— Вот, сделала дубликат. Чтобы не беспокоить вас, когда переедем.
Марина замерла с половником в руке. Майонез капал на скатерть — новую, которую она час гладила. В гостиной смеялся муж. Кто-то чокался. А она стояла и смотрела, как железные зубцы ключа утопают в горошке.
— Мариночка, ты чего застыла? — свекровь уже тянулась к селёдке под шубой. — Гости же ждут. Ой, а что это у тебя глаза красные? Лук резала?
Марина кивнула. Хотя лук она резала три часа назад.
В ванной текла вода. Марина сидела на крышке унитаза и разглядывала свои руки. Когда они стали такими? Сухими, с мелкими порезами от готовки. На безымянном пальце обручальное кольцо вросло в кожу — пятнадцать лет не снимала.
— Мам, ты там утонула? — дочь дёргала ручку. — Бабка спрашивает, где судочки для остатков.
— В нижнем шкафу.
— Она сказала, что вы их переставите, когда они переедут. В верхний. Ей наклоняться тяжело.
Марина открыла кран сильнее. Вода шумела, но голос дочери пробивался:
— И ещё сказала, что мою комнату надо будет освободить. Типа, я могу с вами спать, пока не привыкну. Мам? Мам, ты меня слышишь?
Слышала. Всё слышала. И то, как в гостиной свекровь рассказывала про её, Марины, радость от их переезда. И то, как муж добавлял: «Марина у нас золотая, она только рада помочь».
Золотая. Марина посмотрела в зеркало. Седые волосы у корней — красить некогда. Морщины у глаз — не от смеха. Когда она последний раз смеялась? По-настоящему, до слёз?
— Марин, ты где там? — муж. — Мама обиделась, что ты пропала.
Она вышла. Улыбнулась. Села за стол. Кто-то рассказывал анекдот про тёщу. Все смеялись. Марина тоже растянула губы. Свекровь потянулась через весь стол, положила руку ей на плечо:
— А мы с Мариночкой не тёща с невесткой, мы подружки. Правда, доченька?
Марина кивнула. Под столом скомкала салфетку. Бумага превратилась в твёрдый шарик.
Гости ушли в первом часу. Муж, пошатываясь, полез в холодильник:
— Класс, что мама переезжает. Тебе помощь, ей уход. Все довольны.
— Саша, — Марина загружала посудомойку. Тарелка выскользнула, покатилась по полу. — Саша, а меня ты спросил?
— О чём? — он жевал докторскую прямо из упаковки.
— Хочу ли я, чтобы твоя мама жила с нами.
— Марин, ты чего? — он даже жевать перестал. — Сама же всегда говорила — семья превыше всего.
— Я много что говорила.
— Не начинай. У тебя просто усталость. Ложись, я сам всё доделаю.
Он ушёл, не доделав ничего. Марина стояла посреди кухни. На столе — горы грязной посуды. На плите — засохший жир. В мусорке — объедки чужого праздника. А в сердце — дыра размером с трёхкомнатную квартиру.
В три часа ночи она сидела в интернете. Гуглила: «как научиться говорить нет», «почему не могу отказать», «задыхаюсь в собственной жизни это нормально». Наткнулась на сайт психолога. Долго смотрела на кнопку «Записаться». Палец завис над экраном. В спальне храпел муж. За стенкой ворочалась дочь.
Нажала.
Кабинет психолога пах ванилью. Марина сидела на краешке кресла, теребила ремешок сумки.
— Расскажите, что вас привело, — женщина напротив была лет пятидесяти, в простой водолазке, без грамма косметики.
— У меня всё хорошо. То есть… То есть должно быть хорошо. Муж не пьёт, не бьёт. Свекровь… она не злая, просто… Дочь учится нормально. Работа есть. Квартира. Не знаю, зачем я пришла.
— А что вы чувствовали, когда записывались ко мне в три часа ночи?
Марина вздрогнула. Откуда она знает?
— Система показывает время записи, — улыбнулась психолог. — Что не давало спать?
И Марина рассказала. Про ключи в салате. Про комнату дочери. Про пятнадцать лет «да». Слова лились, как из прорванной плотины. Психолог молчала, только иногда кивала.
— …и я понимаю, что я ужасная. Какая нормальная женщина не хочет помочь пожилой свекрови?
— А какая нормальная женщина хочет? — спокойно спросила психолог.
Марина открыла рот. Закрыла. Снова открыла:
— Но… но так принято. Помогать родителям.
— Кем принято?
— Всеми. Обществом. Людьми.
— Этими людьми? — психолог кивнула на дверь. — Или теми, кто сидел вчера за вашим столом? Кто ел салаты, которые вы готовили с утра?
Марина молчала. В ванильном кабинете было тихо. Только часы тикали на стене.
— Марина, когда вы последний раз делали что-то для себя? Не для мужа, не для дочери, не для свекрови. Для себя.
— Я… — Марина задумалась. — Записалась к вам.
— Это первый шаг. Давайте попробуем упражнение. Закройте глаза.
Марина послушно закрыла.
— Представьте, что прошёл год. Свекровь живёт с вами. Опишите один день.
И Марина увидела. Себя — встающую в шесть, чтобы приготовить свекрови особую кашу. Свекровь не ест овсянку, только гречку. На воде, не на молоке. И чтобы не разваренная, но и не жёсткая. Увидела, как собирает дочь в школу в коридоре, потому что её комната теперь спальня стариков. Как возвращается с работы и сразу — готовить ужин на четверых. У свекрови диета, у мужа — свои предпочтения, дочь на подростковом бунте ест только макароны. Четыре разных блюда. Каждый день.
— Достаточно, — психолог подала салфетку.
Марина не заметила, что плачет.
— Я не хочу так жить, — выдохнула она. — Но я не умею иначе. Меня так воспитали — семья важнее всего. Женщина должна заботиться. Создавать уют. Жертвовать.
— Жертвовать чем?
— Собой.
— И что останется от вас через год таких жертв?
Марина вспомнила своё отражение вчера ночью. Седые корни. Потухшие глаза. Руки в порезах.
— Ничего, — прошептала она. — От меня ничего не останется.
Дома пахло борщом. Марина забыла, что поставила его с утра. Свекровь сидела на кухне, пробовала из кастрюли:
— Соли мало. И лаврушки. Я тебя научу, как правильно. Когда переедем.
— Когда переедете, будете варить сами, — Марина сняла пальто.
Свекровь поперхнулась:
— Что? Мариночка, ты это о чём?
— О том, что я работаю. У меня нет времени готовить на всех разные блюда.
— Но… но ты же всегда готовила! Пятнадцать лет готовила!
— Пятнадцать лет вы жили отдельно.
Свекровь всплеснула руками:
— Саша! Сашенька! Иди сюда, с твоей женой что-то случилось!
Муж вышел из комнаты. В трусах и майке. С банкой пива.
— Марин? Ты чего маму обижаешь?
— Я высказываю свою позицию по поводу вашего переезда.
— Какую ещё позицию? Мы же всё решили.
— Вы решили. Без меня.
— Марина, — он поставил пиво на стол. — Не выдумывай. Мама с папой старенькие, им нужна помощь.
— Я не против помогать. Но есть другие варианты.
— Какие? — свекровь вцепилась в край кофты.
— Пансионат. Сиделка. Квартира по соседству.
— Пансионат?! — свекровь схватилась за сердце. — Ты хочешь сдать меня в дом престарелых? Саша, ты слышишь?
— Мам, успокойся, — муж обнял мать. — Марин, прекрати нести чушь.
— Это не чушь. Это варианты, которые мы должны обсудить.
— Нечего тут обсуждать! — муж повысил голос. — Это моя мать!
— А я твоя жена. Или моё мнение не считается?
— Когда ты стала такой эгоисткой? — свекровь утирала сухие глаза.
Марина развернулась и ушла в спальню. За спиной слышалось:
— Не обращай внимания, мам. У неё на работе напряг. Пройдёт.
Не пройдёт, подумала Марина. Достала блокнот — психолог посоветовала вести дневник. Написала: «Сегодня я впервые за пятнадцать лет сказала, что думаю. Мир не рухнул. Пока».
— Мам, можно поговорить?
Лиза стояла в дверях. В пижаме с единорогами, которую Марина подарила ей на прошлый Новый год. Тогда дочь фыркнула: «Мам, мне четырнадцать, а не четыре». Но носила.
— Конечно, садись.
Лиза плюхнулась на кровать, подтянула колени к груди:
— Бабка сказала, мне надо вещи паковать. Типа, на следующей неделе переезжают.
— Никто никуда не переезжает.
— Но папа сказал…
— Папа может говорить что угодно. Решение ещё не принято.
Лиза смотрела на мать странно. Как на незнакомого человека.
— Мам, а ты чего? Раньше ты бы просто… ну, согласилась. И улыбалась бы. А тут прям…
— Прям что?
— Не знаю. Как будто это не ты. Ты же всегда такая… понимающая. Добрая. Всем помогаешь.
Марина погладила дочь по голове. Волосы жёсткие от краски — красит с прошлого года, то в синий, то в розовый.
— Лиза, а ты хочешь отдать свою комнату?
— Нет! Это же моя комната! Там мои плакаты, мой комп, моё всё! Но я думала…
— Что мама решит за тебя?
— Ну да. Ты же всегда так делаешь. Решаешь, чтобы всем было хорошо.
— А тебе хорошо?
Лиза пожала плечами:
— Нормально. Только…
— Что?
— Мам, я не хочу быть как ты. Ну, в смысле… Ты не обижайся. Просто я смотрю, как ты вечно на кухне. Вечно всем угождаешь. А сама… У тебя даже подруг нет. Ты никуда не ходишь. Только работа и дом. Работа и дом. Это же…
— Скучно?
— Страшно, — Лиза уткнулась в колени. — Мам, а ты счастлива?
Марина открыла рот для автоматического «конечно». И не смогла. Села рядом с дочерью, обняла:
— Учусь быть.
На работе Марина руководила отделом продаж. Пять человек в подчинении. И все пять привыкли, что можно свалить на неё любую задачу — Марина не откажет.
— Марин, выручай, — Костя положил на стол папку. — Отчёт к завтрашнему дню. Я обещал жене в театр сводить.
Обычно Марина брала папку, оставалась до ночи, делала. Но сегодня…
— Костя, это твой проект. И твой отчёт.
— Марин, ну ты чего? Я же билеты купил!
— А отчёт когда собирался делать?
— Ну… ты же всегда помогаешь.
— Помогать и делать за тебя — разные вещи. Извини.
Костя стоял с открытым ртом. Потом развернулся, хлопнул дверью. Через час в курилке шептались — с Мариной что-то не то. Может, климакс?
Марина слышала. И впервые в жизни ей было всё равно.
Вечером позвонила свекровь:
— Мариночка, я тут подумала. Может, нам диван новый купить? В вашу гостиную. А то старый под нас с дедом не подойдёт.
— Мы не обсуждали покупку дивана.
— Но мы же переезжаем…
— Мы не обсуждали переезд.
— Как это не обсуждали? Саша сказал, через неделю!
— Саша может говорить что угодно. Я не давала согласия.
В трубке повисла тишина. Потом свекровь выдохнула:
— Что с тобой происходит? Ты болеешь?
— Я выздоравливаю.
— От чего?
— От привычки жить чужой жизнью.
Свекровь бросила трубку.
— Как прошла неделя? — психолог разливала чай. Обычный, в пакетиках. Но Марине казался вкуснее любого элитного.
— Сложно. Муж не разговаривает. Демонстративно ужинает у мамы. Свекровь названивает родственникам, жалуется на бессердечную невестку. На работе косо смотрят.
— Как вы себя чувствуете?
Марина задумалась. Ждала привычного «нормально». Но вырвалось другое:
— Живой. Я чувствую себя живой. Как будто пятнадцать лет не дышала, а тут — кислород.
— Это хорошо. Но будет ещё сложнее. Система сопротивляется изменениям.
— Я знаю. Вчера золовка приезжала. Сказала, что я разрушаю семью. Что Саша страдает. Что я обязана…
— Что вы ответили?
— Что единственное, что я обязана — это быть честной. С собой в первую очередь.
— И?
— И она ушла. Хлопнула дверью так, что штукатурка посыпалась.
Они помолчали. За окном падал снег. Первый в этом году.
— Марина, вы говорили, что ведёте дневник. Можно посмотреть?
Марина достала блокнот. Исписанный мелким почерком. Психолог пролистала:
— «Сегодня сказала «нет» трижды. Один раз — свекрови про покраску стен. Второй — мужу про внеплановых гостей. Третий — себе, когда хотела сдаться». Это вчера?
— Да. Труднее всего с собой. Привычка заедает. Думаю — может, ну его? Может, проще согласиться? А потом вспоминаю тот день. Когда представляла будущее. И… не могу.
— Не можете предать себя?
— Да. Не могу больше предавать себя.
Решающий разговор случился в пятницу. Марина специально выбрала этот день — впереди выходные, будет время прийти в себя.
Свекровь сидела на их кухне. Опять. Раскладывала по ящикам свои лекарства:
— Это от давления. Это от сердца. А это… Саша, ты записываешь? Когда я перееду, надо будет следить. Три раза в день, строго по часам.
— Мам, — Марина села напротив. — Нам нужно поговорить. Всем вместе.
— О чём говорить? — муж даже не повернулся. — Грузчики заказаны на понедельник.
— Отмените.
— Марина!
— Саша, сядь, пожалуйста. И послушай. Вы тоже, Анна Петровна.
Свекровь поджала губы, но села.
— Я понимаю, что вам тяжело жить одним. Понимаю, что хочется быть ближе к семье. Но есть варианты, которые устроят всех.
— Меня устраивает переезд, — буркнул муж.
— А меня нет. И я имею право голоса в собственном доме.
— Марина, — свекровь наклонилась вперёд. — Мы же семья. Семья должна быть вместе.
— Семья — это не значит жить в одной квартире. Семья — это уважать границы друг друга.
— Какие ещё границы? — муж стукнул по столу. — Ты о чём вообще?
— О том, что я не хочу превращаться в обслугу. Простите за прямоту, Анна Петровна, но это так. Вы привыкли, что я всё делаю, со всем соглашаюсь. Но я больше не могу.
— Не можешь помочь старикам? — свекровь вцепилась в платок.
— Могу помочь. Но не ценой собственной жизни. Есть прекрасный пансионат в пятнадцати минутах езды. С медицинским уходом, трёхразовым питанием, активностями для пожилых. Я готова оплачивать половину. Вторую — ваша пенсия и помощь Саши.
— Дом престарелых?!
— Это не дом престарелых. Это современный комплекс. Можете посмотреть в интернете. «Золотая осень», улица Садовая.
— Ты уже искала?! — муж вскочил. — За нашей спиной?!
— Я искала варианты, которые устроят всех. Включая меня.
— А если мы не согласны? — свекровь встала, опираясь на стол.
— Это ваше право. Как моё право — не соглашаться жить вчетвером в трёшке.
— Саша, скажи ей!
Муж молчал. Смотрел на жену, как на чужую. Потом выдавил:
— Если ты не примешь маму, я… я уйду. К ней. И буду жить там.
Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. И тут же — облегчение. Как будто тяжёлый камень скатился с плеч.
— Это твой выбор, Саша. Я его уважаю. Как надеюсь, ты уважаешь мой.
— Ты… ты серьёзно? — он сел обратно. — Марин, ты же меня любишь?
— Люблю. Но любить — не значит растворяться. Не значит забывать о себе. Я пятнадцать лет забывала. Больше не могу.
— Мариночка, — свекровь всхлипнула. Сухими глазами. — Мы же тебя как родную…
— Если я вам как родная, почему вы не спросили, хочу ли я этого? Почему решили за меня?
Молчание. На кухне было слышно, как тикают часы. Как капает кран — надо прокладку менять.
— Я не уйду из этого дома, — сказала свекровь. — Это дом моего сына.
— Анна Петровна, — Марина встала. — Это мой дом тоже. И в моём доме будут мои правила. Если вы не можете их принять — что ж. Есть другие варианты.
Она вышла из кухни. За спиной слышался плач свекрови. Настоящий на этот раз.
Лиза сидела на кровати в комнате матери. Марина перебралась сюда три дня назад, когда муж демонстративно начал собирать вещи.
— Пап психует, — сообщила дочь. — Вчера с бабкой до двух ночи ругался. Она требует, чтобы он на тебя повлиял.
— И что папа?
— А что папа? Папа в первый раз в жизни сам себе яичницу пожарил. Подгорела.
Марина улыбнулась:
— Научится.
— Мам, а ты правда их не пустишь? Ну, жить с нами?
— Правда.
— А если папа уйдёт?
— Переживём.
Лиза легла, положила голову матери на колени:
— Знаешь, а мне нравится. Ты стала… настоящая. Не картинка идеальной жены. А человек.
— Я всегда была человеком. Просто забыла об этом.
— Мам?
— Что?
— Я горжусь тобой. Правда. Даже Машка из класса сказала — круто, что твоя мать за себя постояла. У неё бабушка тоже достаёт.
— Спасибо, Лизонок.
— Мам, а давай завтра в кино сходим? Вдвоём. Без папы и бабки.
— Давай. Только ты выбираешь фильм.
— Серьёзно? А если ужастик?
— Переживу. Я теперь много чего могу пережить.
Понедельник. Грузчики не приехали — Саша отменил. Сидел на кухне, небритый, в мятой футболке:
— Мам в больницу положили. Сердце. Из-за стресса.
Марина наливала кофе. Руки не дрожали:
— Мне жаль. В какую больницу?
— В третью. Марин… Марин, может, хватит? Может, ты извинишься, и всё будет как раньше?
— Как раньше не будет. Никогда.
— Почему? Что я такого сделал? Любил мать? Хотел помочь?
— Забыл, что у тебя есть жена. Что у неё есть мнение, чувства, желания.
— Но ты никогда не говорила!
— Потому что ты не спрашивал. Ни разу за пятнадцать лет.
Саша уронил голову на руки:
— Я не понимаю, что происходит. Ты была такая… удобная. Всё делала, ни в чём не отказывала. А теперь…
— А теперь я неудобная. И знаешь что? Мне нравится.
— Мам хочет подать на тебя в суд. За моральный ущерб.
— Пусть подаёт. У меня хороший адвокат.
— У тебя есть адвокат?
— Да, Саша. У меня есть адвокат. И психолог. И даже подруга появилась — с работы, из соседнего отдела. Оказывается, когда не сидишь каждый вечер на кухне, готовя четыре разных ужина, остаётся время на жизнь.
— Это всё твой психолог? Настроила тебя против семьи?
— Нет, Саша. Она помогла мне услышать себя. Ту Марину, которую я похоронила под грудой чужих ожиданий.
— И что теперь? Развод?
Марина села напротив. Посмотрела на мужа. Постаревший, растерянный. Как ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку.
— Я не знаю. Правда не знаю. Давай попробуем. Но по-новому. Ты — самостоятельный взрослый человек. Я — тоже. Мы можем быть вместе, но не в ущерб себе.
— А мама?
— Твоя мама — твоя ответственность. Не моя. Помоги ей найти хорошее место для жизни. Навещай. Заботься. Но не за мой счёт.
— Она говорит, ты её убиваешь.
— Нет, Саша. Я просто перестала убивать себя.
Свекровь выписали через неделю. Гипертонический криз, ничего критичного. Но она извлекла максимум из ситуации — родственники названивали, стыдили бессердечную невестку.
Марина меняла номер телефона.
— Зачем? — спросила психолог.
— Чтобы начать с чистого листа. Дам номер только тем, кто уважает мои границы.
— Не боитесь остаться одной?
— Боюсь. Но ещё больше боюсь остаться с теми, кому нужна не я, а функция. Удобная жена, безотказная невестка, вечная палочка-выручалочка.
— Как муж?
— Учится. Вчера сам ужин приготовил. Сосиски с макаронами, но всё же. И посуду помыл. Правда, сковородку оставил отмокать до утра, но я промолчала. Маленькие шаги.
— А свекровь?
— Сняла квартиру недалеко. Маленькую, но в хорошем районе. Саша помог с переездом. Я купила ей микроволновку и чайник. Больше ничего не просила — гордость не позволяет.
— Жалеете?
Марина задумалась. Месяц назад она готовила обед на двенадцать человек. Улыбалась, когда хотелось плакать. Говорила «да», думая «нет». А сейчас?
— Нет. Не жалею. Первый раз в жизни я живу свою жизнь. Не идеальную, не удобную для всех. Свою.
— Что дальше?
— Не знаю. И знаете, что? Это прекрасно — не знать. Не иметь расписанного по минутам дня. Не готовить обед, потому что «надо». Вчера мы с Лизой заказали пиццу и смотрели сериал до часу ночи. Она сказала — мам, ты стала классная. Как подружка, только мама.
— Это дорогого стоит.
— Да. Но знаете, что ещё дороже? Вчера я посмотрела в зеркало и не увидела там уставшую, задёрганную тётку. Увидела женщину. Немолодую, да. С морщинками, да. Но живую. Настоящую.
— Марина, наши сеансы подходят к концу. Вы проделали огромную работу.
— Я продолжу. Купила абонемент в бассейн — всегда мечтала плавать. Записалась на курсы английского — в школе учила, но забыла. И знаете что? На следующей неделе иду стричься. Коротко. Муж терпеть не может короткие стрижки, но это же мои волосы.
Они попрощались. Марина вышла на улицу. Снег падал крупными хлопьями. Прохожие спешили по своим делам. А она стояла, подставив лицо снежинкам.
Телефон завибрировал. Сообщение от мужа: «Купить хлеб?»
Марина улыбнулась. Написала: «Да. И молоко. Спасибо, что спросил».
Маленькие шаги. Но в правильном направлении.
Эпилог
Три месяца спустя.
Марина проверяла отчёты. Костя научился делать их сам — криво, но старался. В дверь постучали:
— Марин, обедать идёшь?
Новенькая из соседнего отдела. Та самая, которая стала первой подругой за много лет.
— Идём. Только я в японский хочу. Суши.
— Отлично. Я тоже.
В лифте Марина поймала своё отражение. Короткая стрижка ей шла. И блеск в глазах — тоже.
Телефон завибрировал. Свекровь. Марина помедлила секунду и ответила:
— Здравствуйте, Анна Петровна.
— Мариночка, — голос тихий, без прежнего напора. — Я тут подумала… Может, придёте с Лизой в воскресенье? Пирогов напекла.
— Спасибо за приглашение. Я спрошу у Лизы.
— Спросите. Я… я буду ждать.
Повесила трубку. Марина улыбнулась. Прогресс. Медленный, но есть.
В японском ресторане было шумно. Марина заказала сет, который всегда хотела попробовать, но стеснялась — дорого.
— За что выпьем? — подруга подняла чашечку с саке.
— За право голоса, — Марина чокнулась. — За то, чтобы его никогда больше не терять.
За соседним столиком молодая пара ссорилась. Девушка что-то тихо объясняла, парень отмахивался. Потом встал и ушёл. Девушка осталась сидеть, глотая слёзы.
Марина поймала её взгляд. Улыбнулась. Подняла чашечку — за тебя, девочка. За то, чтобы ты научилась говорить «нет» раньше, чем через пятнадцать лет.
Девушка неуверенно улыбнулась в ответ.
А Марина подумала — всё правильно. Всё вовремя. Лучше поздно обрести голос, чем потерять его навсегда.
В сумке завибрировал телефон. Муж написал: «Что готовить на ужин?»
«Что хочешь. Я буду поздно. Театр с Лизой».
«Хорошо. Не замёрзните».
Марина спрятала телефон. Допила саке. И заказала ещё один сет — просто потому, что могла.
Просто потому, что имела право.
