— Ты опять пересолила, — сказал Алексей, глядя в тарелку с выражением такой скорби, будто это не суп, а акт предательства.
— Я вообще-то не собиралась сегодня готовить, — Анна не подняла глаз, только сильнее сжала вилку в пальцах. — У меня был рабочий день. Или ты думаешь, я весь день лежу на диване и мечтаю, чем бы тебя порадовать?
— Алексей, раздражённо отложив ложку, — В смысле «не собиралась»? У нас, между прочим, мама приехала. Не каждый день у нас гость такого уровня.
Гость такого уровня… Анна вздрогнула. Как будто речь шла не о его матери, а о дипломате с ядерным чемоданчиком.
Людмила Павловна сидела напротив, прямая, как натянутый провод, с губами, сжатыми до тонкой линии. Лет ей было уже за семьдесят, но умирать она явно не собиралась. Зато охотно хоронила всех вокруг морально.
— Я вот смотрю, — сказала она, ковыряя салат, — у вас тут всё как-то… уныло. Шторы тёмные, еда солёная, Анна уставшая. А девочка где?
— Ольга у репетитора, — Анна сдержанно.
— Всё ещё в институт не поступила? — с оттенком яда уточнила Людмила. — Ну, что ж… Ума, как говорится, по наследству не добавляют.
— Ма, хватит, — устало бросил Алексей, вставая из-за стола. — Я в спальню. Если что, позовёте.
— Бежать ты умеешь, сынок, — кисло прокомментировала Людмила и перевела взгляд на Анну. — А ты? Не собираешься со мной поговорить по-человечески?
Как же… по-человечески с тобой — это как по минному полю в чулках.
— Говори, — Анна сложила руки на коленях, напряглась.
— Я вот что думаю, — начала Людмила с тем голосом, который женщины включают перед тем, как сказать гадость, — ты вообще должна быть благодарна моему сыну. Он тебя вытащил из твоей богом забытой деревни. Одел, обул, дал фамилию. Дом, машину. Ты сама-то кто была? Никто. Ничего.
— А теперь — что? — голос Анны дрожал, но не от страха. — Двадцать лет как мебель. Тебе бы понравилось?
— Ты неблагодарная. И если ты думаешь, что можешь уйти — просто уйти, — Людмила подалась вперёд, — ты сильно заблуждаешься.
— Уйти? — Анна вдруг засмеялась. — Да мне просто выйти не давали. Как будто я у вас в аренде.
— Людмила, резко, — Ты смеёшься, а сын мой каждую копейку на тебя тратит. А ты что? Сидишь дома, вечно недовольная. Волосы некрашеные, ногти обгрызанные. У других — женщины, а у моего сына — уставшая функция.
Анна резко встала. Голова закружилась, как от удара.
— Закончила? — Она подошла к двери кухни. — Потому что если нет — продолжишь одна. А если да — тогда слушай: я ухожу. Сегодня. С вещами.
— Да ты… с ума сошла? — Людмила побледнела. — Ты же никуда не денешься. У тебя нет ничего.
Анна посмотрела ей в глаза, медленно и чётко:
— А у вас, Людмила Павловна, нет больше меня.
Она прошла в спальню, где Алексей лежал с телефоном на груди. Не глядя на неё, бросил:
— Что теперь не так?
— Всё. Я ухожу.
— Ха, — он фыркнул, — Уже уходила. Дважды. Возвращалась через три дня. Забыла?
— Нет. Помню. Поэтому сегодня — с вещами.
— Алексей, зло усмехнувшись, — И куда ты? К маме своей? Или к подружке Лене, которая третий раз замуж вышла? Да ты без меня — ноль. Я тебя сделал, понял?
Анна сжала зубы. Её ладони тряслись, но она не позволила себе сесть. Встала в дверях, как на сцене. Только зрителей не было.
— А ты меня сломал. Тоже неплохо, да? Браво, Алексей.
Он поднялся, подошёл вплотную:
— Анна, давай без истерик. Мама послушает — снова давление. Ты хочешь, чтобы она умерла?
— А ты хочешь, чтобы я умерла? — спокойно, без истерики, но так, что в комнате повисло глухое эхо.
Он резко отступил, будто получил пощечину. И не только от неё — от реальности. От собственного эго.
— Собирайся, — бросил, уходя, — Только когда вернёшься, дверь я не открою.
Вот и отлично.
Через два часа она сидела на кухне у Ольги — дочка приехала раньше, услышав всё по телефону.
— Мам, ну не плачь. Я с тобой. Всё будет.
Анна уткнулась в плечо дочери и вдруг впервые за долгое время позволила себе: заплакать. По-настоящему. Не в подушку, не украдкой в ванной, а громко, почти истерично. Плечи тряслись. И в каждом рыдании — двадцать лет.
— Я не знаю, что делать, Оля. Я вообще не знаю, кто я.
— Ты — моя мама. И ты офигенная, просто тебе об этом двадцать лет никто не говорил, — твёрдо сказала Ольга.
Бог мой, и ведь правда… Никто.
Телефон Анны мигнул. Сообщение.
Алексей: «Надеюсь, ты понимаешь, что зря всё это затеяла. Подумай, пока не поздно.»
Анна стёрла сообщение. Затем заблокировала номер. Долго смотрела в окно. Там начинал идти снег. Белый, липкий, тихий.
— Мам, — вдруг сказала Ольга. — А если бы… всё начать сначала?
Анна не ответила. Потому что в этот момент в дверь квартиры позвонили. Дважды. И кто-то, явно мужского пола, тихо сказал за дверью:
— Анна… Это я. Мы не договорили.
Кто здесь главный
Анна оцепенела.
Мужской голос за дверью прозвучал глухо, как из сна, где-то между былью и кошмаром. Ольга подскочила первой, подбежала к глазку.
— Это… это не папа.
— Что? — Анна поднялась.
— Это Артём.
— Кто? — нахмурилась она.
— Мамин бывший, — ответила Ольга с такой лёгкостью, как будто речь шла о соседе с третьего этажа. — Ты с ним в школе встречалась. Он писал тебе стихи, я читала.
— Господи. Только не это.
Дверной звонок повторился. Уже длиннее, настойчивее.
— Открывать будешь? — спросила Ольга, уже не улыбаясь.
Анна кивнула. Руки задрожали сильнее, чем в квартире Алексея. Как будто дверь — это не просто дверь, а портал в жизнь, которую она закопала под слоями супов, стирки и унижения.
Открыла.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, высокий, в светлом пуховике, с букетом ромашек — нелепым и трогательным одновременно. Лицо усталое, глаза — знакомые. Только морщин добавилось и… что-то сломалось. Но ещё светилось.
— Привет, — сказал он, и голос его чуть дрогнул. — Я, наверное, идиот.
— Тут спорить не с чем, — отрезала Анна, не двигаясь. — Прошло двадцать лет. Ты с ума сошёл?
— Артём, запинаясь, — Я… Я увидел тебя в кафе на прошлой неделе. Ты сидела одна. Я хотел подойти, но испугался. Потом узнал от Лены, что ты… уехала от мужа. Решил, что это знак.
— Ага, знак. Вселенная мне шлёт бывших, чтобы добила до конца, — отозвалась Анна, устало опустив плечи.
— Мама, — вмешалась Ольга с ироничной вкрапинкой, — он симпатичный. А ты — одна. Уж извини, я за эксперимент.
Артём усмехнулся.
— Спасибо, юный союзник.
Анна впустила его, машинально. Поставила чайник, села напротив, сложив руки на столе. Ольга ушла в комнату, оставив их наедине.
— Ну? — спросила она, глядя в его лицо, в котором было что-то очень неуместно родное. — Рассказывай. Почему тогда исчез?
Он молчал. Долго. Потом протёр лицо руками, как будто стирал себя до кости.
— Я тогда женат был. Только что. И струсил. Ты была слишком настоящая. Слишком… целая. А я — говно. Хотел быть правильным, остался трусом.
— Стихи-то хоть были искренние? — язвительно уточнила Анна.
— До последней строчки, — он посмотрел на неё так, будто пробовал запомнить. — Ты мне снилась двадцать лет.
— Двадцать лет — и только сейчас явился, — Анна вздохнула. — Не слишком поздно?
— Если поздно — уйду. Но сначала скажи: ты хочешь, чтобы тебя хоть раз в жизни услышали? Без лекций. Без обвинений. Просто быть — с кем-то, кто не будет говорить, что ты «обязана».
Анна вдруг резко поднялась. Подошла к окну. Молча. Он не двигался.
Я ничего не обязана. Ни ему, ни Алексею, ни даже себе. Но я имею право. Право попробовать.
Она обернулась:
— А ты уверен, что тебе не нужна идеальная жена, а не вот это… с осколками и шрамами?
— А тебе не надоело быть мебелью с функцией «обслужить»? — тихо, почти с улыбкой. — Я хочу настоящую. С осколками. Они блестят.
Поздно ночью, когда Артём ушёл, а Ольга уже спала, телефон Анны завибрировал. Скрытый номер.
Она взяла. Голос был холодным, как лёд на шее.
— Ты что, решила, что можешь жить без меня? — Алексей говорил тихо, но голос выл, как ветер в подвале. — Я тебя предупреждал. Тебе не жить спокойно.
— Алексей, — Анна села, сцепив зубы. — Мне уже не надо спокойно. Мне надо — по-настоящему.
— Ты ничтожество, — процедил он. — Я тебя выжгу из этой квартиры. Из этой жизни. У тебя нет ничего.
Она молчала. Потом спокойно ответила:
— А у тебя — нет власти. Ни надо мной, ни над моими выборами.
И отключила.
Утро началось со звонка в дверь. На этот раз — полиция.
— Анна Сергеевна? — строгий, квадратный мужчина в форме. — Вам придётся проехать с нами. Ваш бывший муж подал заявление. Утверждает, что вы похитили его ноутбук и избили его мать.
— Что?! — Анна схватилась за косяк. — Да я…
— Вы имеете право хранить молчание, — сухо сказал второй, молодой. — Лучше, если вы возьмёте адвоката.
Вот и началось…
Прах и власть
Анна сидела в душном коридоре суда, держа в руках тёплый пластиковый стаканчик с кофе — он пах кислым молоком и прошлой жизнью. Артём молча присел рядом, посмотрел на неё, хотел что-то сказать — не стал. Её пальцы дрожали. В коридоре было жарко, как в аду, и только холод внутри напоминал, что всё ещё не конец.
— Ты точно хочешь, чтобы я был в зале? — осторожно спросил Артём, не глядя.
— Я хочу, чтобы ты видел, как это заканчивается, — коротко ответила она.
На суд Анну вызвали по обвинению в «попытке хищения имущества». Алексей, не удовлетворившись поражением на личном фронте, решил сыграть по-крупному: заявил, что Анна «подделала документы на квартиру», которую они совместно покупали двадцать лет назад, но оформили на него.
Подтянул юриста. Прикрепил «свидетелей». Людмила подтвердила его слова.
По крайней мере, так он думал.
В зале суда стояло то самое напряжение, когда любой взгляд можно трактовать как угрозу. Анна сидела справа, Артём за её спиной. Алексей — слева, в дорогом пиджаке, с ухмылкой в пол-лица и адвокатом, больше похожим на хищную птицу. Рядом — Людмила, в тёмном платке, в котором она обычно ходила на похороны соседей. Смотрела в одну точку.
— Прошу слова, — неожиданно подала голос Людмила, когда судья попросил свидетелей.
— Мама, — тихо процедил Алексей, — ты чего…
— Заткнись, — сказала она. Тихо, но как выстрел.
Судья кивнул.
Людмила встала. Достала из сумки старый потёртый конверт, положила на стол перед судьёй.
— Там — копии дарственной на половину квартиры. Мой сын уничтожил оригиналы. Я видела.
— Что вы такое говорите?! — вскинулся адвокат Алексея. — Это…
— Я молчала двадцать лет, — перебила его Людмила. — Считала, что женщина должна терпеть. Думала, Анна глупая, тихая, как моя мать. А она оказалась сильнее всех нас.
— Мама, ты рехнулась! — Алексей вскочил, лицо налилось кровью.
— Это ты рехнулся, — Людмила посмотрела на него впервые. — Я видела, как ты бил её. Я видела, как ты швырнул в неё телефон. Я знаю, как ты подделал счета, чтобы перевести деньги на офшор. Думал, я не найду выписку?
Тишина в зале была звенящей.
— Я пришла, чтобы рассказать правду. Анна не воровка. Анна — моя невестка, которую ты изгадил, Алексей. Ты потерял всё. И теперь теряешь меня.
Судья посмотрел на конверт. Потом на адвоката. Потом — на Алексея.
— Перерыв на час. Но предупреждаю: дело может получить уголовную квалификацию.
На улице Людмила подошла к Анне. Сняла перчатки.
— Не прощения жду. Просто… Я тоже двадцать лет жила в страхе. Не поняла, каким стал мой сын. Пока ты не ушла.
— Почему сейчас? — спросила Анна.
— Потому что я больше не могла смотреть на твою спину. На женщину, которую гнули, а она всё равно не сломалась. Я на такое не способна. А ты — смогла. И если однажды захочешь плюнуть мне в лицо — я не обижусь.
Анна посмотрела ей в глаза.
— Нет, — мягко сказала она. — Но спасибо, что выбрали сторону света.
Людмила развернулась и ушла, не оглядываясь.
Алексей так и остался стоять на крыльце суда, оседая, как дом без фундамента. Впервые — один.
Позже, в кафе, Артём наливал чай.
— Значит, конец? — спросил он.
— Нет, — Анна улыбнулась впервые за день. — Начало.
— И что теперь?
— Теперь я буду жить. Свою жизнь. Не за кого-то, не вместо кого-то. Просто — свою.
Он кивнул. А потом достал из кармана маленькую записку.
— Это тебе.
— Что? — удивилась она.
— Помнишь стихи? Я не перестал писать. Просто — прятал.
Она развернула листок.
«Ты думала — пепел. А это — прах.
Ты думала — ты упала. А ты — взлетела.»
Анна смотрела в окно. За стеклом — обычный весенний день. Деревья, суета, маршрутки.
Но впервые за двадцать лет всё это не раздражало. А просто было.
И она — тоже была.
