Автобусная остановка стояла в углу улицы, как старая учительница на пенсии — видавшая, уставшая, но всё ещё нужная. Вера подошла к ней, кутаясь в пальто, которое уже не грело, а просто напоминало о прошлом. Холодный ветер будто специально плёлся за ней по пятам, цепляясь за волосы, лез в глаза, не давая отдышаться.
Пять лет назад она и представить не могла, что будет складывать жизнь по столбцам, как квартальный отчёт. Курсы бухгалтеров казались временным мостиком. А он — мостик — вдруг стал дорогой. Не ровной, не широкой, но своей. Фирмочка была крошечная, почти как коммуналка — все друг друга знали по отчеству, и всё равно делились последним чаем. Там Веру и приняли. Не как родственницу, нет, но как свою.
С Андреем она столкнулась в очереди — то ли за проездным, то ли за кофе, уже и не вспомнить. Высокий, с глазами, которые не бегают, как у многих, а будто слушают. Сфотографировались тогда в фотоавтомате, смеялись, не могли выбрать кадр — все с закрытыми глазами. Но снимок сохранился, в кошельке до сих пор. Тертый, краешек надорван, а выбросить жалко — память.
Свадьба у них была скромная. Не от бедности, а от понимания, что главное — не банкет. Расписались, посмеялись, пообнимались с друзьями, и домой, в новенькую двушку, пахнущую линолеумом и новой мебелью из сборного набора. Не сказка, но радость.
Знакомство со свекровью было, как визит в кабинет зубного — ожидание боли, и она не подвела.
— Значит, без высшего? — свекровь, Галина Петровна, стояла прямая, как гимназистка на построении. — И чем же ты, дорогуша, собралась кормить моего сына?
— Бухгалтер, — Вера старалась не опускать глаза. — Курсы закончила, работаю.
— Курсы, — словно проглотила лимон, протянула Галина Петровна. — А мой Андрюша университет окончил. С отличием.
Андрей тогда молчал. Только плечо Вере сжал, будто говорил: «Терпи, потом пройдёт». Но не прошло.
Галина Петровна была как сквозняк — её не видно, но от неё всегда зябко.
За столом просила соль у сына, хотя Вера сидела ближе. На праздниках Веру сажала подальше, и начинала рассказывать про «благородных предков», будто на приёме у дворянского собрания.
Три года Вера тянула, как могла: работа, учёба — заочка, сессии, отчёты. Ночами зубрила налоги, днём разбиралась с балансовыми ведомостями. И вдруг — повышение. Большая компания, серьёзная должность. Она сама в это сначала не поверила.
— Ты — главный бухгалтер? — Андрей выглядел растерянным. — Но там же отдел… И ответственность…
— Да, представляешь? — улыбнулась Вера. — Директор сказал, я у него лучшая. Даже немного страшно.
Он обнял, да только в глазах мелькнуло — не радость, нет. Что-то другое. Как осадок в чайнике.
И как назло — в это же время у родителей мужа случился обвал. Деньги вложили в какую-то мутную схему. Всё ушло, как в прорву.
Поздним вечером телефон зазвонил:
— Андрюша! — голос свекрови дрожал, как у актрисы на трагической сцене. — Мы разорены! Всё потеряли! Ты же не оставишь родителей на улице?!
Андрей сбивчиво пытался объяснить, что у них своя ипотека. Что сейчас не до размахов.
— Ты наш единственный! — настаивала мать. — Не позорь семью!
Он повесил трубку и, не глядя, сказал:
— Нам надо поговорить. Мама в беде. У тебя теперь должность, деньги…
— Ты хочешь, чтобы мы взяли ещё кредит? — Вера говорила тихо, но в голосе уже сквозила усталость.
— Ну… Или хотя бы временно им помочь. Подсобить.
— Мы только-только на ноги встали, Андрей… — Вера сжала руки. — Дай подумать. Нельзя же в омут с головой.
Но думать не дали.
На следующий день Галина Петровна явилась. Как снег в мае — ни к месту, ни ко времени. Без звонка, без стука. Вера с работы вырвалась, галопом домой.
— Хорошо живёте, — оглянулась свекровь. — А мы с Виктором Сергеевичем еле сводим концы.
— Сожалею, правда. Но не знаю, чем могу помочь…
— Как — не знаешь? Тебя же повысили. Значит, ты теперь обязана!
— Это не так просто. Зарплату ещё не повысили, только обещали.
— Отговорки! — отмахнулась свекровь. — Андрюша говорил: “Мама, не жди от неё помощи.” И был прав.
Спорить с ней было всё равно что грести против течения — можно, но без толку.
Лето наступило неожиданно. Как всегда. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, и тишина ушла. Отпуск Вера выстрадала, выждала, выцарапала из календаря. Мечтала просто пожить: подольше спать, подольше гулять, может, вырваться к морю… хоть на пару дней.
В последний рабочий день директор вызвал её:
— Вера Николаевна, вы умница. Держите — премия и отпускные. Вам — от всей души.
И Вера, взяв конверт, вдруг почувствовала — нет, не радость. А осторожную, взрослую надежду. Что будет ещё один день, который она сможет прожить только для себя.
Вера шла домой, чувствуя, как в сумке тяжело оттягивает бок аккуратно сложенный конверт. Деньги. Теплые, как свежеиспеченный хлеб — только запах у них не утешающий, а пахнет тревогой и сомнением. Дома, зажав губы, пересчитала. Неожиданно много. Почти нереально. Будто ей не премию дали, а жизнь тихонько подмигнула: держи, может, пригодится. Перевела сразу на личный счёт — пусть полежат, подумаю, на что их потратить. Отдых бы не помешал. Море… тишина… никого.
А вечером он сидел на кухне. Курил в окно, хотя давно бросил.
— Мама звонила… — голос был беззвучный, как будто говорил сам себе. — Платёж по кредиту поджимает. Совсем тяжко им.
Вера достала из холодильника банку с огурцами. Она, кажется, всегда доставала её в такие моменты — чтобы не сказать лишнего.
— Опять?
— Не опять, а снова, — буркнул он и посмотрел на жену, как чужой человек, который давно решил что-то про себя. — Им правда плохо. Всё в кредит уходит. Никакого запаса нет.
— И ты думаешь, я должна с отпускных отдать? — помешивая салат, Вера старалась не глядеть в глаза.
— А ты что планировала с ними делать?
— На море… может. Отдохнуть.
Он усмехнулся, но как-то перекошено.
— На море? А родители мои есть нечего!
— Твой отец работает. Мама — на пенсии.
— То есть тебе плевать?
— Нет, — выдохнула она, — просто мне тоже не с неба всё падает. Я пахала, я устала. Эти деньги — за мою усталость.
Он встал, будто изнутри кипел, но слов не находил.
— Я всё понял. Поеду к маме один.
И ушёл. Как будто хлопнул дверью, но не дверью, а их совместной тишиной.
На следующий день Галина Петровна позвонила сама. Мягко, почти ласково.
— Верочка… я тут подумала. Приходите с Андрюшей к нам в субботу. К шести. Ужин будет… семейный.
И вот — суббота. Вера надела своё синее платье, с тем самым воротничком, который Андрей называл «деловым». В нём она казалась себе женщиной, знающей, чего стоит. Он ехал рядом молча, будто везли не к матери, а на допрос.
Квартира пахла жареным мясом и тревогой. Галина Петровна встретила улыбкой, широкой, как витрина в советском гастрономе.
— Угощайтесь, — положила мясо на тарелки, — последнее отдаём, можно сказать…
Они переглянулись. Андрей сжал губы.
— Мама, прошу, без этого.
— А что я? Я — ничего! Просто говорю, как есть. Нам есть нечего. Пенсия у меня мизерная, Виктор Сергеевич перебивается. А некоторые, вон, и премии получают, и отпускные… и всё себе, всё себе.
— Мама!
— Что мама?! — Галина Петровна всплеснула руками. — Вера, ты ж понимаешь. По-родственному. Надо помогать.
— А с какой это стати я вам что-то должна?
— Потому что семья! В семье принято помогать!
Вера вдруг вспомнила — прошлый Новый год. За столом было шумно, весело. И только одна фраза свекрови пронзила, как иголкой:
— Ну, пусть твоя тоже придёт…
— Раньше вы меня семьёй не считали, — тихо сказала Вера. — А теперь — семья?
Щёки у Галины Петровны налились краской. Наступила тишина. Густая, как в комнате, где ждут приговора.
— Это другое.
— Нет, это то же самое, — сказала Вера и встала. — Я не банк. И не спасательный круг. Вы вложились неудачно — это ваше решение. А не моя обязанность.
Шли домой молча. И тишина, которая раньше спасала, теперь мучила.
Прошла неделя. Телефон зазвонил. Номер свекрови.
— Да?
— Так ты решила, Верочка, с деньгами? У нас уже сроки. Пени пойдут.
— Я уже всё сказала.
— У самой денег — как у дурака махорки, а родителям мужа — ни копейки!
— Я работаю. День и ночь. Устаю. Не трачу на шубы, просто хочу немного воздуха!
— На себя, любимую! — перебила Галина Петровна. — А мы — как хотите!
Что-то оборвалось.
— Вы — не моя семья. Вы — мужнины родственники, которые ни разу не протянули мне руку. Только брали. А теперь — ещё и требуете.
Она положила трубку. Телефон упал на диван, как раненый солдат.
А вечером хлопнула дверь. Сильно. Гулко.
— Как ты могла?! — Андрей стоял в дверях, за его спиной — мать. — Как ты посмела сказать, что она — не семья?!
— Потому что это правда.
— Она всегда была такой! — встряла свекровь. — Холодная! Сухая!
— Ты выбираешь деньги? Вместо семьи?! — голос Андрея срывался.
— Я выбираю себя. Своё достоинство. Своё право не платить за чужие ошибки.
— Значит, вот как…
Вера молча пошла в спальню. Чемодан был в углу. Маленький. Как раз на одну жизнь.
— Куда это ты?
— Ухожу.
— И куда, интересно, ты пойдёшь? — язвительно уточнила Галина Петровна.
— Не ваше дело. Прощайте.
Через полгода — офис нотариуса. Бумаги. Подписи. Деньги пополам. Всё честно. Холодно и точно, как в бухгалтерии.
— Поздравляю, Вера Николаевна, — сказал нотариус. — Теперь вы свободны.
Свобода.
Она вышла на улицу. Солнце било по щекам, как южный ветер. И впервые за долгое время Вера не спешила домой. Потому что теперь дом — это не место. Это — она сама.