Утро началось как обычно — с громкого стука в дверь спальни.
— Марина! Уже половина седьмого! — голос Галины Ивановны, моей свекрови, пробивался сквозь тонкую дверь старого дома. — Завтрак сам себя не приготовит!
Я открыла глаза и посмотрела на мирно спящего рядом Павла. Он даже не пошевелился. За два года совместной жизни в родительском доме он научился не слышать утренние побудки матери. Эта привилегия была только у него.
Спустившись на кухню, я застала свекровь уже полностью одетой, с идеальной укладкой и строгим выражением лица. Она окинула меня оценивающим взглядом — от растрепанных волос до старого халата.
— Опять в таком виде по дому ходишь? — покачала она головой. — Что подумают соседи, если увидят в окно?
Соседи жили через дорогу, и чтобы разглядеть меня в кухне, им пришлось бы воспользоваться биноклем, но спорить я не стала. Молча принялась готовить завтрак — яичницу для Павла, овсянку для свекра Николая Петровича и обязательные бутерброды с красной рыбой для Галины Ивановны.
— Не пережарь яйца, — командовала свекровь, усевшись за стол с чашкой кофе. — Павлик любит, чтобы желток оставался жидким. И хлеб не забудь подсушить в тостере. Он вчера жаловался, что ты подала ему мягкий.
Павлик. Тридцатилетний мужчина, которого мама до сих пор называла уменьшительно-ласкательным именем. Я сжала зубы и продолжила готовить.
Два года назад, когда Павел сделал мне предложение, я представляла нашу жизнь совсем иначе. Мы планировали снять квартиру, обустроить уютное гнездышко, может быть, завести кота. Но Галина Ивановна устроила такую истерику, что Павел сдался.
— Это временно, — уверял он меня тогда. — Пока накопим на первый взнос за ипотеку. Мама просто переживает, что останется одна.
Одна — это при живом муже и дочери Кате, которая жила в соседнем районе. Но я поверила. Влюбленные часто не замечают очевидного.
Первые месяцы я старалась изо всех сил. Вставала раньше всех, готовила разнообразные завтраки, убирала двухэтажный дом до блеска, стирала, гладила. После работы — снова готовка и уборка. Галина Ивановна находила изъяны во всем: пыль на карнизе, неправильно сложенные полотенца, слишком много соли в супе.
— Я тебя учу для твоего же блага, — говорила она, когда я пыталась робко возразить. — Хозяйка из тебя пока никудышная. Что бы Павлик без меня делал?
Помню день рождения свекра. Галина Ивановна вручила мне список блюд, от которого можно было прийти в ужас: четыре вида салатов, две горячие закуски, запеченная утка, говядина в горшочках, три вида гарнира и домашний торт.
— Гости придут к шести, — сообщила она утром. — Чтобы все было готово. И платье надень приличное, не позорь семью.
Я металась по кухне, как белка в колесе. Резала овощи, следила за духовкой, взбивала крем для торта. К вечеру руки дрожали от усталости, а ноги гудели. Когда гости начали собираться, я едва успела переодеться.
— А где же хозяйка? — спросила тетя Павла, оглядывая накрытый стол.
— Вот же я, — улыбнулась Галина Ивановна. — Целый день готовила для вас!
Я остановилась посреди кухни, все еще держа в руках блюдо с салатом. Свекровь спокойно присваивала себе мои труды, принимая комплименты за салат оливье и нежнейшую говядину. Павел стоял рядом и молчал.
Той ночью я впервые заплакала в подушку, чтобы никто не услышал.
Переломный момент наступил через год. Моя подруга Лена пригласила на девичник в честь помолвки. Небольшое кафе, всего несколько близких подруг, никакого шумного веселья.
— Мам, мы с Мариной в субботу вечером… — начал Павел за ужином.
— Никуда вы не пойдете, — отрезала Галина Ивановна. — В субботу приезжает тетя Зина из Самары. Нужно прибраться, приготовить ужин.
— Но это важное событие для Марины, — попытался возразить Павел.
— Важнее семьи ничего быть не может! — свекровь стукнула ладонью по столу. — Что это за манеры — шляться по кафе? Порядочные женщины дома сидят!
Я промолчала. Позже написала Лене, что не смогу прийти. Она все поняла без лишних слов.
Через два года такой жизни я превратилась в тень. Механически выполняла домашние обязанности, улыбалась гостям, терпела постоянные замечания. Павел все чаще задерживался на работе. Дома мы почти не разговаривали — о чем говорить, если вся жизнь крутится вокруг требований его матери?
И вот однажды Павел сам предложил:
— Давай снимем квартиру. Я нашел хороший вариант недалеко от моей работы.
Я не поверила своим ушам. Неужели он наконец понял, как мне тяжело?
Скандал, который устроила Галина Ивановна, когда узнала о наших планах, помнят, наверное, все соседи. Она кричала, плакала, хваталась за сердце, обвиняла меня в том, что я разрушаю семью, увожу единственного сына.
Но Павел неожиданно проявил твердость. Через неделю мы переехали в маленькую однокомнатную квартиру на окраине города. Для меня она стала настоящим раем. Я могла готовить, что хочу, вставать, когда хочу, встречаться с подругами без разрешения.
Правда, покой длился недолго. Галина Ивановна названивала по несколько раз в день, приезжала без предупреждения, критиковала все: от расположения мебели до выбора штор.
— Фу, какие ужасные обои, — морщилась она. — И что это за район? Одни алкаши кругом, наверное.
Я научилась пропускать ее слова мимо ушей. Главное — у нас с Павлом появился свой дом. Казалось, все наладится.
Но жизнь преподносит свои сюрпризы. Через несколько месяцев нашего самостоятельного плавания случилась та злополучная суббота. Галина Ивановна попала в больницу с сердечным приступом. Мы с Оксаной, женой брата Павла, дежурили по очереди. Я готовила домашнюю еду, следила за приемом лекарств после выписки.
Конфликт вспыхнул из-за ерунды. Катя, золовка, прицепилась к тому, что Павел предложил постирать вещи матери у нас дома, чтобы облегчить уход.
— Выслуживаешься? — накинулась она на брата. — Думаешь, мы сами не справимся?
— Я просто хотел помочь, — растерялся Павел.
— Помочь! — Катя повысила голос. — А сам-то когда последний раз ночью дежурил? Когда горшки выносил?
Я попыталась вступиться:
— Катя, не нужно так. Мы все стараемся…
— А тебя вообще не спрашивают! — она резко повернулась ко мне. — Ты кто такая, чтобы лезть в наши семейные дела? Думаешь, прибралась пару раз, еду сварила — и все, родственница? Ты никто! Чужая!
Слова звучали как приговор. Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Столько сил вложено в эту семью, столько терпения, а в ответ — такое.
— Катя, перестань, — попытался остановить ее Павел.
— Нет, пусть знает свое место! — она была уже не в себе. — Пусть моет полы у своих родственников, если так хочется услужить! А к нашей матери нечего лезть! Небось на наследство глаз положила!
Тут Павел взорвался:
— Это ты с Сергеем постоянно деньги у родителей клянчите! Каждый месяц то на одно, то на другое! Довели мать своими просьбами!
Катя побледнела, потом покраснела. Развернулась и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Вечером позвонила Галина Ивановна. Голос ее дрожал от ярости:
— Как ты посмела обидеть мою дочь?! Ты настроила Павла против родной сестры! Негодяйка!
— Галина Ивановна, я…
— Молчать! Я знаю, что ты задумала! Хочешь нас всех перессорить, чтобы заграбастать наше имущество! Но не выйдет! Слышишь? Не выйдет!
Она бросила трубку. Я сидела с телефоном в руках, чувствуя, как внутри растет тяжелая, горькая обида. За что? За что мне все это?
Следующие дни превратились в ад. Галина Ивановна названивала постоянно, требовала, чтобы Павел извинился перед сестрой, обвиняла меня во всех смертных грехах. Павел сдался и позвонил Кате, попросил прощения.
На меня обрушился новый шквал обвинений. Теперь я была не просто чужой, а разрушительницей семьи. Я продолжала приезжать к свекрови, помогать по хозяйству, но каждый визит давался все тяжелее.
Начались проблемы со здоровьем. Бессонница, нервные срывы, судороги в ногах. Врач прописал успокоительные и посоветовал снизить уровень стресса. Легко сказать.
Последней каплей стал разговор с Галиной Ивановной, когда она в очередной раз начала выяснять, почему я не общаюсь с Катей.
— После всего, что она наговорила, мне сложно делать вид, что ничего не произошло, — попыталась объяснить я.
— Катя — моя дочь! — отрезала свекровь. — Она никогда ни перед кем извиняться не будет! У нее мой характер — гордый! А ты должна знать свое место!
— Какое место? — не выдержала я. — Место прислуги? Место вечно виноватой?
— Место жены моего сына! — выкрикнула она. — Которых у него еще может быть сколько угодно! Сегодня ты, завтра другая! А дочь у меня одна!
Я молча собрала вещи и ушла. Больше не могла. Не хотела.
Через два дня Галину Ивановну снова увезли в больницу. Павел примчался домой бледный, собрал вещи.
— Мама просит… требует, чтобы я вернулся домой, — избегая моего взгляда, пробормотал он. — Говорит, ей так спокойнее будет. Я не могу ее ослушаться, она же болеет…
— Из-за меня? — тихо спросила я.
Он промолчал. Ответ был очевиден.
— Я буду помогать с оплатой квартиры, — добавил он, застегивая сумку. — И… я буду звонить.
Но мы оба знали, что звонить он не будет.
На следующий день я подала на развод. Вечером позвонила мама:
— Доченька, может, вернешься домой? Твоя комната всегда тебя ждет.
— Спасибо, мам. Но я справлюсь. Мне нужно начать все с чистого листа. Сама.
Через месяц я нашла другую квартиру в новом районе. Маленькую студию с видом на парк. По утрам меня будили не крики свекрови, а пение птиц. Я снова начала встречаться с подругами, записалась на йогу, даже завела кота — рыжего хулигана по имени Персик.
Иногда, засыпая в своей квартире, где никто не учит меня жить, не критикует каждый шаг, не считает чужой, я думаю о Павле. Жалею ли я о разводе? Нет. Жалею только об одном — что не ушла раньше, что позволила так долго вытирать об себя ноги.
Говорят, раны затягиваются. Возможно. Но некоторые уроки остаются с нами навсегда. Я научилась ценить себя, свои границы, свое право на счастье. И поняла главное — нельзя строить семью там, где тебя изначально считают чужой.
Вчера встретила общую знакомую. Она рассказала, что Павел до сих пор живет с матерью. Катя родила второго ребенка и еще чаще просит денег у родителей. Галина Ивановна жалуется всем на нездоровье и на то, что сын до сих пор не женился повторно.
— Представляешь, — рассказывала знакомая взволнованно, — она всем говорит, что это ты виновата в их семейных проблемах! Мол, внесла раздор и сбежала!
Я только улыбнулась. Пусть говорит. У меня теперь своя жизнь, в которой я — не чужая, а самый главный человек. И это дорогого стоит.
