— Ты с ума сошла? Этот ремонт мы делали два года, откладывая каждую копейку! И теперь из-за твоей мнительности всё пойдёт прахом?
Анна отвернулась к окну, сжимая в руках чашку с давно остывшим чаем. За стеклом моросил мелкий апрельский дождь, превращая и без того унылый пейзаж спального района в размытое серое пятно. Восемь лет назад, когда они с Дмитрием решились на переезд в столицу, всё казалось таким простым и понятным. Работа, квартира, счастливая семейная жизнь. Кто мог предположить, что их маленький мир рухнет из-за телефонного звонка?
— Я не понимаю, почему ты вообще это обсуждаешь, — продолжила она, не оборачиваясь. — Мы восемь лет вкалывали, чтобы иметь собственный угол. Свою жизнь. Не для того, чтобы превратить квартиру в богадельню.
Дмитрий тяжело вздохнул и опустился на край дивана. Его плечи поникли, словно на них разом обрушилась вся тяжесть мира.
— Анна, это моя мать. Что я должен ей сказать? «Извини, живи как хочешь, мне всё равно, что с тобой будет»?
— А я кто? — резко развернулась Анна. — Случайная попутчица? Мебель в твоей квартире? Кстати, в нашей квартире! Которую мы вместе выплачиваем!
В их небольшой двушке, купленной в ипотеку три года назад, стало вдруг тесно и душно. Каждый предмет, кропотливо подобранный ими в скандинавском стиле, казалось, кричал о том, как тяжело им придётся, если сюда въедет Валентина Ивановна со своими бесконечными «как у людей».
Звонок раздался две недели назад. Валентина Ивановна говорила сбивчиво, с паузами, через которые прорывались всхлипы.
— Дима, я больше не могу тут одна… Екатерину Ивановну вчера нашли в квартире. Три дня пролежала, никто не хватился. Если бы не запах… — она замолчала, собираясь с силами. — Сердце прихватило, а помочь некому. Вот и я думаю: сегодня здорова, а завтра что? Кто меня найдёт? Соседка напротив в Саратов к дочери переехала…
Дмитрий слушал, сжимая телефон так сильно, что побелели пальцы. В его глазах Анна увидела то, чего боялась с момента их свадьбы — чувство вины перед матерью. Этот незримый поводок тянулся из детства, через годы и расстояния, и сейчас натянулся до предела.
— Мам, успокойся, — произнёс он тихо. — Я обязательно что-нибудь придумаю. Может быть, социальный работник или…
— Какой ещё работник? — голос Валентины Ивановны зазвенел от возмущения. — Чужие люди будут по моей квартире ходить? Обворуют, да и всё! Нет, Димочка, я уже всё решила. Квартиру сдам, а к вам перееду. Места много не займу, обещаю.
Когда разговор закончился, в комнате повисла тяжёлая тишина.
— Я слышала, — первой нарушила молчание Анна. — И ответ — нет. Категорическое нет.
Дмитрий смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Как ты можешь? Это моя мать…
— Которая превратит нашу жизнь в ад, — Анна намеренно говорила тихо, чтобы не сорваться на крик. — Вспомни, что было на Новый год, когда она приезжала на неделю. Вспомни, что она устроила из-за того, что я не так нарезала оливье!
Дмитрий поморщился. Новогодние каникулы действительно вышли напряжёнными. Валентина Ивановна умудрилась раскритиковать всё: от выбора мебели до способа варки картошки. «Это не картошка, а какие-то комья, Димочка. Вот я тебе покажу, как надо». И показывала. И переделывала. И смотрела с укором, когда они с Анной не выражали должного восторга.
— То была неделя, — продолжала Анна. — А теперь представь, что это навсегда. Каждый день, каждую минуту. Ты готов? А я — нет!
С того разговора прошло две недели, но решение так и не было найдено. Дмитрий звонил матери каждый вечер, успокаивал, обещал скорое решение. Анна молчала, сцепив зубы, боясь, что любое её слово может стать той самой искрой, которая взорвёт их брак.
Сегодня утром она не выдержала.
— Я не буду жить с твоей матерью, — сказала она за завтраком. — Либо ты что-то придумываешь, либо… — она не договорила, но Дмитрий всё понял.
— Либо что? — тихо спросил он. — Разведёмся? Из-за того, что я не хочу бросать собственную мать?
— А меня ты готов бросить? Наше счастье? Нашу жизнь, которую мы строили все эти годы?
Екатерина, подруга Анны ещё с университетских времён, выслушала её сбивчивый рассказ, не перебивая. Они сидели в маленьком кафе недалеко от офиса, где Анна работала менеджером.
— Я понимаю, почему ты злишься, — сказала Екатерина, помешивая ложечкой латте. — Но посмотри на ситуацию с другой стороны. Валентина Ивановна действительно боится. И боится не просто так — её соседка умерла в одиночестве. Это страшно.
— А то, что она уничтожит наш брак, не страшно? — Анна уже не сдерживалась. — Ты же знаешь, какая она. Всё не так, всё не эдак. Дима слишком много работает, я недостаточно забочусь, картошка недосолена, мясо сырое…
— Все свекрови такие, — улыбнулась Екатерина. — Моя тоже была. Первые три года только и делала, что учила меня жить. А потом родился Максим, и всё изменилось. Теперь мы лучшие подруги.
— У нас детей нет, и ближайшие годы не планируется, — отрезала Анна. — Мы с Димой оба по двенадцать часов вкалываем, чтобы эту чёртову ипотеку выплатить! Какие дети?
— А что если… — Екатерина замялась. — Что если установить камеры у Валентины Ивановны? Современные системы умного дома позволяют контролировать, всё ли в порядке. Датчики движения, датчики дыма.
Анна посмотрела на подругу с удивлением.
— Камеры?
— Ну да. Если её главный страх — что с ней что-то случится, и никто не узнает, то камеры решат проблему. Вы будете видеть, что происходит, сможете вызвать помощь в случае чего.
— А Валентина согласится? — с сомнением протянула Анна. — Она же параноик. Решит, что мы за ней шпионим.
— Шпионите, — кивнула Екатерина. — В хорошем смысле. Потому что беспокоитесь. И она будет знать, что под присмотром. Что в случае чего помощь придёт.
Валентина Ивановна сидела на кухне, маленькая, ссутулившаяся, и курила в форточку, пряча сигарету в кулаке — старая привычка со времён, когда курение считалось неприличным для учительницы. В её однокомнатной квартире с выцветшими обоями и старым ковром на стене была особая атмосфера застывшего времени. Здесь ничего не менялось десятилетиями, словно в музее советского быта.
— Нет, — решительно ответила она, когда Дмитрий изложил идею с камерами. — Не хочу, чтобы за мной следили, как за преступницей. Я ещё в своём уме, слава богу.
— Мама, это не слежка, — терпеливо объяснял Дмитрий. — Это забота. Мы будем знать, что с тобой всё в порядке. А если вдруг что случится, сразу вызовем помощь.
Валентина Ивановна затянулась и закашлялась. Дмитрий поморщился — запах табака он не выносил с детства, когда приходилось стирать мамины кофты, пропахшие дымом.
— А что эта твоя… — Валентина Ивановна не называла Анну по имени, словно это было выше её сил. — Она-то что думает?
— Она волнуется за тебя, — соврал Дмитрий, чувствуя, как горят уши. — Мы оба волнуемся. Поэтому и предлагаем такое решение.
Валентина Ивановна хмыкнула и затушила сигарету.
— Волнуется она… Знаю я, как она волнуется. С глаз долой — из сердца вон, вот её девиз. Всё квартиру свою бережёт, боится, что я её стены запачкаю.
Дмитрий стиснул зубы, сдерживая вспышку раздражения. Всегда одно и то же. Вечное противостояние, вечные обвинения.
— Мама, у нас с Анной сложная финансовая ситуация. Ипотека, кредиты… Мы работаем с утра до ночи. И квартира маленькая — всего две комнаты. Тебе будет некомфортно.
— А мне и тут комфортно, — неожиданно согласилась Валентина Ивановна. — Если бы не страх. Ты представляешь, каково это — проснуться среди ночи от боли и знать, что никто не придёт на помощь? Что можешь умереть, и только через неделю кто-то спохватится?
В её голосе звучала такая искренняя боль, что Дмитрий почувствовал укол совести. Он переехал в столицу, оставив мать одну, и теперь она расплачивается за его решение страхом и одиночеством.
— Давай попробуем с камерами, — мягко предложил он. — Просто попробуем. Если не понравится, будем искать другое решение.
— Ну и как? Согласилась? — Анна встретила мужа в дверях, нервно вытирая руки о передник. Она пыталась приготовить ужин, но мысли постоянно возвращались к разговору, который в эту минуту происходил в двухстах километрах отсюда.
Дмитрий устало кивнул, снимая ботинки.
— Да. Но без энтузиазма. Сказала, что чувствует себя подопытной мышью.
— Главное, что согласилась, — с облегчением выдохнула Анна. — Значит, не переедет?
— Не переедет, — Дмитрий прошёл на кухню и сел за стол, разминая затёкшую шею. — Но я чувствую себя последней сволочью. Мама стареет, ей страшно. А я… я даже не предложил ей переехать к нам.
— Потому что ты знаешь, чем это закончится, — Анна поставила перед ним тарелку с пастой. — Она будет критиковать каждый мой шаг, каждое решение. Жарить свои дурацкие огурцы на сковороде, от которых вся квартира провоняет. Смотреть телевизор на полной громкости. Заставлять нас есть эти ужасные котлеты с хлебом внутри. И ты… ты встанешь на её сторону, потому что «она же старенькая, она же привыкла».
— Не встану, — тихо возразил Дмитрий. — И перестань преувеличивать. Мама не такой уж монстр.
— Нет, монстр — это я, — горько усмехнулась Анна. — Злая невестка, которая не пускает старушку в дом. Знаешь, что она мне сказала на Новый год? «В наше время жёны уважали мужей и их родителей. А сейчас — каждый сам за себя».
Дмитрий молча ковырял вилкой пасту, не поднимая глаз. Что он мог сказать? Мать действительно часто бывала несправедлива к Анне, критиковала её за всё, от причёски до карьерных амбиций. «Дома надо сидеть, за мужем ухаживать, а не по офисам бегать», — любила повторять она.
— Я установлю камеры, — сказал он наконец. — Хорошие, современные. С микрофоном. Если вдруг что-то случится, мы сразу узнаем.
— А она не будет их выключать?
— Договорились, что установлю так, чтобы не мешали. В прихожей, на кухне. В комнате не будет, только датчик движения.
Анна кивнула, чувствуя странное облегчение. Ей было стыдно за свою жёсткость, но она просто не могла представить совместную жизнь с Валентиной Ивановной. Это означало бы конец их отношений с Дмитрием — медленный, мучительный конец.
Камеры установили через неделю. Дмитрий выбрал компактные модели, которые почти не бросались в глаза. Приложение на телефоне позволяло в любой момент проверить, что происходит в квартире. Валентина Ивановна была удивительно молчалива во время установки, только изредка бросала: «Делай как знаешь, сынок».
Прошёл месяц. Анна и Дмитрий постепенно привыкли к новому ритуалу: каждое утро и каждый вечер проверять камеры, убеждаясь, что у Валентины Ивановны всё в порядке. Иногда они видели, как она возится на кухне, разговаривая сама с собой, или смотрит телевизор, подперев голову рукой. В такие моменты Дмитрию становилось тоскливо — его мать действительно была одинока.
Однажды вечером, включив приложение, они увидели пустую кухню.
— Странно, — нахмурился Дмитрий. — Обычно в это время она ужинает и смотрит новости.
Он переключился на камеру в прихожей — тоже пусто. Датчик движения в комнате молчал.
— Может, вышла к подруге? — предположила Анна, чувствуя, как неприятный холодок пробежал по спине.
Дмитрий покачал головой:
— В десять вечера? Вряд ли. Я позвоню.
Телефон Валентины Ивановны не отвечал. Раз, другой, третий — длинные гудки и тишина.
— Что-то случилось, — Дмитрий вскочил с дивана. — Я еду.
— Сейчас? — растерялась Анна. — Уже поздно, может…
— Может что? — резко обернулся он. — Подождать до утра? А если с ней плохо?
Анна молча кивнула. Он был прав. Если с Валентиной Ивановной что-то случилось, счёт мог идти на минуты.
— Я с тобой, — решительно сказала она, хватая куртку.
Дорога заняла три часа. Дмитрий гнал по пустому шоссе, нарушая все мыслимые скоростные ограничения. Анна молчала, глядя в темноту за окном. В голове крутились самые страшные сценарии. А что если…? А вдруг…? И тонкой иглой пронзала мысль: «Если бы мы согласились на переезд, этого бы не случилось».
В подъезде пахло кошками и жареной рыбой. Ключи дрожали в руке Дмитрия, когда он пытался попасть в замочную скважину. Наконец, дверь поддалась.
В квартире горел свет.
— Мама! — крикнул Дмитрий, вбегая в прихожую. — Мама, ты где?
Тишина. Анна прошла на кухню — пусто. В комнате тоже никого не было. Лишь аккуратно заправленная кровать и включенный торшер.
— Господи, где же она? — Дмитрий схватился за голову. — Надо звонить в полицию, в больницы…
В этот момент входная дверь скрипнула, и на пороге появилась Валентина Ивановна. В руках — авоська с какими-то свёртками, на лице — недоумение.
— Дима? Анна? Вы что тут делаете?
— Мама! — Дмитрий бросился к ней, сжимая в объятиях. — Где ты была? Мы чуть с ума не сошли!
Валентина Ивановна осторожно высвободилась, поправляя сбившийся шарф.
— У Нины Степановны. Она с четвёртого этажа, помнишь? Позвала на пироги. А потом мы засиделись, старые фотографии смотрели… А телефон я забыла, он разрядился ещё днём.
— А камеры? — Анна не могла сдержать удивления. — Они же не показывали никакого движения!
Валентина Ивановна смутилась:
— Я их выключила. Неудобно как-то… Каждый мой шаг на записи. А потом забыла включить.
Дмитрий облегчённо рассмеялся и снова обнял мать:
— Мам, они для твоей безопасности. Мы волнуемся.
— Правда волнуетесь? — в выцветших глазах Валентины Ивановны блеснули слёзы. — Я думала, вы их поставили, чтобы отделаться от меня. Чтобы не забирать к себе.
— Мама…
— Валентина Ивановна, — Анна шагнула вперёд. — Мы действительно волнуемся. Но в нашей квартире вам будет тесно и неуютно. У вас здесь своя жизнь, свои подруги. Камеры — это способ быть рядом, даже когда мы далеко.
Валентина Ивановна внимательно посмотрела на неё:
— А я уж решила, что ты меня ненавидишь, потому и не хочешь в дом пускать.
— Не ненавижу, — покачала головой Анна. — Просто боюсь. Боюсь, что мы не уживёмся, что будем постоянно ссориться. И в итоге все будут несчастны: и вы, и мы.
— А в гости? — тихо спросила Валентина Ивановна. — В гости-то можно?
— Конечно можно, — улыбнулась Анна. — Только давайте договоримся: вы не критикуете мою стряпню, а я не напоминаю, что курить вредно. Идёт?
Валентина Ивановна рассмеялась, утирая слезу:
— Договорились. И камеры я больше выключать не буду. Обещаю.
Возвращались они уже утром. Валентина Ивановна уложила их спать в комнате, а сама устроилась на раскладушке на кухне, отказавшись от всех возражений: «В гостинице, что ли, детям ночевать? Не выдумывайте!».
Дмитрий моментально уснул, измученный тревогой и долгой дорогой. А Анна ещё долго лежала, глядя в потолок. Странное умиротворение разлилось в душе. То, что казалось неразрешимой проблемой, каким-то чудом нашло решение.
Валентина Ивановна осталась в своей квартире, среди привычных вещей и соседей. Теперь у неё появились и подруги, с которыми можно коротать вечера. А они с Дмитрием сохранили свой маленький мир, который строили с таким трудом.
«Может быть, это и есть взросление? — подумала Анна, проваливаясь в сон. — Когда ты находишь решение, которое не идеально, но работает. Когда перестаёшь требовать от жизни абсолютной справедливости. Когда понимаешь, что каждый имеет право на собственную жизнь — и твоя свекровь тоже».
