего семинара.
***
Мы жили в квартире, которую я приобрела на средства от продажи моих первых крупных витражных работ. Глеб переехал ко мне через полгода отношений, он оплачивал коммунальные услуги и необходимый ремонт.
Тот день не предвещал никаких открытий. Мы приехали к родителям Глеба на воскресный обед. Нина Аркадьевна приготовила свою фирменную запеканку и яблоки с корицей. Пока мужчины обсуждали в гостиной новую налоговую систему, я помогала ей на кухне.
— Юля, милочка, не могла бы ты подать мне формочки для запеканки? — попросила она, продолжая нарезать овощи.
Я открыла ящик, который она указала, но формочек не обнаружила.
— Нина Аркадьевна, здесь нет формочек.
— Ой, прости, это в нижнем шкафу. А Глеб тебе рассказывал, что я обучала его готовить эту запеканку с детства? Он очень её любит.
Что-то в её голосе заставило меня насторожиться.
— Нет, он не упоминал.
— А он вообще много рассказывает тебе о своём детстве? О наших семейных традициях? — она перестала резать и посмотрела мне прямо в глаза.
— Достаточно. Мы не так давно…
— Три года — это немало. Знаешь, я всё думаю, как это случилось, что мой сын выбрал женщину настолько не похожую на нашу семью.
Я замерла с формочками в руках. Глеб в соседней комнате что-то громко объяснял отцу, слышался его смех.
— Глеб вырос в семье, где ценят уют и домашний быт. Где женщина создаёт атмосферу. А ты… — она задумалась, подбирая слова. — У тебя своя студия, ученики, выставки. Какой дом ты можешь ему дать?
— Нина Аркадьевна, но сейчас…
— Подожди, дай договорить. Ты неплохая девочка, но… не для моего сына. Он нуждается в заботе, внимании. В женщине, которая будет рядом, а не в постоянных поездках. Которая будет думать о детях, а не о выставках.
Звук ножа на разделочной доске отзывался эхом. Я сильно сжала формочки в руках.
— Моя работа не мешает нам строить отношения. Глеб никогда не жаловался.
— Ты рассказывала ему об оконной росписи, о восстановлении старинных витражей, которой ты занимаешься. Это же… не очень женское дело.
Аромат печёных яблок стал навязчивым. Я почувствовала нарастающее раздражение, но сдержалась.
— Нина Аркадьевна, мы с Глебом строим наши отношения так, как комфортно нам обоим.
— А дети? Ты вообще планируешь детей? Или работа важнее? Глебу уже тридцать четыре. В его возрасте у меня уже был сын-школьник.
Её голос становился всё громче, и я боялась, что Глеб услышит этот разговор из гостиной.
— Мы обсуждали этот вопрос, — тихо ответила я. — И Глеб знает мои планы.
— А ты знаешь его? — она резко положила нож. — Думаешь, он не мечтает о нормальной семье? О жене, которая встречает его с работы? О детях?
Я молчала. Спорить было бессмысленно.
— Посмотри на меня, — сказала она. — Я сорок два года живу с его отцом. Знаю каждую его привычку, каждое желание. И мой сын такой же. Ему нужна жена, а не… партнёр по бизнесу.
— Я ему не партнёр по бизнесу.
— А кто? Ты приходишь домой поздно вечером. Рассказываешь о каких-то необычных техниках работы со стеклом, о людях, с которыми он даже не знаком. О чём вы вообще разговариваете, кроме твоей работы?
Я поставила формочки на стол. Руки дрожали.
— Глеб никогда не говорил, что ему что-то не нравится в наших отношениях.
— Потому что он слишком добрый. Он не хочет тебя расстраивать. Но как мать, я вижу, что он не счастлив.
В этот момент в кухню заглянул Глеб с пустым бокалом в руке. В его глазах промелькнуло беспокойство.
— Всё в порядке? Мама, я могу помочь?
— Всё отлично, дорогой, — мгновенно изменившимся тоном ответила Нина Аркадьевна. — Мы с Юлей готовим запеканку. Она так старается, твоя невеста.
Глеб улыбнулся и скрылся в гостиной. А мы остались вдвоём на кухне, где пахло печёными яблоками и фальшью.
***
Автобус тащился в вечерних пробках. Глеб предлагал вызвать такси, но я настояла на общественном транспорте. Мне нужно было время подумать, прежде чем мы останемся наедине дома.
— Ты какая-то притихшая, — заметил Глеб. — Мама опять допытывалась о свадьбе?
— Нет, не только об этом.
Он взял меня за руку. Его ладонь была тёплой и знакомой.
— Не бери в голову. Родители старой закалки. Им трудно понять, что времена изменились.
— Дело не в этом, — я посмотрела в окно, где проплывали вечерние дома. — Глеб, тебе правда не хватает… домашнего уюта со мной?
Он удивлённо повернулся.
— О чём ты?
— О том, что я много работаю. Редко готовлю. Что мы живём в моей квартире, по моим предпочтениям.
— О чём ты говоришь? Кто тебе это сказал?
— Никто. Просто подумала об этом.
Глеб посмотрел внимательно.
— Мама что-то наговорила?
Я колебалась. Не хотела создавать напряжение между ними, но и скрывать этот разговор было тяжело.
— Она сказала, что ты не доволен нашей жизнью. Что тебе нужна настоящая семья, а не женщина, которая поздно возвращается домой, занятая работой с витражами.
Глеб сжал губы. Он молчал долго, почти до самой нашей остановки.
— Знаешь, — наконец сказал он, — когда я рос, мама действительно была идеальной хозяйкой. Дом всегда убран, обед из трёх блюд, одежда выглажена. И отец считал это естественным. А я замечал, как она иногда выглядит совершенно измождённой. Как она порой отказывается от встреч с подругами, потому что нужно приготовить ужин.
Автобус остановился. Мы вышли и медленно пошли к дому.
— У меня были отношения в студенческие годы, — продолжал Глеб. — С девушкой, очень похожей на маму. Она готовила, убирала, постоянно заботилась обо мне. И я чувствовал себя… в долгу. Словно обязан ей за всю эту заботу. Это были самые напряжённые отношения в моей жизни.
Я молчала, слушая.
— А потом появилась ты. Со своей мастерской витражей, с особым блеском в глазах, когда рассказываешь о новом проекте. И знаешь, чему я удивился больше всего? Что можно жить без заранее определённых ролей. Без ожидания благодарности за заботу. Просто быть собой и любить другого человека — такого, какой он есть.
Мы подошли к нашему дому и остановились.
— Моя мама не понимает одну важную вещь, — сказал Глеб, внимательно глядя на меня. — Я счастлив именно потому, что ты особенная. Потому что с тобой я могу быть самим собой, а не соответствовать чьим-то представлениям.
Я ощутила волнение.
— Но твоя мама сказала…
— Моя мама говорит о том, что важно ей. Не мне. Ей хочется, чтобы невестка была похожа на неё. Чтобы всё соответствовало её представлениям. Но это не мои желания, а её ожидания.
Вечер был тёплым. Где-то далеко играла музыка, и пахло цветущими липами.
— Пойдём домой, — сказал Глеб. — И давай закажем пиццу. Я не хочу сегодня ничего готовить.
Я улыбнулась и взяла его за руку.
— А как же любимая мамина запеканка?
— После сегодняшнего разговора я не особо по ней скучаю.
Так мы и стояли у подъезда, держась за руки, и я думала о том, как необычно устроена жизнь. Иногда самые близкие люди совсем нас не понимают. А иногда мы выбираем свой путь вместе с человеком, который принимает нас целиком.
Свадьбу решили отпраздновать скромно. Расписались в районном ЗАГСе, позвали только самых близких друзей в небольшое кафе. Родителей Глеба тоже пригласили, конечно.
— Юля, можно тебя на минутку? — Нина Аркадьевна отозвала меня в сторону от общего стола.
Я напряглась, но пошла за ней. Мы вышли на небольшую террасу кафе.
— Я хотела сказать… — она замялась, перебирая ремешок маленькой сумочки. — Глеб очень серьёзно поговорил со мной после вашего визита тогда. Я никогда не видела его таким… твёрдым в своём мнении.
Я молчала, ожидая продолжения.
— Он сказал, что если мне так важны печёные яблоки и запеканки, то это остаётся только моим делом. А вы будете жить по своему усмотрению.
— Глеб бывает принципиальным, когда отстаивает то, что ему дорого, — осторожно ответила я.
— Да, — она посмотрела на меня с каким-то новым выражением. — И знаешь, что я осознала? Что он никогда так не отстаивал свою позицию со мной. Даже в разговорах с отцом. А с тобой — он проявил такую уверенность.
Ветер шевелил складки её нарядного платья. Она выглядела растерянной и намного старше своих лет.
Я не знала, что ответить. Эта женщина, которая ещё недавно выносила мне приговор на кухне, сейчас выглядела почти беззащитной.
— Нина Аркадьевна, мы с Глебом справимся. По-своему, но справимся.
— Я знаю, — она неожиданно улыбнулась.
В этот момент на террасу вышел Глеб.
— Вы чего тут уединились? — спросил он с лёгким беспокойством.
— Обсуждаем женские секреты, — ответила я.
Мы вернулись к гостям. Играла музыка, звенели бокалы, и среди этих звуков растворялся и исчезал навсегда запах печёных яблок.
***
Через год мы с Глебом купили дом за городом. Небольшой, с участком, где я оборудовала новую мастерскую. Родители приезжали к нам на выходные. Нина Аркадьевна больше не готовила печёные яблоки. Вместо этого привозила домашнее варенье из абрикосов и ежевики.
Мы нашли свой путь — не идеальный по чьим-то стандартам, но именно такой, какой нужен нам. В этом и заключалась настоящая свобода: строить жизнь по собственным чертежам, а не по готовым шаблонам.
