— Димка, скажи своей жене, чтобы она наконец научилась готовить макароны! Опять слипшиеся подала!
Тарелка с недоеденным ужином со звоном отодвинулась в сторону. Тамара Николаевна демонстративно отвернулась от стола, изображая глубокое оскорбление.
Марина сжала губы, продолжая есть. Третий год одно и то же. Каждое воскресенье свекровь находила повод для придирок. То суп пересолен, то мясо жёсткое, то посуда не так помыта.
— Мам, всё нормально, — пробормотал Дмитрий, не поднимая глаз от тарелки.
— Нормально? — голос Тамары Николаевны взлетел на октаву. — Я в твоём возрасте уже умела готовить на всю семью! А эта… психолог ваш школьный даже макароны сварить не может!
Марина поставила вилку. Медленно подняла голову.
— Тамара Николаевна, а вы в моём возрасте уже были вдовой с ребёнком на руках. Может, поэтому так хорошо готовили?
Воцарилась тишина. Дмитрий застыл с куском хлеба у рта. Тамара Николаевна побледнела.
— Как ты смеешь?! Как ты смеешь поминать моего покойного мужа?!
— Я просто констатирую факт. Обстоятельства заставили вас рано повзрослеть. Меня — нет.
— Обстоятельства?! — Тамара вскочила. — Это не обстоятельства! Это жизнь! Настоящая жизнь, а не ваши игрушки в психологию!
— Мам, прекрати, — тихо сказал Дмитрий.
— Что прекрати? Правду говорить? Три года она живёт в нашей семье, а детей до сих пор нет! В тридцать два года! Часики-то тикают!
Марина резко встала. Стул опрокинулся.
— Всё. Я больше не буду это слушать.
— А что ты будешь делать? — усмехнулась Тамара. — Убежишь к мамочке? Так она сама от тебя отказалась, когда ты в тридцать лет замуж выскочила!
— Мам! — Дмитрий впервые повысил голос.
— Что «мам»? Правду не нравится слышать? Твоя жена — неудачница! Работает в школе за копейки, готовить не умеет, детей рожать не хочет! Зачем она тебе?
Марина схватила сумку. Руки тряслись от ярости и унижения.
— Дима, — она повернулась к мужу. — Ты скажешь хоть что-нибудь? Или так и будешь молчать, пока твоя мать меня оскорбляет?
Дмитрий смотрел в пол. Молчал.
— Понятно, — Марина кивнула. — Тогда ужинайте без меня. Навсегда.
Дверь хлопнула. Тамара Николаевна довольно осела на стул.
— Вот и хорошо. Наконец-то показала своё истинное лицо. Истеричка.
Дмитрий сидел, уставившись в тарелку. Недоеденные макароны остывали. За окном моросил октябрьский дождь.
— Ты зря так, мам.
— Зря? — Тамара повернулась к сыну. — Димочка, я тебя тридцать пять лет растила! Одна растила! Работала на двух работах, чтобы ты ни в чём не нуждался! А она что для тебя сделала?
— Она меня любит.
— Любит? — рассмеялась Тамара. — Если бы любила, давно бы детей родила! А так — играет в семью. Ей удобно с тобой жить. Ипотеку пополам платить.
Это больно ударило. Дмитрий действительно думал об этом. Три года брака, а детей нет. Марина всегда находила отговорки: то работа, то ремонт, то ипотека. А может, мать права?
— Я поговорю с ней.
— О чём говорить? — Тамара встала, начала убирать со стола. — Пора решать. Либо ты мужчина и глава семьи, либо подкаблучник. Посмотри на себя! В тридцать пять лет как мальчик! Даже мать защитить не можешь!
— Я не мать защищал. Я жену защищал.
— Жену? — Тамара остановилась. — А когда ты меня защищал? Когда она меня неудачницей называла? Когда про покойного отца твоего…
Голос сорвался. Тамара опустилась на стул, достала платок.
— Мам, не плачь…
— Как не плакать? Сын родной против матери встал! За чужую бабу!
— Она не чужая. Она моя жена.
— Жена! — всхлипнула Тамара. — А я кто? Я тебя родила! Выкормила! Ночей не спала, когда болел! В институт устроила! Работу помогла найти! А теперь я никто?
Дмитрий обнял мать за плечи. Маленькая, постаревшая. Руки в морщинах, волосы седые. Всю жизнь только для него жила.
— Ты всегда будешь моей мамой.
— Тогда выгони её.
— Мам…
— Выгони! Или я больше в этот дом не приду! Не буду терпеть унижения от этой… от неё!
Дмитрий молчал. Обнимал мать и думал о том, как Марина сейчас плачет в спальне. Как завтра утром они будут молчать за завтраком. Как он опять промолчит, когда надо будет что-то сказать.
Мать была права в одном — он действительно не умел принимать решения.
На следующий день Марина не разговаривала с ним. Молча собралась на работу, молча вернулась. Ужинали в тишине. Дмитрий несколько раз пытался заговорить, но жена отвечала односложно.
— Мы должны поговорить, — сказал он наконец.
— О чём? — Марина не подняла глаз от тетрадей. Проверяла контрольные.
— О том, что произошло.
— А что произошло? Твоя мать в очередной раз меня унизила, а ты промолчал. Как обычно.
— Я не промолчал. Я ей сказал, что она зря.
— После того, как я ушла.
— Маша, мне тяжело выбирать между вами.
Марина отложила ручку. Посмотрела на мужа.
— А почему ты должен выбирать? Почему не можешь просто сказать: «Мам, не говори так с моей женой»?
— Потому что она тогда обидится.
— А на меня тебе наплевать?
— Не говори так.
— А как говорить? Три года, Дима! Три года я терплю её нападки! А ты что? Сидишь и молчишь!
Марина встала, прошлась по комнате. Остановилась у окна.
— Знаешь, что хуже всего? Не то, что она меня не любит. Это я понимаю — я забрала её единственного сына. Хуже всего то, что ты позволяешь ей это делать.
— Она скоро успокоится…
— Когда? Через год? Через пять? А может, когда у нас появятся дети, и она начнёт учить меня, как их воспитывать?
Дмитрий подошёл к жене, обнял сзади.
— Давай просто переждём. Она привыкнет.
Марина вывернулась из объятий.
— Я не буду ждать. И детей в такой атмосфере рожать не стану.
— Что ты хочешь?
— Чтобы ты повёл себя как мужчина. Сказал матери, что у тебя есть семья, и она должна это уважать.
— А если она перестанет со мной общаться?
— Значит, её любовь условна. Настоящая мать хочет счастья ребёнку, а не подчинения.
Дмитрий сел на диван. Закрыл лицо руками.
— Мне нужно время подумать.
Марина долго смотрела на мужа. Потом взяла подушку с кровати.
— Я буду спать в гостиной.
Неделю они жили как соседи. Говорили только по необходимости. Дмитрий несколько раз пытался зайти в разговор, но Марина была холодна и недоступна.
А потом позвонила Тамара Николаевна.
— Димочка, мне плохо. Приезжай.
Он нашёл мать на кухне. Сидела бледная, держалась за сердце.
— Что случилось?
— Давление скачет. Сердце болит. Наверное, всё это из-за стресса.
— Какого стресса?
— Как какого? Из-за этой вашей ссоры! Я ночей не сплю, думаю — почему сын на меня злится? Что я такого сделала?
Дмитрий сел рядом, взял мать за руку.
— Мам, ты ничего плохого не сделала. Просто…
— Что просто? Я правду говорю — значит, виновата? Она не умеет готовить — факт. Детей нет — тоже факт. Работает за копейки — и это факт.
— Но это не значит, что её можно унижать.
— Я её не унижаю! Я просто хочу, чтобы она была достойной женой моему сыну!
Тамара заплакала. Тихо, жалобно.
— Я так старалась… Всю жизнь только о тебе думала… А теперь какая-то посторонняя женщина важнее матери…
— Ты не посторонняя. Ты моя мама.
— Тогда выбери. Если я тебе дорога — скажи ей, чтобы она извинилась. За то, что про отца твоего говорила. За то, что меня неудачницей назвала.
— Она тебя неудачницей не называла…
— Называла! Намёками, но называла! Что я, дура? Не понимаю подтекстов?
Дмитрий смотрел на мать. Маленькую, больную, одинокую. Которая действительно всю жизнь положила на него. А с другой стороны — жена, которая просто хочет уважения.
— Мам, давай я тебя к врачу отвезу.
— Не надо врача. Надо, чтобы в семье был порядок. Чтобы жена мужа слушалась, а не командовала.
— Марина мной не командует.
— Командует! Ты же видишь — как она себя ведёт! Хлопает дверьми, истерики закатывает! Это нормально?
Дмитрий молчал. Действительно, последнее время Марина стала нервной, раздражительной. Может, проблема в ней?
Вечером он пришёл домой и нашёл жену за компьютером. Что-то печатала, не поднимая головы.
— Что делаешь?
— Резюме обновляю.
— Зачем?
— Ищу работу в другой школе. Подальше отсюда.
— Маша, не надо…
— Надо. Я больше не могу жить в постоянном стрессе. Каждые выходные ждать, что твоя мать придёт и устроит очередной скандал.
— Она больна.
Марина оторвалась от компьютера.
— Что значит больна?
— Давление скачет. Сердце болит. Говорит, из-за стресса.
— Из-за какого стресса?
— Из-за наших ссор.
Марина медленно откинулась на спинку стула.
— Понятно. Значит, я во всём виновата. Довела свекровь до болезни.
— Я этого не говорил…
— Не надо говорить. Я всё понимаю. Твоя мать — святая мученица, а я — злая невестка, которая мучит бедную женщину.
— Перестань!
— Что перестань? Говорить правду? Дима, посмотри на себя! Тебе тридцать пять лет, а ты до сих пор не можешь сказать матери «нет»!
— Она меня одна растила!
— И что? Это даёт ей право управлять твоей жизнью до конца дней?
— Она не управляет…
— Управляет! Ты же видишь — стоило мне дать ей отпор, как она тут же «заболела»! Классический приём манипуляции!
— Ты же психолог, должна понимать — ей тяжело принять, что я больше не только её.
— Понимаю. Но это её проблема, а не моя. Я не обязана жертвовать своим достоинством ради её комплексов.
Марина встала, подошла к мужу.
— Дима, я тебя люблю. Очень люблю. Но я не буду жить в семье, где меня не уважают. Где мой собственный муж не может за меня заступиться.
— Что ты хочешь от меня?
— Выбери. Или мы живём как нормальная семья — без постоянного вмешательства твоей матери. Или я ухожу.
— Это ультиматум?
— Да. Потому что по-другому до тебя не доходит.
Дмитрий ушёл к матери. Рассказал о разговоре с женой.
— Вот видишь! — воскликнула Тамара. — Я же говорила — она тебе ультиматумы выставляет! Это нормальная жена так себя ведёт?
— Мам, может, нам стоит пойти на компромисс…
— Какой компромисс? С кем? С женщиной, которая требует выбросить мать на помойку?
— Она этого не требует…
— Требует! Либо я, либо она! Ну и выбирай!
Тамара встала, подошла к сыну.
— Димочка, скажи честно — ты меня любишь?
— Конечно люблю.
— Тогда не бросай. Я старая, больная. Мне недолго осталось. А она молодая, найдёт себе другого.
— Мам, не говори так…
— Говорю! Потому что правда! Выбирай — мать, которая всю жизнь тебя любила, или женщина, которая тебе условия ставит!
Дмитрий сидел на кухне до утра. Думал. К утру решение созрело.
Марина собирала вещи, когда он вернулся.
— Куда?
— К подруге. Пока не сниму квартиру.
— Не уходи.
— Дима, ты же ничего не изменил. Как молчал, так и молчишь.
— Я принял решение.
Марина остановилась.
— Какое?
— Останусь с мамой. Она больна. Ей нужен уход.
Сумка выпала из рук. Вещи рассыпались по полу.
— То есть ты выбираешь её.
— Я выбираю человека, который нуждается во мне больше.
— А я не нуждаюсь?
— Ты сильная. Справишься.
Марина медленно села на край кровати.
— Знаешь, что самое страшное? Я готова была простить тебе всё. Малодушие, слабость, неумение постоять за семью. Потому что любила. Но предательство… Это не прощается.
— Какое предательство?
— Ты предал нашу любовь. Наши планы. Нашу семью. Ради матери, которая тебя никогда не отпустит.
— Она меня родила…
— А я хотела родить тебе детей! Хотела прожить с тобой жизнь! Но ты выбрал прошлое вместо будущего.
Марина встала, собрала вещи.
— Разводиться будем цивилизованно. Квартиру продадим, долги поделим.
— Маш…
— Всё, Дима. Поздно.
Год спустя Дмитрий сидел в больничной палате. Тамара Николаевна лежала под капельницей, бледная и осунувшиеся.
— Димочка, — прошептала она. — Прости меня.
— За что, мам?
— За то, что разрушила твою семью. Марина… она была хорошей женщиной. А я… я просто боялась остаться одна.
Дмитрий молчал. За окном шёл снег. В кармане лежала свадебная фотография — последнее, что осталось от счастья.
— Уже поздно что-то менять, мам.
— Не поздно. Она ещё не замужем. Я звонила в школу, узнавала.
— Зачем?
— Хочу попросить прощения. Может, ещё не поздно…
Но было поздно. Марина встретила бывшего мужа холодно, выслушала извинения свекрови молча.
— Я вас простила давно. Но это ничего не меняет.
— Почему?
— Потому что Дима не изменился. Он так и остался мальчиком, который боится расстроить маму. А мне нужен мужчина.
Тамара Николаевна умерла через полгода. До конца винила себя за сломанную жизнь сына. Дмитрий остался один в пустой квартире, с воспоминаниями о том, какой могла бы быть жизнь.
А Марина через год вышла замуж за коллегу. На свадьбе никто не заставлял её оправдываться за каждое слово. Никто не ставил условий и не требовал выбора.
Иногда по вечерам Дмитрий думал о том, что успел потерять двух самых важных женщин в своей жизни. Одну — из-за слабости, другую — из-за страха.
Но думать об этом было уже поздно.
