Квартира на втором этаже панельной девятиэтажки пахла варёными яйцами, старым ковролином и бесконечным недовольством. Именно тут, в этом некогда гордом «папином наследстве», Евгения уже в третий раз за год готовилась к семейному ужину. Каждый раз — как на войну. Только в этот раз — с ощущением, что бронежилет забыла дома, а враг в особо злобном настроении.
— Опять мы к твоей маме? — глухо спросила она у Станислава, застёгивая молнию на простом сером пальто.
— Жень, ну я же говорил, это просто ужин. Ты ей опять что-то напридумываешь…
— Просто ужин? — она приподняла брови и скривилась. — Да у неё рот не закрывается. Что бы я ни сделала — всё не так. Я — не так режу хлеб, не так улыбаюсь, не так молчу! Хочешь — я вообще в прихожей посижу? Буду на балкон выходить, чтоб не раздражать!
— Женя, ну хватит, — выдохнул он, застёгивая куртку, как будто собирался в экспедицию. — Ну ты же взрослая женщина, ну будь выше…
Взрослая женщина, мысленно повторила она, а хожу по воскресеньям, как на родительское собрание в школу. Только тут, если двойку получу, меня никто не пожалее — ещё и Лариса сверху поддаст, как обычно.
Они дошли молча. Лифт, как всегда, не работал. На площадке их уже ждала Галина Петровна — с фартуком, в котором, судя по разводам, пережило как минимум две войны и одно «неплановое» новоселье у соседей.
— Идите сюда, мои сладкие! — воскликнула она, широко разводя руки. — Женечка, ты опять в этом пальто? Холодно же. Станислав, ты ей шубу так и не купил?
— У меня аллергия на натуральный мех, — спокойно ответила Евгения, разуваясь. — И на показуху тоже.
— Ну-ну, — Галина Петровна прищурилась, — а на хозяйство, я смотрю, аллергии нет. Только на шубы.
Ужин начался с салата из свеклы, перемешанного с критикой.
— Женя, ну скажи честно, — начала свекровь с выражением искренней заботы. — Ты где научилась резать зелень так? Это ж надо постараться — всё как будто ногами рублено. Ларисочка, посмотри, у тебя такого нет, правда?
— Ну я стараюсь, — приторно улыбнулась Лариса, делая вид, что не замечает, как Женя уронила вилку.
— Просто у меня работа, а не курсы «Как стать идеальной невесткой за 3 дня», — бросила Евгения, поднимая прибор. — Я зелень режу быстро. Некогда мне тут на кулинарные марафоны.
— Ой, опять про свою работу, — всплеснула руками свекровь. — Ну да, конечно, у нас же в семье карьеристка. Премию, говорят, получила?
— Получила. Потому что я не делаю перерывы на обсуждение жизни коллег и не бегаю за начальником с пирожками.
— Всё с зубами у тебя, Евгения? — холодно поинтересовалась Лариса. — Что-то грызёшь с таким скрежетом.
— Да, как видишь. Не все же тут свои зубы только по праздникам достают, — отрезала Женя и выпрямилась. — Давайте по существу. Что вы хотите?
— Да никто от тебя ничего не хочет, Женя, — резко ответил Станислав, — можешь не устраивать допрос.
— Правда? — Женя откинулась на спинку стула. — А то я думала, сейчас начнётся. Про то, что я мало денег в дом приношу. Или, может, сразу перейдём к недвижимости? К нашей-то квартире…
— О, наконец-то, — хмыкнула Галина Петровна. — Вот и повод собраться нашёлся. Хотела как раз обсудить. Дмитрий с Ларисой решили расширяться. Там у соседей сверху двушка освободилась, ты, Станислав, в курсе?
— В курсе, — тихо ответил он, опуская глаза в тарелку.
— Ну так. Я думаю, логично было бы, если бы вы помогли им. Женя, у тебя же премия хорошая? Да и ты в нашей квартире живёшь — отца квартира, между прочим. Мы вам её не просто так оставили.
— Вы нам её оставили? — Евгения побелела. — А ничего, что я пятнадцать лет эту «вашу» квартиру тяну на себе? И ремонт, и квартплата, и даже холодильник, на котором висит магнитик «Сочи 2008», — всё я платила! Где вы были, когда у нас в ванной трубу прорвало?
— Не надо, Женя, — встрял Станислав. — Мама тогда тоже помогала.
— Ах, помогала! — Женя вскочила. — Да, точно, тряпку дала, чтоб воду вытирать!
— Женя, сядь, — устало сказал он. — Мы просто обсуждаем.
— Нет, вы не обсуждаете. Вы распределяете мою жизнь. Мои деньги. Мою квартиру. А я кто здесь? Наёмная сила?
— Не говори глупости, — фыркнула свекровь. — Если бы не семья Станислава, ты бы сейчас в своей общаге сидела.
— А если бы не я, Станислав бы до сих пор жил с вами, на кухне с раскладушкой! — закричала Женя, уже не скрывая дрожи. — И сосал лапу на вашем борще с перловкой!
Тишина. Даже Лариса отложила ложку.
— Вот и дошли, — спокойно сказала Галина Петровна. — Всё, Женя. Можешь больше не приходить. Мы как-нибудь без тебя ужин справим.
— Прекрасно. А то я ужинать дома привыкла, а не на допросе сидеть. И да, квартиру мы ещё обсудим. В суде.
— Ты что, угрожать мне вздумала?! — всплеснула свекровь.
— Нет, предупреждаю. А то, знаете, я тоже умею по наследству считать. Там у квартиры два владельца. И я — один из них. Так что пусть Дмитрий и Лариса подыскивают жильё на своей территории.
— Женя, ну ты чего, — Станислав схватил её за локоть, — не при всех же…
— А когда на меня все орут — это нормально, да? — Женя вырвалась. — Спасибо, дорогой, ты как всегда — с мамой. Ну и оставайся с ней.
Она схватила сумку и вышла, хлопнув дверью так, что осыпался веник с гвоздя у входа.
На улице пахло весной и сыростью. Евгения шла, не разбирая дороги, и впервые за долгое время чувствовала… лёгкость.
Нет, не победу. Но что-то вроде маленькой революции внутри.
Впереди были суды, развод, скандалы. Возможно — одиночество.
Но точно не ужин по воскресеньям с борщом, презрением и Ларисой.
Прошло три недели.
Евгения сняла однушку в соседнем районе — с облезлым балконом, старыми дверями и тишиной, которую не прерывали звуки чавканья Галины Петровны или подвываний Ларисы по поводу «справедливости в семье».
Спала на диване-книжке, ела салат из банки, ставила себе чай без сахара. И — впервые за пятнадцать лет — чувствовала, как у неё отрастают… нет, не крылья. Зубы. Те самые, которые она сгрызла в «семейных ужинах».
Станислав не звонил первую неделю. Потом начал писать:
«Жень, давай спокойно поговорим».
«Мама уже не злится».
«Ты обиделась, но я же не враг тебе».
«А ты кому квартиру-то оставишь? Всё равно ж без детей…»
Вот последнее сообщение она даже переслала подруге — с подписью:
«Ну хоть честно теперь. Даже без «как ты там», сразу: «кому квартира».
На третий вторник её вызвали в суд.
Галина Петровна решила действовать «по закону». Точнее — по методу «если не по-моему, то через адвоката».
Когда Женя вошла в зал заседаний, Галина Петровна уже сидела с надменным видом, как будто приехала не на разбирательство, а на вручение ордена «За Материнскую Выдержку».
Рядом — Дмитрий с Ларисой, с видом присягнувших героев «благородного фронта».
Станислав стоял у окна, куртка на руке, глаза бегают.
— О, а я думала, вы по Zoom будете, Галина Петровна, — язвительно сказала Женя, садясь. — Или к нотариусу, как вы любите — втихаря.
— Женечка, зачем так? — тихо, но громко выдохнула Лариса. — Мы ж хотим как лучше. Чтобы всё по справедливости.
— Да вы «справедливость» только на словах держите. А как дошло до факта — сразу в суд? Ну что ж, давайте.
Судья была женщина лет пятидесяти, с глазами человека, который в бракоразводных делах повидал и хуже. Но при виде Галины Петровны даже она вздрогнула.
— По существу, — отрывисто начала судья. — Галина Петровна подала иск о разделе квартиры, полагая, что Евгения не имеет на неё прав…
— Ещё как не имеет! — вскинулась свекровь. — Квартира принадлежала моему мужу. Он завещал её сыну! Она просто вписалась туда!
— Квартира была приватизирована на двоих: Станислав и Евгения, — спокойно добавила судья. — В равных долях.
— Так мы же её сдали в аренду на время ремонта, а деньги Евгения себе оставляла! — заикнулась Лариса, натянуто улыбаясь. — Там всё нечестно!
— Лариса, ты серьёзно сейчас? — Женя повернулась к ней. — Да ты вообще в той квартире максимум чаёк попила и ногти подпилила, когда с Галей приходила шпионить. А теперь что — моя доля вам глаз режет?
— Женя, хватит уже, — вскинулся Станислав. — Ты специально всё обостряешь. Мы же семья…
— Семья? — Женя повернулась к нему. — Ты хоть раз за меня слово сказал при своей маме? Когда она называла меня «временщицей», ты что делал? Смотрел в пол? И жевал оливье?
Судья кашлянула.
— Евгения, прошу по существу. Хотите подать встречный иск?
— Хочу. И сделаю это. Я вложила в эту квартиру свои деньги. Ремонт, мебель, техника. У меня все чеки.
— Женечка, — хмыкнула свекровь, — да не будь смешной. Ты что, думаешь, с чеков квартира делится?
— Нет, — спокойно ответила Женя, — но если вы продолжите издеваться, я и видео найду. Где я на коленях оттираю ваш старый линолеум. Станислав помнишь, как ты тогда поехал к Дмитрию за уровнем, а я в это время…
— Женя, ну зачем ты так? — вякнул Станислав. — Зачем всё выносить?
— Потому что вы привыкли думать, что если человек молчит — он и не живёт. А я жила. И вкладывалась. И любила тебя, между прочим. Даже когда ты каждую неделю возил маму на рынок, а меня — в аптеку.
— Ты просто завидуешь, — холодно сказала Галина Петровна. — Что у нас в семье всё по-человечески. А у тебя… ну, не сложилось.
Женя вдруг тихо усмехнулась.
— Завидую? Вы действительно так думаете? Завидую, что ваш сын в сорок пять лет не может принять решение без вашей консультации? Или что вы так и не научились уважать чужие границы?
— Опять она про границы! — выкрикнула Лариса. — Господи, началось!
Судья постучала молоточком.
— Тихо! Господа, здесь не ток-шоу. Если стороны не могут договориться, всё решит суд. Итак, встречный иск принят. Заседание откладывается на две недели.
После зала суда они столкнулись у входа. Галина Петровна шла вперёд, будто сама выносила решение. Лариса таращилась на Женю, как на неудачный эксперимент.
Станислав остался у выхода, неловко шаркая ногой.
— Женя, — тихо, виновато. — Ну зачем ты так. Мы ж с тобой столько прошли.
— Прошли? Или протоптались на месте, пока твоя мама за нас решала, кому жить, а кому — молчать?
— Я не выбирал её, Женя. Это моя мать.
— А я не выбирала быть вечным фоном к вашей семейной идиллии. Ты знал, что они хотят квартиру? Почему ты не сказал?
Он замялся.
— Боялся.
— Вот видишь, Стася, — она впервые назвала его по старой привычке, — а я не боюсь. Даже одна.
Она повернулась и ушла.
Вечером, в своей новой маленькой квартире, она сидела в старом халате, ела гречку с тушёнкой и слушала, как за окном кто-то пытался завести старую «десятку».
И думала, как странно:
Галина Петровна боялась остаться без власти.
Лариса — без статуса «любимой невестки».
Станислав — без комфорта и маминой похвалы.
А Женя боялась быть одной. Но оказалось, что это — лучшее, что с ней случалось за последнее время.
Прошел месяц.
Погода в Москве сдала нервы первой: в середине апреля высыпал снег. Женя смотрела в окно на мокрые клумбы, на которых уже пытались посадить что-то живое, и вдруг подумала: всё как в жизни. Только расцвело — и сверху ливнем. Или градом. Или, если особенно повезёт — судебным извещением.
А извещение пришло. Ей на работу, аккуратно, в жёлтом конверте, с надписью:
«Просим явиться. Вопрос касается совместно нажитого имущества».
Женя не удивилась. У неё, кажется, уже вырос иммунитет на всё, что приходит от семьи Станислава. Только губы поджала — и пошла в бухгалтерию взять отгул.
— Суд у меня, — спокойно сказала она, а потом вдруг добавила, — семейный. По-взрослому. По-русски. Через суд.
Заседание было куда живее первого. На этот раз Галина Петровна пришла в белом костюме, который сидел на ней, как бронежилет — громко, угрожающе и не по размеру. Рядом шла Лариса с папкой бумаг, будто шла не в суд, а на «Битву экстрасенсов» с доказательствами порчи.
Станислав стоял в углу. С поникшими плечами и привычной покорностью человека, которому всю жизнь диктуют — куда смотреть, на ком жениться, и что делать с чужими шубами.
— Ну что, Евгения Анатольевна, — начала Галина Петровна, не успев даже присесть, — мы тут с адвокатом посчитали. Станислав внёс в квартиру больше. Значит, ваша доля условная. А моральный вред от вашего поведения — кто возместит?
— Моральный вред? — Женя улыбнулась. — Вам — от меня?
— Конечно! — вскочила Лариса. — Вы же ушли! Не предупредив! А у Станислава стресс! Давление!
— У Станислава давление было, когда я попросила его маму убирать за собой посуду, — хмыкнула Женя. — А я, между прочим, ушла не к любовнику, а в съёмную квартиру без стиральной машины. Так что про моральный вред — это вы зря.
— Женя, — вмешался Станислав, — я не хочу с тобой ругаться. Просто давай договоримся. Тебе ведь всё равно квартира не нужна. Мы с мамой там жить не будем — сдадим. И будем помогать детям Дмитрия…
— Так это вы ради «детей Дмитрия» хотите мою долю? — Женя усмехнулась. — Вы даже не стесняетесь. А у вас совесть где?
— Совесть? — тихо, почти нежно, сказала Галина Петровна. — Совесть — это когда не уходят из семьи. Когда не делают скандал на людях. Когда уважают старших.
Женя вдохнула.
— А ещё совесть — это не подставлять человека, который пятнадцать лет стирал вам халаты, слушал ваши монологи про «как Ларисочка готовит», и терпел, когда вы подсчитывали, сколько я получаю и на что трачу. У вас уважение к себе есть — а ко мне ни разу не было. Ни разу, Галина Петровна.
— Потому что ты… — свекровь запнулась, — ты всегда была чужая. Слишком гордая. Без корней. Без семьи.
— Ну вот, — Женя кивнула. — Сказала вслух. Спасибо.
— Женя, — встрял Станислав, — не перегибай. Мы просто хотим мирно решить вопрос. Тебе ведь всё равно туда не возвращаться. Продай нам свою долю. Мы выплатим тебе часть. И всё.
— А вы это — кто? — прищурилась Женя. — Вы с мамой? Или с Ларисой и Дмитрием?
— Ну… мы все вместе.
— Потрясающе, — Женя хохотнула. — То есть вы хотите, чтобы я, женщина, которая всё это тянула, мыла, клеила, вбивала гвозди, вбивала любовь — теперь уступила квартиру, потому что вам «всем вместе» так удобнее?
— Да потому что ты одна, — резко сказала Галина Петровна. — У тебя даже детей нет. А у нас семья!
Тут Женя замолчала.
На секунду.
А потом подошла к судье и спокойно достала из папки тонкий конверт.
— У меня тут документы. Я решила. Я продаю свою долю. Но не вам.
— Кому? — вскрикнула Лариса.
— Независимому покупателю. Через агентство. Всё по закону.
— Ты что, сумасшедшая?! — повысила голос свекровь. — Ты специально? Хочешь, чтобы туда кто попало заселился?!
— Не кто попало, а семья с двумя детьми. — Женя спокойно смотрела в глаза. — Они в ипотеку берут. И им всё равно, что вы думаете. Им важны квадратные метры. А не то, что «вот здесь Галина Петровна хранила хрусталь с 1973 года».
Станислав побледнел.
— Женя… ты же не можешь…
— Могу. И сделала.
Через три дня она упаковала коробку с ключами, актами, парой старых фото и запиской:
«Если что-то нужно забрать — высылайте Станислава. Сами не приходите. У меня аллергия на шум и моральное превосходство».
Всё отправила через курьера.
Подписала:
«Получатель: Галина Петровна. Адрес: в прошлую жизнь».
И нажала «отправить».
Вечером она пошла в парикмахерскую, сделала короткую стрижку, вышла на улицу, вдохнула, и подумала:
Иногда, чтобы освободиться — надо не выйти из клетки. А просто сжечь весь вольер. С клеткой. С дрессировщиками. И с табличкой «Женщина, обязана терпеть».
