Сумка лежала на тумбочке в прихожей — кремовая, с золотистой фурнитурой, купленная Мирославой на первую премию.
Она вернулась с работы, оставила сумку на тумбочке и ушла на кухню готовить ужин. А через час, когда понадобился кошелёк, сумки на месте уже не было.
— Раиса Викторовна, вы не видели мою сумку? — Мирослава заглянула в гостиную, где свекровь смотрела сериал.
— Какую именно? — свекровь даже не повернула головы.
— Кремовую, новую. Я ее в прихожей оставила.
Раиса Викторовна повернулась и улыбнулась так широко, что Мирослава невольно сделала шаг назад.
— Ой, она мне так понравилась! — глаза свекрови сияли. — Я подумала, тебе все равно она не нужна. Ты ее бросила, как какую-то ненужную вещь…Я уже убрала её к себе в шкаф.
— А где мой кошелёк и документы? — Мирослава почувствовала, как к горлу подкатывает комок.
— Не волнуйся, — Раиса Викторовна небрежно махнула рукой. — Я всё достала и положила на тумбочку в вашей спальне. Мне только сумочка нужна была.
— Но почему вы не спросили разрешения? — Мирослава старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело.
Свекровь удивлённо приподняла брови.
— Разрешения? Зачем? Мы же семья! В семье нет чужих вещей, всё общее. Тем более, у тебя есть и другие сумки. А эта мне как раз подходит к новому костюму.
Мирослава застыла на пороге. У нее перехватило дыхание. Она открыла рот, но слова не шли. Как объяснить этой женщине, что нельзя просто так брать чужие вещи?
Разве можно объяснить очевидное?
***
— Почему ты кричала на маму? — Арсений влетел на кухню, где Мирослава нервно перемешивала салат, едва сдерживая слезы.
— Я не кричала.
— Она сидит и плачет.
Мирослава бросила вилку на стол.
— Арсений, твоя мама взяла мою сумку! Просто взяла без спроса и унесла в свою комнату! А когда я спросила, сказала, что мне она якобы не нужна.
— И что? — он развел руками. — Тебе жалко для матери какой-то сумки?
— МОЕЙ сумки, — Мирослава чувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Которую я купила на свои деньги. На работу в чем ходить?
— У тебя есть другие.
— Старые. Эта новая, я…
— Да ладно тебе, — отмахнулся муж. — Подумаешь, сумка. Как будто это что-то важное.
Он открыл холодильник, достал йогурт и начал есть прямо из баночки. Мирослава посмотрела на его спокойное лицо и внезапно осознала — он не понимает. Совсем не понимает, почему она расстроена.
— А если я возьму твои наручные часы? — спросила она тихо, глядя ему прямо в глаза.
— В смысле? — Арсений непонимающе нахмурился.
— Ну те, которые тебе коллеги на тридцатилетие подарили. Скажу, что они мне очень понравились, и заберу насовсем. Что скажешь?
Арсений поморщился и отвёл взгляд.
— Это совсем другое. И вообще, не сравнивай такие вещи.
— Почему другое?
— Потому что это часы, а не сумка! — он раздраженно поставил недоеденный йогурт на стол. — И что ты прицепилась? Мама пожилой человек, ей нужно внимание. Она одинока.
— Она не одинока. У нее есть твой отец, ты, квартира в центре и дача. А теперь еще и моя сумка.
Арсений тяжело вздохнул, как будто объяснял очевидное ребенку:
— Хочешь, я куплю тебе новую?
— Не хочу. Хочу свою.
— Мирослава, ну что ты как маленькая? Это же просто сумка!
Она закрыла глаза. Спорить бесполезно. Он не поймет.
— Ладно. Забудь.
Арсений облегченно улыбнулся и поцеловал ее в щеку.
— Вот и молодец. Я знал, что ты разумная. Пойду, успокою маму.
Когда он вышел, Мирослава осталась стоять посреди кухни, механически помешивая салат. По щеке скатилась одинокая слеза. В голове крутилась мысль — неужели вещь дороже её чувств?
***
Егор Егорович и Раиса Викторовна приехали на две недели. Всего две недели — так утверждал Арсений, когда сообщил о визите родителей. На самом деле, повод был важный — годовщина их свадьбы, сорок лет вместе.
Решили отметить в Москве, погостить у сына. «Что может быть лучше семейного торжества?» — сказал тогда Арсений. Мирослава не возражала, хотя её и не спросили. Она приготовила гостевую комнату, купила продукты на праздничный ужин, вычистила квартиру до блеска.
Первые дни прошли относительно спокойно. Раиса Викторовна готовила свои «фирменные» блюда, критикуя кухонные принадлежности Мирославы («Какие странные сковородки, совсем неудобные!»), Егор Егорович молча смотрел телевизор, иногда выдавая комментарии о «молодежи, которая ничего не понимает», а Арсений наслаждался родительской заботой.
На пятый день Мирослава обнаружила исчезновение своего любимого шарфа.
— Раиса Викторовна, вы не видели мой шелковый шарф? Голубой, с птицами.
Свекровь поправила на шее тот самый шарф и безмятежно улыбнулась:
— Этот? Мне показалось, ты его не носишь. Он отлично подходит к моему платью.
Мирослава почувствовала, как немеют кончики пальцев.
— Я его ношу. И хотела бы сегодня надеть.
— Ну а я уже надела, — пожала плечами Раиса Викторовна. — Не могу же я сейчас переодеваться из-за какого-то шарфика.
В комнату вошел Арсений.
— Что случилось?
— Ничего, — быстро ответила Мирослава. — Все в порядке.
Она развернулась и ушла в спальню. Там, сев на край кровати, она достала телефон и написала подруге: «Она берет мои вещи. Просто берет и использует как свои. А я даже сказать ничего не могу!»
Ответ пришел мгновенно: «Скажи мужу!»
«Бесполезно. Он считает, что я жадная.»
«Тогда поступай так же — бери ее вещи»
Мирослава горько усмехнулась. Возможно, в этом был смысл.
***
На седьмой день на кухонном столе Мирослава заметила шаль Раисы Викторовны — красивую, с ручной вышивкой. Свекровь где-то упоминала, что это подарок от близкой подруги. Поколебавшись, Мирослава накинула шаль на плечи и вернулась к книге. Когда свекровь вошла на кухню и увидела невестку в своей шали, её лицо исказилось от неподдельного возмущения.
— Что это значит?
Мирослава подняла взгляд от книги.
— Она мне понравилась. Я думала, вы не будете против — ведь вы ее просто бросили на стуле.
— Немедленно верни! — Раиса Викторовна подлетела и дернула шаль с плеч Мирославы. — Как ты смеешь брать чужие вещи?!
— А вы смеете? — тихо спросила Мирослава.
— Что ты сказала?
— Моя сумка. Мой шарф. Мои духи, которые исчезли из ванной. Вы их тоже взяли, потому что они вам понравились?
Раиса Викторовна побледнела, потом покраснела.
— Как ты разговариваешь со старшими? Арсений! АРСЕНИЙ!
Он примчался на крик, переводя взгляд с матери на жену.
— Скажи своей жене, что так себя не ведут! — потребовала Раиса Викторовна, прижимая шаль к груди. — Она берет мои вещи!
— Мирослава, ты что творишь? — нахмурился Арсений.
— То же, что и твоя мама, — спокойно ответила она. — Беру чужие вещи, потому что они мне нравятся.
— Это совершенно разные вещи! — воскликнула Раиса Викторовна. — Я… я всего лишь хотела примерить…
— И моя сумка? И шарф? И духи? Вы все хотели примерить?
— Мирослава, прекрати, — в голосе Арсения зазвучали стальные нотки. — Ты ведешь себя неуважительно.
— А ваша мама ведет себя уважительно, когда забирает мои вещи?
— ЭТО ДРУГОЕ!
— Почему?
Раиса Викторовна театрально всхлипнула:
— Ты не понимаешь, как это всё работает, Мирослава. В нашей семье всегда заботились друг о друге. Мы жили скромно, и у моей свекрови тоже брала вещи, которые мне нравились. Для неё это была радость — видеть, что её невестка пользуется её вещами. Это… традиция такая. Семейная. Я думала, ты тоже будешь рада, что мне нравятся твои вещи. А ты устраиваешь такой скандал!
Мирослава смотрела на эту пожилую женщину с безупречной укладкой, накрашенными губами и идеально подобранным костюмом. На женщину, которая умело играла роль беззащитной свекрови. Разница была в том, что Арсений верил в эту игру.
— Простите, — Мирослава встала. — Я не хотела вас расстраивать.
Она вышла из кухни, чувствуя, как горит лицо от стыда и унижения.
***
На двенадцатый день Мирослава не выдержала.
— Раиса Викторовна, — начала она за ужином, — когда вы планируете вернуть мою сумку?
За столом повисла тишина. Егор Егорович уткнулся в тарелку, делая вид, что ничего не слышал. Арсений напрягся. Раиса Викторовна промокнула губы салфеткой.
— О чем ты?
— О моей кремовой сумке, которую вы взяли в первый день приезда. Мне она нужна для работы.
— Ах, это… — свекровь покачала головой. — Знаешь, доченька, ты ее так небрежно бросила, что я решила ее забрать к себе на хранение. Чтобы ее… получше сберечь.
— То есть вы увезете ее в Новосибирск?
— А что такого? У тебя есть другие сумки.
Мирослава положила вилку.
— Раиса Викторовна, это моя вещь. Я ее купила. На свои деньги.
— Сумки приходят и уходят, — развела руками свекровь. — А вот семейные отношения бесценны. Неужели ты хочешь ссориться из-за какой-то вещи?
— Моя сумка никуда не «уходит», — перебила Мирослава, чувствуя, как внутри поднимается ярость. — Я хочу, чтобы вы вернули ее.
— Мирочка, ну что ты так расстраиваешься из-за какой-то вещи? — вмешался Арсений. — Мама же объяснила…
— Что объяснила? Что можно просто взять чужую вещь, потому что она тебе понравилась?
— Мирослава! — его голос стал жестким.
— Что «Мирослава»? Я хочу вернуть свою сумку!
Раиса Викторовна вздохнула, как будто имела дело с капризным ребенком:
— Хорошо-хорошо, можешь забрать ее перед нашим отъездом. Я просто хотела… поносить немного.
— Вы даже не спросили разрешения!
— Зачем спрашивать? — искренне удивилась свекровь. — Мы же семья! У нас все общее.
Мирослава почувствовала, как что-то окончательно лопнуло внутри.
— У нас не все общее, — она встала из-за стола. — Мои вещи принадлежат мне. И я хочу, чтобы вы их не трогали.
— Да что с тобой такое? — Арсений тоже поднялся. — Ты же видишь, маме нравится эта сумка! Почему ты не можешь просто уступить?
— Потому что она моя! И я имею право решать, кому ее отдавать!
Раиса Викторовна картинно приложила руку к сердцу:
— Какой скандал из-за какой-то сумочки! Мира, если бы я знала, что ты так привязана к вещам…
— Дело не в привязанности к вещам! — Мирослава почувствовала, что почти кричит. — Дело в уважении!
— Вот именно! — вмешался Егор Егорович, наконец оторвавшись от тарелки. — Уважение к старшим! В наше время…
— А уважение ко мне? — Мирослава обвела всех взглядом. — Или я не заслуживаю уважения в этой семье?
В комнате повисла тяжелая тишина.
***
— Я не понимаю, что происходит, — сказал Арсений поздно вечером, когда они остались в спальне одни. — Ты никогда так себя не вела.
Мирослава лежала, отвернувшись к стене.
— Что именно тебя удивляет? Что я защищаю свое право на личные вещи?
— Это просто вещи! — он сел на край кровати. — Я не узнаю тебя. Ты стала такой… мелочной.
Она повернулась к нему:
— А ты когда-нибудь спрашивал, удобно ли мне принимать твоих родителей на две недели? Может, у меня были другие планы?
— Какие планы? Ты же знаешь, что они приезжают раз в полгода.
— Дело не в планах, Арсений. Дело в том, что это наша квартира. Наша с тобой. И решения мы должны принимать вместе.
Арсений нахмурился:
— То есть ты не хочешь видеть моих родителей?
— Я не против видеть твоих родителей. Я против того, что ты не спрашиваешь моего мнения. Я против того, что твоя мать берет мои вещи. Я против того, что меня не уважают в моем собственном доме.
— Да кто тебя не уважает?
— Все! — она села на кровати. — Твоя мать берет мои вещи без спроса. Твой отец разговаривает со мной, как с ребенком. А ты… ты даже не пытаешься меня понять!
— И что я должен сделать? Выгнать родителей из-за какой-то сумки?
Мирослава устало покачала головой:
— Нет. Но ты мог бы поговорить с матерью. Объяснить, что нельзя брать чужие вещи.
— Мира, ей уже шестьдесят! Она не изменится!
— Значит, мне придется терпеть это всю жизнь? — горько спросила она.
— Они приезжают два раза в год! Неужели ты не можешь просто… не обращать внимания?
Мирослава встала и подошла к окну. На улице моросил дождь, и капли медленно стекали по стеклу.
— Знаешь, что меня больше всего расстраивает? Не сумка, не шарф, не духи. А то, что ты не на моей стороне.
— Я не выбираю стороны! — возмутился Арсений. — Я просто хочу мира в семье!
— Нет, ты выбрал. И это не моя сторона.
Мирослава вышла из спальни, закрыв за собой дверь.
***
Утром она позвонила на работу и взяла отгул. Когда все разошлись — Арсений в офис, Егор Егорович на встречу со старым другом — Мирослава осталась в квартире наедине с Раисой Викторовной.
Свекровь сидела в гостиной и листала журнал. Мирослава села напротив.
— Раиса Викторовна, нам нужно поговорить.
Свекровь подняла взгляд, и Мирослава увидела в ее глазах настороженность.
— О чем?
— О том, почему вы берете мои вещи.
Раиса Викторовна вздохнула:
— Опять про эту сумку? Хорошо-хорошо, можешь забрать!
Она встала и вышла из комнаты. Послышался шорох в гостевой спальне, звук выдвигаемых ящиков. Через несколько минут свекровь вернулась с кремовой сумкой и небрежно бросила ее на диван.
— Довольна?
Мирослава посмотрела на сумку. Ручка была потертой, а на кремовой коже виднелось темное пятно.
— Что это? — она указала на пятно.
— Понятия не имею, — пожала плечами свекровь. — Наверное, она уже такой была.
— Нет, она была идеально чистой.
Раиса Викторовна раздраженно махнула рукой:
— Ой, ну, какие мелочи! Вот из-за таких пустяков ты портишь отношения с семьей мужа!
— Это не пустяки, — тихо сказала Мирослава. — Это вопрос уважения.
— Вот только не надо учить меня уважению! — вспыхнула Раиса Викторовна. — Я вдвое старше тебя!
— Возраст не дает права брать чужие вещи.
— А ты знаешь, что мой сын оплатил половину этой квартиры? — внезапно спросила свекровь. — И все эти вещи — наполовину его!
— Мы с ним оба работаем. И оба платим за квартиру.
— Но ты же не возражаешь, когда он пользуется твоими вещами! Почему я не могу?
Мирослава глубоко вздохнула:
— Потому что мы с Арсением — муж и жена. У нас действительно есть общие вещи. Но это не значит, что все наши вещи общие для всей семьи.
— Вот как ты думаешь? — Раиса Викторовна прищурилась. — А я считаю иначе. И Арсений тоже так считает.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно! Мой сын воспитан правильно. Он знает, что семья — это главное. Что нужно делиться. Что нельзя быть эгоистом.
Мирослава смотрела на эту женщину и внезапно осознала, что борьба бесполезна. Раиса Викторовна никогда не признает свою неправоту. А Арсений…
— Знаете, что, — сказала она наконец, — забирайте эту сумку. Считайте это подарком.
Раиса Викторовна удивленно моргнула:
— Правда?
— Да. И шарф тоже можете взять. И духи.
— Ты серьезно? — свекровь выглядела растерянной, словно не ожидала такого поворота.
— Абсолютно, — Мирослава встала. — Только вот что еще… Когда вы уедете, я бы хотела, чтобы Арсений со мной серьезно поговорил. О нашем будущем. О том, чью сторону он выбирает.
— О чем ты?
— О том, что я больше не буду молчать, — Мирослава посмотрела ей прямо в глаза. — Ни о сумках, ни о шарфах, ни о неуважении. Никогда.
Она подхватила свою многострадальную сумку и вышла из комнаты, оставив свекровь в оцепенении.
***
Через два дня Егор Егорович и Раиса Викторовна уехали — на день раньше запланированного. Свекровь сослалась на внезапно появившиеся дела в Новосибирске. За оставшиеся дни Раиса Викторовна держалась подчёркнуто официально, почти не разговаривала с невесткой и — что самое удивительное — не взяла больше ни одной вещи Мирославы. Даже не прикоснулась.
Когда такси увезло родителей, Арсений вернулся в квартиру. Мирослава сидела в гостиной с книгой.
— Ну вот, уехали, — он неловко потоптался в дверях. — Теперь довольна?
Она подняла на него взгляд:
— Нет. Не довольна.
— Мира, чего ты еще хочешь? — он устало опустился в кресло. — Мама вернула твою сумку, извинилась…
— Она не извинялась.
— Ну… она обиделась и уехала на день раньше. Для нее это почти как извинение.
Мирослава закрыла книгу:
— Арсений, нам нужно поговорить. Серьезно поговорить.
— О чем?
— О нас. О том, что происходит, когда приезжают твои родители. О том, что ты не поддерживаешь меня.
— Я не хочу выбирать между женой и родителями! — он поднял руки в защитном жесте.
— Но ты выбираешь. Каждый раз, когда молчишь, когда твоя мать берет мои вещи. Каждый раз, когда обвиняешь меня в мелочности, вместо того чтобы признать, что границы нарушены. Ты выбираешь.
Арсений вздохнул:
— Что я должен сделать?
— Решить, что для тебя важнее — сохранить привычный комфорт или построить здоровые отношения. Я люблю тебя. Но я не позволю обращаться с собой как с человеком второго сорта.
— Никто…
— Именно так со мной и обращаются! — перебила она. — И ты это допускаешь.
Арсений молчал долго. Потом он подошел и сел рядом с ней на диван.
— Я не хочу тебя терять, — сказал он тихо. — Но и родителей обижать не хочу.
— Ты можешь любить родителей Можешь быть хорошим сыном, не переставая быть хорошим мужем.
Он взял ее за руку:
— Ты правда думаешь, что это возможно? С моей-то мамой?
Мирослава улыбнулась — впервые за много дней:
— Я думаю, нам стоит попробовать. Вместе.
***
Когда через полгода родители Арсения снова приехали в гости, Мирослава встретила их с улыбкой. В прихожей Раиса Викторовна окинула невестку оценивающим взглядом и заметила новую брошь на ее платье.
— Какая красивая брошка, — произнесла она и потянулась к ней рукой.
— Не трогай, мама, — спокойно сказал Арсений, забирая чемодан. — Мира не любит, когда трогают ее вещи.
Раиса Викторовна удивленно моргнула, но руку убрала. Егор Егорович кашлянул и пробормотал что-то о погоде.
А Мирослава переглянулась с мужем и почувствовала, как внутри расцветает маленькое, но очень важное чувство. Это была не победа над свекровью — нет.
Это было чувство уверенности, что теперь у неё есть право быть собой в собственном доме. Право, которое она заслужила отстаивать.
