Ирина держала в руках чашку с остывшим кофе и смотрела в окно, где медленно текла июльская жара. На подоконнике лежал свежий номер газеты — объявление о продаже «домика в Подмосковье». Но не о продаже сейчас думалось, а наоборот — о том, как жить под одной крышей с тёщей, только теперь уже официально. Дом, где Ирина жила с мужем, их сыном и мамой мужа — официально перешёл в её собственность. Сюрприз, так сказать, от покойной свекрови.
И вот теперь этот двухэтажный дом с огородом, гаражом и проклятой душевой, которую три года никто не чинил — принадлежал ей. Ей. А не Вите, который думал, что раз мужчина — значит хозяин. И не Лене — его второй жене, которая, как Ирина выразилась в разговоре с нотариусом, «ещё молоком от прошлой любви не умылась».
А дело было просто: свекровь умерла в январе, тихо, без драмы — и как оказалось, оставила завещание, составленное еще при жизни, где дом полностью отходил первой невестке — то есть Ирине. Ни слова о сыне. Ни слова о новой жене. Сюрприз, детка.
— Всё. Пришло время, Витя, на своей шкуре почувствовать, что такое — быть при квартире, но без квартиры, — произнесла Ирина вслух, глядя на кота, который лениво чесал за ухом и, кажется, всё понял.
Когда Ирина позвонила Вите, тот был в пробке. По его голосу сразу стало понятно — день у него пошёл не туда.
— Да, Ирин, только быстро, у меня совещание. Что случилось?
— Ничего не случилось. Всё отлично. Завещание вступило в силу. Дом — мой. Полностью. Второй этаж, гараж, участок. Все эти ваши «мы ж вместе строили» можешь оставить себе.
— Что значит твой? — голос у Вити стал на полтона выше. — Ты что, издеваешься?
— Нет. Я просто, наконец, смеюсь, Вить. Смеюсь впервые за последние пять лет. И да — я хозяка дома. Твоей жене можешь передать: кухню оставляю ей, но холодильник — забираю.
В трубке раздался длинный вдох. Ирина даже представила, как он прикрыл глаза, как делает, когда вот-вот начнёт орать.
— Ты издеваешься, Ира. Там живёт мой сын.
— Наш сын. И нет, я не собираюсь выгонять Сашку. Он может жить здесь сколько хочет. А вот кто не будет здесь жить — это ты и твоя Лена с её бодипозитивными блинчиками.
— Ты хоть понимаешь, как это выглядит? — раздражённо бросил Витя. — Я тебе этот дом помогал строить! Гараж сам заливал! Мама его на меня оформила!
— Оформила, да не переоформила. Ты же у нас умный бизнесмен — всё на доверии, без бумажек. А я вот тупая бухгалтерша, которая хранила документы в отдельной папке. Подпись, печать, нотариус. Ира — владелец. Как тебе, сладенький?
Повисла пауза. Потом короткий гудок.
Отключился. Классика.
Сашка, их сын, вернулся поздно вечером. Захлопнул калитку, швырнул рюкзак в прихожей и прошёл мимо, как мимо шкафа.
— Привет, — сказала Ирина, вытирая руки о полотенце. — Как секция?
— Норм. — сухо буркнул он, не глядя. — Папа сказал, ты дом оттяпала.
— Папа сказал, — передразнила она, — ну надо же. А ты спросить у меня не подумал?
— А что спрашивать? Ты вообще с ума сошла, мам? Дом всем нужен, а ты как в сериале. Что теперь, вы папу с Леной выгоните?
Ирина села на стул. Медленно, сдерживаясь, как будто перед ней не сын, а налоговый инспектор.
— Послушай, Саша. Во-первых, я никого не выгоняю. Просто закон теперь на моей стороне. Дом — в моей собственности. Во-вторых, твой папа начал новую жизнь. С новой женой, новой машиной, новым носом — и я, знаешь ли, не в его планы не вхожу.
Сашка молчал. Ирина решила добить:
— А ещё ты не в курсе, как он ушёл. Сбежал, как школьник. В смс написал. А до этого — полгода врал, что ездит на работу. А ездил — знаешь куда?
— Мам, прекрати, — Сашка резко встал. — Я не хочу этого слушать!
— А мне, думаешь, хотелось? — голос сорвался. — Я это жрала годами. Пока вы с папой шашлыки жарили, я понимала, что вас нет. Ни дома, ни рядом. Одни роли и долги. А теперь я впервые в жизни что-то получила. И ты думаешь, я должна от этого отказаться?
Сын ушёл в комнату. Хлопнул дверью, как всегда. За стеной включился его компьютер. Дискорд, наушники, друзья. Всё как обычно. Только семья уже не как обычно.
Через три дня, утром, к дому подъехала машина. Ирина выглянула в окно и увидела, как по двору идёт Лена — та самая, вся в белом, как ангел мщения с Пятницкой. За ней — Витя с пакетом. И коробкой. Наверное, скороварка. Они пришли договариваться. Или давить.
— Доброе утро, Ирина. — Лена первой переступила порог, будто забыла, чья теперь это дверь.
— Вошла, как к себе, — сухо заметила Ирина, не вставая с табурета. — Неужели закончились силиконовые спа?
— Я бы хотела поговорить, — Лена поставила коробку. — Мы с Витей подумали, что ты могла бы нам оставить второй этаж. Нам некуда сейчас. Съём — дорого. У нас ипотека. А ты одна.
— Одна? — фыркнула Ирина. — У меня кошка, сын и трёхлетняя обида — вполне себе компания.
Витя молчал. Глаза бегали, как у подростка перед двойкой.
— Ира, — наконец подал голос он, — ну не будь стервой. Мы же все свои. Ты же не хочешь, чтобы это переросло в суд.
— Переросло — это ты, Витя, когда от любви к Лене вырос до «давай вернёмся». — Ирина поднялась. — А насчёт суда… Давайте. Серьёзно. Мне только этого и не хватало для полного счастья — судебной тяжбы с бывшим и его фитнес-моделью.
— Это некрасиво, — пробормотала Лена. — Мы просто просим временно. Ты бы поступила по-человечески.
— А вы поступали? Когда делили отпуск — вы по-человечески предложили мне оставить Сашку на всё лето? Или когда забирали из школы без звонка?
Повисла тишина.
— Всё ясно, — Витя резко обернулся. — Пошли, Лена. Тут разговаривать не с кем.
— Вот именно, — подтвердила Ирина, — я с мебелью разговариваю чаще, чем с вами. И то больше смысла.
Когда за ними захлопнулась дверь, Ирина почувствовала, как в груди стало легче. Не от злости — от облегчения. От того, что не прогнулась. Не сдалась. Что этот дом теперь не просто здание с проблемами — это её крепость. Наконец-то.
Вечером она сидела в саду. На шезлонге, с бокалом вина. Сашка вышел, сел рядом. Помолчал. Потом тихо сказал:
— Мам, извини. Я погорячился. Просто я не привык, что ты… ну такая. Уверенная.
— А я не привыкла, что ты такой взрослый, — улыбнулась Ирина. — Привыкай, сынок. Я теперь не просто мама. Я хозяйка. Этого дома. И своей жизни.
Он посмотрел на неё и кивнул. Без слов. Как будто впервые увидел её — не как маму, а как человека.
А на втором этаже за окном догорал закат. И Ирина знала — это только начало.
Ирина проснулась от жужжания. На подоконнике вибрировал телефон. Незнакомый номер. Она ответила сразу — на автомате, не разлепив глаз.
— Ирина Викторовна? Доброе утро. Вас беспокоит секретарь судьи Сорокина. Поступило исковое заявление на установление доли в имуществе. Ответчик — вы.
— Простите, чего? — она села в кровати, сдвинула очки на лоб.
— Доля, мадам, доля. Ваш бывший супруг считает, что дом был построен в браке, а значит, имеет право на часть. Суд назначен через три недели. Повестку вам передаст курьер.
Она молчала. Потом выдохнула:
— Передайте вашему судье, что бывший супруг пусть ещё и гараж отрисует в блокнотике. Себе на память.
Щелк. Гудки.
— Вот тебе и доброе утро, — пробурчала она и полезла за тапками.
Суд, конечно, был делом времени. После театра на кухне с Леной и скороваркой, она знала: этим не ограничится. Но в глубине души всё ещё надеялась, что у Вити хватит совести не тянуть семью по судам, как ковёр через балкон. Ошиблась.
Подключили адвоката. Молодого, дерзкого, по фамилии Курбатов. Пришёл в обтянутых джинсах, с кофе в руке и без папки. Ирина сначала хотела выгнать — слишком сильно он напоминал Сашкиного одноклассника, который однажды пытался закурить в прихожей. Но потом Курбатов выдал:
— В вашем случае всё просто. Завещание оформлено, сроки истекли. Единственный шанс у вашего бывшего — доказать, что имущество приобретено в браке совместным трудом. А он сможет?
— Ну, если судья будет его мама — сможет, — скривилась Ирина. — А так… Только если принесёт фотографии бетономешалки с его лицом.
Курбатов хмыкнул, сделал пометку на салфетке.
— Главное — не эмоции. Эмоции в суде — это как каблуки на стройке. Можно, но неудобно.
Тем временем, на втором этаже потек унитаз. Прямо в смысле — потек. Ирина стояла посреди ванной и смотрела, как по кафелю медленно стекает вода.
— Чудесно. Теперь у меня в доме не только суд, но и водопад.
Позвонила мастеру. Пришёл дядя Геннадий — пузатый, с запахом курева и опытом в глазах. С порога заявил:
— А вы знаете, почему мужчины всё делают через одно место?
— Потому что они не женщины? — предположила Ирина, с перекошенной улыбкой.
— Почти, — кивнул он. — Потому что думают, что вот эта труба — это просто труба, а не жизнь целая. Всё, что сделано на скорую руку, потечёт. Через год, через десять — но потечёт.
— Глубоко, — оценила она. — Вы случайно не психолог?
— Нет, я сантехник. Но в разводе дважды. Так что опыта побольше, чем у вашего юриста.
Они оба засмеялись. А через полчаса, когда Геннадий починил всё и даже не взял денег, сказал:
— Вы, кстати, держитесь. Не прогибайтесь. Он вам в суде ещё глаза строить начнёт. У нас такие любят — сначала выжать, а потом вспомнить, что «ты же у меня одна такая была».
— Если он начнёт строить, я его унитазом прижму, — пообещала Ирина.
Саша был на своей волне. Подростковый бунт сменился молчаливым одобрением. Он мыл посуду без напоминаний и однажды даже сам предложил сгонять в «Леруа» за герметиком. Маленькие знаки поддержки — но в этих знаках было больше любви, чем во всех годах их совместной жизни с Витей.
— Мам, — однажды сказал он, — если б ты раньше была такая… не знаю, сильная, может, он бы не ушёл?
Она посмотрела на сына.
— А может, ушёл бы ещё быстрее. Некоторые мужчины боятся сильных женщин. Им нужна функция — варит, гладит, молчит.
— А ты теперь какая?
— Я теперь хозяйка. И не только дома.
Он улыбнулся. Тепло. По-настоящему.
Суд состоялся в понедельник. Ирина пришла в строгом костюме, волосы собрала в пучок. На губах — светлая помада. На лице — холод. Вите кивнула, но не поздоровалась. Лена сидела рядом, в слишком ярком пиджаке и с видом победительницы телешоу «Мужа вернула — теперь делим имущество».
— Уважаемый суд, — начал Витин адвокат, — мой подзащитный претендует на половину жилой площади, так как в период брака принимал участие в строительстве дома.
— Принимал участие — это как? — голос судьи звучал устало, как будто перед ней стояла не пара, а две пачки недоделанных отчётов. — Бетонировал? Чертежи делал? Заказчик?
— Э-э… контролировал процесс, — замялся адвокат.
— То есть стоял рядом?
— Не совсем…
— Понятно. — Судья посмотрела на Ирину. — У вас что?
Ирина встала. Голос — чёткий, как в бухгалтерии на 25-е число.
— У меня завещание. Свидетельства о смерти. Чеки за стройматериалы, оформленные на моё имя. И копии переводов — деньги с моей зарплаты, в том числе за услуги архитекторов и рабочих.
Судья кивнула.
— Всё ясно. Решение будет направлено в установленный срок.
Через двадцать минут они вышли на улицу. Витя догнал её у ступеней.
— Ира, — начал он, — послушай…
Она повернулась. Медленно. Смотрела, как он мнётся, как не знает, куда деть руки.
— Что, Вить?
— Ну… ты ж знаешь. Это всё Лена настояла. Я бы не стал. Ты же меня знаешь.
— А ты знаешь меня, Вить? — спросила она тихо. — Ты меня вообще когда-нибудь знал? Или тебе удобней было думать, что я просто домохозяйка, которая всё стерпит?
Он промолчал.
— Ты изменился, — сказал он наконец. — Ты стала… другой.
— Я стала собой, Вить. А ты всё ещё пытаешься продать старую версию.
Она развернулась и пошла. Не оглянулась.
Вечером Саша поставил на стол пиццу. Сел напротив, подпер голову руками.
— Мам. Ты знаешь, что я тобой горжусь?
Она хмыкнула, наливая вино.
— Ты это скажи, когда я котёл починю. Тогда и гордись.
— Нет, серьёзно. Ты прямо… как героиня. Знаешь, такая — вышла из пепла, волосы развеваются, музыка на фоне.
— Только вместо драгоценного кольца — ключ от септика, — подколола она.
Они оба рассмеялись.
А потом он спросил:
— Мам… а ты когда-нибудь любила папу?
Она посмотрела на него, долго.
— Любила. Сильно. До тошноты. До глупости. А потом — просто устала. И знаешь, это нормально. Любовь — не всегда на всю жизнь. Иногда она — как старый диван. Долго держится. А потом — проваливается.
Он кивнул.
— А ты снова будешь любить?
Она подумала. Глотнула вина. Пожала плечами.
— Кто знает. Но если и буду — то уже без обоев, ужинов на заказ и ожиданий. Только так — чтобы сердце стучало, а не чтобы кто-то молчал в соседней комнате.
В ту ночь Ирина долго не спала. Вспоминала. Смеялась. Немного плакала. А потом уснула — впервые за долгое время спокойно. Потому что в её жизни началась не война. А свобода.
На третий день после суда, когда напряжение начало понемногу спадать, а на кухне наконец заменили кран, в дом постучали. В обычной жизни стучат почтальоны, соседи и электрики. Но сегодня на крыльце стоял человек, которого Ирина не видела двадцать три года.
— Привет, Ириш, — сказал он, как будто видел её вчера.
Роман. Тот самый. Первая любовь. Институт. Роман с кафедры, с гитарой, с глазами как кофе без сахара. И да, он всё так же смотрел — будто сейчас что-то споёт и мир исчезнет.
Она оцепенела. Потом выдавила:
— Ты… это как вообще?
— Я в городе по делам. Узнал, что ты тут, — он смущённо улыбнулся. — Решил заехать. Могу уйти, если…
— Нет, заходи уже, — перебила она. — Раз приехал — раздевайся. Я про обувь. Хотя и про остальное тоже, если вдруг идея будет.
Он засмеялся. И зашёл.
В доме пахло кофе и яблоками. Ирина поставила чайник. Они сидели на кухне, как раньше — только вместо зачётов, курсовиков и планов на поездку в Сочи — тишина, паузы, вино и взрослость.
— Ты не изменилась, — тихо сказал он. — Только глаза стали… будто ты теперь всех видишь насквозь.
— А ты изменился. Раньше ты стеснялся говорить слово «сиськи».
— Сейчас тоже стесняюсь. Но уже меньше.
Они оба засмеялись. Потом Роман посмотрел на неё внимательно:
— А ты счастлива, Ириш?
Она замолчала. Смотрела в бокал.
— Не знаю. Но я — свободна. И, наверное, это даже круче.
Он кивнул.
— А Витя… он же был моим другом. Ты знала?
Она удивлённо подняла брови.
— Нет. Вот уж поворот. Он же говорил, что у него друзей — один я, и тот — калькулятор.
— Мы с ним в универе в одной группе учились. Но потом как-то… разбежались. Я уехал, он остался. Ты — между нами.
— Приятно, когда тебя разыгрывают в мужских шахматах. Только я теперь — ферзь. И на поле не выхожу без смысла.
Они помолчали. Потом он сказал:
— Ты помнишь, как мы хотели купить дачу у твоей бабушки в Лосино-Петровском?
— Помню. Ты хотел там посадить перцы, а я хотела уехать от родителей.
— Я тогда дурак был. Побоялся. Сбежал.
— Все мы были дураками. Только одни дураки взрослеют, а другие — подают в суд на бывших.
Он засмеялся.
— А я, знаешь, к чему приехал?
— Определённо не за яблочным пирогом. Я не из этих.
— Я… развёлся. Год назад. Жена ушла. Говорит, я живу прошлым. Может, она права.
Ирина встала. Подошла к окну. Смотрела на сад.
— А ты что хочешь? От меня.
Он подошёл ближе. Не прикасался. Просто был рядом.
— Не знаю. Просто быть. Рядом. Без навязчивости. Без обязательств. Но с уважением. Ты — первый человек, рядом с которым я чувствовал себя живым. И ты снова стала собой. Я это увидел и не смог не прийти.
Она смотрела в окно.
— Ром, ты опоздал. На двадцать лет.
— А может, вовремя? Ты ведь тоже раньше была другой. Та Ира в меня бы не поверила. Эта — может быть.
Она долго молчала. Потом повернулась:
— Я не знаю. Я только научилась жить для себя. Не хочу снова растворяться.
— И не надо. Просто иногда полезно, чтобы кто-то рядом подержал фонарь, пока ты ищешь ключи от жизни.
Через три дня в дом снова приехал Витя. Один. Без Лены. С лицом человека, которого выгнали из рая и заставили сдавать отчёт по налогу на мораль.
— Саша сказал, ты встречалась с Романом.
— А что, теперь и в личную жизнь залезешь? Дом не смог отжать, теперь в спальню полез?
Он промолчал. Потом сел. Устало. Плечи опустились.
— Лена ушла. Сказала, я без яиц и квартиры.
— Умная женщина. Ты — правда без всего. Остался только один язык, и тот врёт.
— Я хочу вернуться.
Она посмотрела на него. Долго.
— Ты хочешь куда вернуться, Витя? В отношения, которые ты слил? В дом, который хотел отжать через суд? Или в образ, где я готовлю, стираю и молчу?
— Я всё осознал, — шепнул он. — Ты была лучшей.
— Я осталась лучшей. А ты просто устал быть один.
Он встал.
— Ты не дашь мне второго шанса?
Она подошла ближе. И тихо, с холодом, но без злобы, сказала:
— Витя, вторые шансы бывают у тех, кто не уничтожил первые. А ты не просто ушёл — ты унизил, предал и попытался добить через суд. Теперь — будь добр, живи. Без меня.
Он кивнул. Глаза потускнели. Он ушёл.
А Роман пришёл вечером. Молчал, пил чай. Смотрел на неё — с уважением, без спешки.
Ирина села рядом. Положила руку ему на ладонь.
— Я не обещаю ничего. Я просто хочу попробовать — по-взрослому. Без иллюзий. Но с настоящими разговорами.
Он улыбнулся.
— А я только этого и ждал.
Позже ночью, Ирина вышла во двор. Села в шезлонг. Посмотрела на окна. В одном — горел свет. Сашка играл на гитаре. Мелодия была незнакомой. Но спокойной.
Ирина вздохнула. Долго. Свободно.
Она не знала, что будет завтра. Но знала одно: она больше не жертва. Не функция. Не чей-то фон.
Теперь она — хозяйка. Своей земли. Своих решений. И своей жизни.
