— Сделай перевод мне, милая, три миллиона, — сказала она так буднично, как если бы попросила передать соль. — Всё равно тебе одной столько не нужно.
Полина почувствовала, как у неё выпала вилка из руки и звякнула о тарелку. Она не верила своим ушам.
— Что, простите?
— Что ты так смотришь? — продолжила свекровь. — У Толика кредиты, мне на операцию коленного сустава нужно, да и машину давно пора менять.
Полина стояла у свежей могилы, не замечая ни дождя, ни тех, кто уже разошёлся по своим делам. Земля, как всегда, покрыта искусственными цветами, венками с лентами — всё это уже не было для неё новостью. Рядом, как обычно, вертелся Толик, который, кажется, был не в своей тарелке, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь уговорить жену уехать.
— Полин, ну может поедем уже? Замёрзнешь же… — его голос звучал с таким отчаянием, что Полина невольно вздрогнула. Он опять тянул её за собой.
Она не ответила. В голове, как скрученный клубок, вертелась одна мысль: бабушки больше нет. Всё. И как-то сложно было поверить, что ещё месяц назад они вдвоём пили чай на старенькой кухне, а она рассказывала о своей молодости, как познакомилась с дедом в послевоенные годы.
— Я ведь говорил тебе, не надо было ей одной оставаться в деревне. Я предлагал, чтобы она к нам переехала, — Толик продолжал бубнить, как старый проигрыватель, его рука потянулась к её локтю.
Полина едва сдерживала себя, чтобы не выругаться вслух. Он-то когда ей предлагал? Когда, скажите на милость? Он всегда говорил: «Где мы её разместим? У нас и так места нет!». Что за странное забывание? Ещё недавно она пыталась переубедить его, настаивала, чтобы бабушка хотя бы к ним приехала, а он только крутил пальцем у виска.
Она с трудом отвела взгляд от могилы. Спина нылила, глаза слезились — бессонная ночь не прошла даром. Но всё равно, на этом кладбище она ощущала себя странно — бабушка была единственным человеком, который принимал её такой, какая она есть. Не осуждал за выбранного мужа, за платье не того фасона или за работу, которая не всем по душе. Вечно тянулась её бабушка: «Живи, деточка, как тебе нравится. Твоя жизнь — твой выбор».
Дорога в город показалась бесконечной. Мимо летели деревья, столбы, а в машине царила гробовая тишина, которую нарушал только звук дождя по стеклу. Толик включил радио, но Полина тут же выключила его.
— Свекровь звонила, — нарушил молчание муж, явно пытаясь вернуть хоть какой-то контакт. — Говорит, она придёт поддержать тебя.
Полина только закрыла глаза. Светлана Геннадьевна. Последняя персона, которую ей хотелось видеть. Шесть лет брака, и они так и не стали ближе. Свекровь всегда смотрела на неё как на не подходящую: из деревни, без блата и связей. Она как-то сразу ощутила: для Светланы Полина всегда была не тем, кем её сын должен был бы жениться.
Когда они подъехали к дому, уже стемнело. В окне горел свет.
— Мама уже здесь, — сообщил Толик, сворачивая в переулок.
Полина вздохнула. Светлана Геннадьевна умела пользоваться запасным ключом, не спрашивая.
Квартира встретила их запахом жареной картошки, и на кухне суетилась свекровь в дорогом костюме и фартуке, будто ничего не произошло.
— Ну наконец-то! — воскликнула она, вытирая руки полотенцем. — А я уже думала, вы не успеете!
— Здравствуйте, Светлана Геннадьевна, — почти шёпотом сказала Полина, снимая куртку.
— Ой, да ладно тебе, — отмахнулась свекровь, — не надо этих церемоний. День ведь тяжёлый, я понимаю. Раздевайтесь, руки мойте, ужин готов.»
Полина только кивнула. Честно, есть не хотелось. Но она прошла в ванную и долго стояла перед зеркалом, рассматривая своё лицо. Глаза красные, на щеках — следы слёз, да и сама она как-то уж слишком осунувшаяся.
На кухне Толик уже как-то радостно уплетал картошку, запивая пивом. Светлана Геннадьевна сидела напротив, подперев подбородок рукой.
— Ну что, садись, поешь, — скомандовала свекровь, когда Полина зашла на кухню.
Полина молча села за стол и положила себе салат. Есть не хотелось, но она пережёвывала, чтобы избежать дальнейших вопросов.
— Ну что, с формальностями покончено? — неожиданно спросила свекровь, отпивая чай.
Полина подняла взгляд, даже не поняв, о чём речь.
— Что?
— Ну, документы, свидетельство о смерти и всё такое, — уточнила Светлана Геннадьевна, спокойно разрезая котлету.
— Да, всё оформлено, — кивнула Полина, чувствуя, как её раздражение начинает расти.
Светлана Геннадьевна помолчала немного, а потом, как бы между прочим, произнесла:
— Слышала, у твоей бабки был вклад в банке?
Полина замерла с вилкой в руке. Откуда она об этом узнала? Бабушка всю жизнь копила, продавала молоко, сметану, яйца с маленького хозяйства. Откладывала каждую копейку «на чёрный день». Она никогда не говорила, сколько именно там, но недавно, буквально за месяц до смерти, бабушка сказала, что этих денег хватит даже на квартиру. Полина осторожно ответила:
— Был.
Глаза Светланы Геннадьевны сразу заблестели.
— Переведи-ка мне, милая, три лимона, — сказала она так буднично, как если бы попросила передать соль. — Всё равно тебе одной столько не нужно.
Полина почувствовала, как у неё выпала вилка из руки и звякнула о тарелку. Она не верила своим ушам.
— Что, простите?
— Что ты так смотришь? — продолжила свекровь. — У Толика кредиты, мне на операцию коленного сустава нужно, да и машину давно пора менять.
Полина перевела взгляд на мужа. Он, опустив глаза в тарелку, продолжал жевать, будто ничего не слышал.
— Это наследство моей семьи, а не ваш семейный бюджет, — сказала Полина, стараясь сохранить спокойствие, но в голосе чувствовалась твердость.
Светлана Геннадьевна картинно приподняла брови:
— А ты что, жадная?
Полина почувствовала, как её лицо пылает. Но она не поддавалась. Сдерживала себя.
— Бабушка копила эти деньги всю жизнь. Для меня, для моих детей.
— Каких детей? — фыркнула свекровь. — Вы шесть лет женаты, а детей всё нет. Да и куда их, в эту конуру?
Толик наконец поднял голову, слабо промямлив:
— Мама просто пошутила, — но Полина сразу поняла, что это не так. Он избегал её взгляда, нервно постукивая пальцами по столу.
— Никто не шутит, — отрезала Светлана Геннадьевна. — Ты замужем за моим сыном! Семья — это общее! Можешь хотя бы помочь, если уж не хочешь делиться!
Полина сидела и смотрела на них, прекрасно понимая, что муж её не защитит. Он сидел, втянув голову в плечи, мрачный, как всегда, и кусал губы. Смотрел на неё, как будто надеялся, что она всё-таки сдастся.
— Эти деньги не принадлежат ни вам, ни вашему сыну, — сказала Полина спокойно, но твёрдо.
Толик оторвался от тарелки, его голос был почти умоляющим:
— Ну ты могла бы быть немного мягче…
Полина не дала ему договорить:
— Мягче? Я только что похоронила бабушку, а вы требуете у меня деньги?
Светлана Геннадьевна вскочила, как ужаленная.
— Я знала, что ты невестка-выперыш! Теперь точно убедилась! — выкрикнула она, размахивая руками. — Приехала из своей деревни, окрутила моего сына, а теперь набиваешь карманы!
Полина тоже встала, чувствуя, как кровь приливает к голове. Впервые за шесть лет брака всё стало на свои места. Этот брак никогда не был партнёрством. И, похоже, никогда не будет.
— Не смей! — сорвалась Полина. — Не смей говорить так о моей семье и моей деревне! Бабушка всю жизнь работала, а не каталась по заграницам на чужие деньги!
Светлана Геннадьевна не могла найти слов от возмущения. Толик вскочил, словно пытаясь стать между ними, разводя руками:
— Девочки, девочки, давайте без скандалов! — забормотал он, явно растерянный.
— Это не скандал, — Полина с трудом взяла себя в руки. — Это прояснение ситуации.
Полина посмотрела мужу прямо в глаза и спросила, не выдержав паузы:
— Скажи честно, ты знал, что мама придёт требовать деньги? Мы с тобой это обсуждали?
Толик сразу забегал глазами, как школьник, пойманный на жульничестве:
— Ну… мы просто говорили… что бабушка… что, возможно, наши финансовые проблемы…
Полина смотрела на него, не моргая. Это был тот самый человек, с которым она прожила шесть лет. Человек, которого любила. Или, по крайней мере, думала, что любила.
Светлана Геннадьевна тяжело села обратно на стул, и вдруг её лицо стало старым и усталым, как у человека, который долго носил тяжёлую ношу. Вся её бравада исчезла, как листья с дерева осенью.
— Ты, Полина, не понимаешь, — её голос стал тихим, почти не слышным. — У меня пенсия маленькая… Ты правда думаешь, что твоя бабушка хотела бы, чтобы ты оставила свою свекровь в беде?
Полина почувствовала, как в горле образуется ком. Шесть лет эта женщина манипулировала ею — слёзами, упрёками, мнимыми болезнями. Шесть лет Полина пыталась быть хорошей невесткой, заслужить одобрение. Шесть лет — и всё зря.
— Моя бабушка хотела, чтобы я жила спокойно, а не кормила чужих людей, — ответила Полина, удивляясь, как холодно звучит её голос.
Толик метался между женщинами, на лбу у него выступили капельки пота.
— Полинка, ну ты чего? — он попытался взять её за руку, но Полина отдёрнула ладонь. — Но это же всего три миллиона… Мы же не чужие!
Полина посмотрела на него, как будто впервые. Нос картошкой, волосы взъерошенные, мягкий подбородок. Так знакомое лицо, а вдруг ставшее чужим. Внутри что-то оборвалось — последняя ниточка, последняя иллюзия.
— Вот именно. Чужие, — устало покачала головой Полина.
Светлана Геннадьевна воскликнула, будто её ошпарили кипятком:
— А кто тебя после развода возьмёт? Думаешь, очередь выстроится? Ты на себя в зеркало давно смотрела? Тридцатник на носу, детей нет, работа — копейки!
Полина молча встала и вышла из кухни. В спальне она открыла шкаф и достала большую дорожную сумку. Методично, спокойно начала складывать вещи. Не свои — Толика. Футболки, брюки, носки, бельё. В ванной забрала бритву, гель для душа, шампунь. Из прихожей приняла ботинки и куртку.
— Полина, ты что творишь? — Толик влетел в комнату, глаза его округлились от удивления.
Полина зипнула сумку и поставила её у двери.
— Уходи, — сказала она тихо. — К маме. Или куда хочешь. Мне всё равно.
Толик замер. Он открыл и закрыл рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Полинка, ты не в себе, — забормотал он. — Это горе, стресс, я всё понимаю…
— Нет, не понимаешь, — отрезала Полина. — Шесть лет я жила с человеком, который готов продать меня за материны прихоти.
— Не продать! — воскликнул Толик. — Просто помочь, поделиться! Это же семья!
Полина горько усмехнулась.
— Семья? Когда я ночами сидела с твоей мамой в больнице — это была семья. Когда отдавала свои отпускные на подарок твоему отцу — это была семья. А сейчас — это вымогательство.
Светлана Геннадьевна выскочила в дверной проём, как на сцену, и оглядела всех с выражением, которое обычно бывает у людей, уверенных в своей правоте.
— Немедленно прекрати этот цирк! — процедила она сквозь зубы. — Мы просто говорим о деньгах, а ты устраиваешь трагедию!
Полина в тот момент не выдержала. Она впервые за весь вечер повысила голос.
— Вот именно, о деньгах! — сказала она. — О деньгах, которые вы хотите получить, не имея на них никакого права!
Толик схватил сумку, как будто собирался бежать с ней, хотя всё это время как-то не замечал её нужды.
— Я никуда не пойду! Это моя квартира тоже! — закричал он, будто угроза оспаривания прав стала его главным аргументом.
Полина не подвела. Глядя ему в глаза, она ответила, не меняя интонации:
— Ипотеку плачу я, — напомнила она, стараясь не казаться слишком холодной. — Ты свою долю профукал на игровой компьютер и отпуск с друзьями.
Толик заморгал, как человек, который только что лишился своей последней защиты. Лицо его исказилось, но Полина больше не собиралась его слушать. Она открыла дверь.
— Уходите. Оба. — её голос был тихим, но твёрдым.
Следующие полчаса были настоящим кошмаром — крики, угрозы, хлопанье дверями. Толик метался между женой и матерью, не в силах выбрать, кого поддерживать. Светлана Геннадьевна проклинала невестку и день, когда её сын познакомился с «этой деревенщиной». Полина стояла у двери, скрестив руки на груди, бледная и неподвижная.
Наконец они ушли — Толик с понурой головой тащил за собой сумку, а Светлана Геннадьевна всё обещала, что «это так не оставит». Полина закрыла дверь и прислонилась к ней. Внутри было странное, пустое чувство — ни боли, ни облегчения, только тишина.
Той ночью она впервые за долгое время выспалась. Утром её разбудил телефон. Это был Толик. Она не ответила. Потом позвонила свекровь. Потом снова Толик.
Через три дня Полина сменила замки и номер телефона. Через два — подала заявление на развод. Толик пытался приходить на её работу, просил прощения, обещал, что больше никогда. Но Полина видела его насквозь — эти сожаления были не о ней, а о том комфорте, который он потерял.
Через неделю после скандала Полина зашла в свою любимую кофейню. Заказала капучино и села у окна. За соседним столиком ворковала молодая пара, на улице начинало темнеть, а в стекле отражались огоньки гирлянд.
И вдруг она поняла, что чувствует не печаль, а облегчение. Словно сняла с плеч тяжёлый рюкзак после долгого пути. Вся жизнь была игрой, где она оглядывалась на других — на родителей, на мужа, на свекровь. Она пыталась угодить, быть удобной, не выделяться.
Бабушка оказалась права. «Выбирай сама, деточка, это твоя жизнь». Жаль только, что понять эти слова Полине пришлось через потерю.
Через месяц пришли бумаги о разводе, которые Толик долго не подписывал, выторговывая то машину, то часть квартиры. Полина устала спорить и отдала ему старую Киа, которую сама и выплачивала. К тому времени она уже нашла новую работу — с лучшими условиями и перспективами роста.
Светлана Геннадьевна не оставляла попыток дотянуться до денег Полины. Через общих знакомых передавала новости о своих «страшных болезнях» и «нищенском существовании». Потом она уговорила сына подать в суд — якобы, раз брак был заключён до получения наследства, он имеет право на долю. Суд отказал в иске.
— Толя, ты должен найти способ забрать у неё хотя бы часть денег! — доносились до Полины вопли бывшей свекрови через знакомых. — Неужели ты не можешь просто пойти и поговорить с ней?
Но Толик так и не решился. Он вернулся к матери, съезжал и снова возвращался. Полина слышала, что он не может найти постоянную работу — то график не устраивает, то начальство придирается, то зарплата маленькая.
А Полина начала жить для себя, без жадных родственников и их бесконечных требований. На часть бабушкиных денег она купила небольшую студию в новом районе, остальное вложила в банк на долгосрочный вклад.
«Спасибо, бабуля», — думала она, глядя на фотографию пожилой женщины с добрыми глазами. «Ты не просто оставила мне деньги. Ты помогла увидеть правду».
Квартира постепенно преображалась. Светлые стены, большие окна, минимум вещей. Никаких тяжёлых штор, которые так любила Светлана Геннадьевна. Никакой громоздкой мебели, которую выбирал Толик. Лёгкость и свобода — вот что теперь Полина ценила больше всего.
Иногда, возвращаясь домой с работы, она думала: если бы не та сцена после похорон, сколько ещё лет она бы прожила в иллюзиях? Сколько ещё попыток угодить, прогнуться, быть удобной?
Бабушкины деньги оказались не просто наследством. Они стали ключом, который открыл дверь к настоящей свободе.
