Утро у Марии началось с того, что она дважды наступила на тот же носок. Первый раз — когда вышла в кухню, второй — когда вернулась за телефоном, чтобы убедиться: да, это точно её день рождения. Часы показывали восемь сорок. Алексей уже уехал на работу, оставив на столе записку: «С днюхой, котёнок. Вечером будет сюрприз!»
— Котёнок, твою мать… — тихо буркнула Мария, наливая себе кофе и стараясь не думать, какой именно «сюрприз» он там готовит. Опыт подсказывал: если мужчина называет это «сюрпризом», скорее всего, это будет очередной облом. Сюрприз у него был, когда он притащил в дом беговую дорожку — для общего здоровья. Тогда она неделю обходила её стороной, как проклятую.
Но день рождения есть день рождения. Мария надела своё лучшее — джинсы без пятен и чистую футболку, потому что, по её опыту, после тридцати всякие вечерние платья — это издевательство. Их надевают только, если точно знаешь, что тебе будут аплодировать. А дома — максимум, кто может хлопать — это Елена Ивановна, если увидит, что ты наконец уезжаешь к чёртовой матери.
И тут в дверь позвонили.
— Только не она…
Открыла. Конечно, она.
— Здравствуй, Маша. С днём рождения, — Елена Ивановна просочилась в квартиру как газ — бесцветный, но с характерным душком. — Вот, держи. Подарок. Я не знала, что тебе дарить, у тебя всё есть, но…
На ладонь Марии легла маленькая коробочка. Белая. Та самая, из ювелирного. Внутри — кольцо. Золото, камень. У Марии дрогнуло сердце: неужели?..
— Это… — начала она.
— Это кольцо Алексея. Он дарил его своей бывшей жене, — мило улыбнулась свекровь. — Но я подумала, что тебе будет приятно. Всё-таки… ты как бы тоже его жена. Пока что.
— Вы серьёзно сейчас?..
— А что? Камень хороший. И не надо из себя жертву строить. Ты ж медсестра, привыкла к чужим страданиям.
Мария молчала. Зубы стиснуты. Дыхание прерывистое. Секунду — и в голове включился внутренний сериал с названием «Как вломить свекрови и не попасть под статью». Увы, сериалы — это только в телевизоре. В реальности — она просто развернулась и пошла в кухню.
— Ты кофе будешь? — сквозь зубы.
— Нет, я пью только нормальный, не вот эту бурду, — отрезала свекровь, глядя на чашку как на лужу в подъезде.
— Тогда иди нахрен, — тихо, почти шёпотом.
— Что?
— Ничего. Это я собаке. Она под стол залезла.
— Ты же знаешь, Маша, — ты ему не пара. Ты добрая, трудолюбивая, но… Алексей — мужчина с перспективой. Ему нужна… женщина другого уровня. Не в обиде, но ты — не его масштаб.
Мария даже не ответила. Просто взяла коробочку, аккуратно положила кольцо обратно и поставила на стол. Как мину.
— Вы закончили? — спросила, уже холодно. — Тогда пожалуйста, вон туда. Дверь помните? Она же вас ещё в прошлый раз не убила, когда вы пытались её с ноги открыть.
— Ты мне хамишь?
— Я вам отвечаю вежливо. Вы же всегда учили, что хамить — это плохо. Вот я и стараюсь. На зубах.
Елена Ивановна выпрямилась. Кольцо — в карман, коробочка — туда же. Обернулась на выходе и бросила:
— И да, передай Алексею, что если он всё-таки решит развестись — я поддержу. Он достоин лучшего.
Мария стояла, прижав ладони к столу. Ей казалось, что она держит не стол — а себя. Чтобы не взлететь и не снести к чёрту всё на своём пути.
Телефон зазвонил. Мама.
— Маш? Ну как у тебя день рождения проходит?
— Как всегда, весело. Ты дома?
— Да. Что случилось?
— Я выезжаю. Буду через двадцать минут.
— Ты с вещами?
— С мозгами, мам. Я наконец поняла, что жить под одной крышей с идиотизмом — вредно для здоровья.
Семейная реликвия — и семейная шизофрения
Мария сидела на диване в старом доме своей матери, в руках — чашка чая, а на лице — выражение человека, который не удивится, если завтра с неба начнут падать бегемоты. Всё уже было: и кольцо от бывшей, и токсичная свекровь, и Алексей, который даже не удосужился позвонить. А теперь — суд.
Да, именно суд. Потому что на утро мама, весело щёлкая телевизором, вдруг воскликнула:
— Маш, тут тебе повестка какая-то пришла!
Мария взяла конверт, открыла… и дальше всё как в дурном сериале: Елена Ивановна подаёт иск. Требует вернуть «ценность, принадлежащую её семье», а именно — кольцо, подаренное «по ошибке». В иске было написано с пафосом, как будто речь шла о фамильной драгоценности Романовых.
— Ты издеваешься, мам? Это не суд, это комедия. Только без рекламы и антрактов.
— Это уже трагикомедия, Маш. Её уровень — это тётя, которая запомнила, сколько стоила твоя тушь в 2009 году, и теперь требует компенсации.
Мария поехала к юристу. Да-да, настоящему. Потому что бороться с Еленой Ивановной без адвоката — это всё равно что прыгать в озеро с крокодилами, вооружившись только тапочками.
Юриста звали Тамара Борисовна, и она с первого взгляда поняла, с кем имеет дело.
— Значит, кольцо, говорите? И она утверждает, что это семейная ценность?
— Ну, типа да. Алексей подарил его бывшей, потом она вернула, и Елена Ивановна, как истинная хозяйка гарема, решила отдать его мне. А потом, когда я не захотела, обиделась. И теперь вот… судится.
— Вам не повезло. Она из тех, кто будет вспоминать, кто когда съел последний йогурт, даже на смертном одре.
— Вы её не видели вживую. Она могла бы дать фору Путину по выдержке и Меган Маркл по манипуляциям.
Суд был назначен на пятницу. Символично: у кого-то конец рабочей недели, а у Марии — начало новой стадии личного ада.
В зале суда всё выглядело так, будто они снимаются в реалити-шоу «Семейные битвы без купюр». Елена Ивановна пришла в строгом костюме, будто собиралась не в районный суд, а как минимум в Верховный. Алексей — вяло пританцовывающий сзади, словно его случайно притащили сюда в пакете с вещами. Он молчал. Смотрел в пол. Мария тоже.
Судья была женщиной лет пятидесяти, с лицом, на котором было написано: «Я сегодня ещё увидела, как мужчина пытался засудить жену за плед — так что ничем не удивите».
— Итак, истец утверждает, что кольцо — это семейная ценность, передаваемая из поколения в поколение, и что ответчица, получив его, отказалась вернуть…
Мария подняла бровь.
— Ваша честь, кольцо — это ювелирка «Алмазика». С задней стороны выбито: “С любовью, твоя зайка”. Это не реликвия. Это плохой вкус и отсутствие фантазии.
Елена Ивановна прищурилась:
— Это кольцо дарил мой сын своей первой жене. Мы его покупали вместе. Это — часть нашей семейной истории!
— Истории унижений, манипуляций и подарков по кругу, — буркнула Мария, но громко.
— Прошу вас воздержаться от комментариев, — отозвалась судья, но губы у неё дрогнули. Ей явно было весело.
Допрос длился два часа. Свидетелем пришла соседка Елены Ивановны — бабка Глаша, которая заявила, что «да, я видела, как кольцо передавалось из рук в руки, как пасхальное яйцо на Вербное воскресенье». Никто не понял, что это значит, но звучало весомо.
Тамара Борисовна встала и задала один-единственный вопрос:
— Скажите, пожалуйста, у вас есть документы, подтверждающие, что это кольцо передавалось по наследству?
— Ну, я… его помню с молодости!
— А с молодости вы ещё много чего помните, но это не делает вас нотариусом.
Судья выдохнула.
— Суд берёт паузу до следующего заседания. Просим предоставить подтверждающие документы, иначе иск будет отклонён как необоснованный.
Когда они вышли из зала, Мария повернулась к Алексею.
— Ты вообще нормально себя чувствуешь?
— Я не хотел вмешиваться…
— Ты не вмешивался, когда она называла меня “нахлебницей”, и не вмешивался, когда вручила мне кольцо от твоей бывшей. Может, тебе не вмешиваться и в свою жизнь?
Он промолчал. И правильно сделал. Потому что у Марии в глазах уже не метафоры — там уже открытый огонь.
На следующее утро ей позвонили.
— Маша? Это Галина Сергеевна, нотариус. Мы тут посмотрели документы — это кольцо действительно куплено в 2018 году по акции “Два по цене одного”. Второе, кстати, лежит у нас, не забрали.
Мария рассмеялась.
— Значит, у Елены Ивановны есть ещё одно кольцо. Видимо, для третьей невестки. Ну, на всякий случай.
Административная вендетта
Судья постучала молоточком, как будто запечатывала не просто дело, а гроб всей этой истории.
— В иске отказать. Основания отсутствуют. Прошу покинуть зал.
Мария выдохнула. Тамара Борисовна улыбнулась — впервые за всё время. Алексей дёрнулся, будто хотел что-то сказать, но передумал. А Елена Ивановна… ах, Елена Ивановна. У неё на лице было выражение женщины, которая только что проиграла Олимпиаду, но уже строит план по подкупу судей к следующей.
— Это не конец, — процедила она сквозь зубы, и ушла, чеканя шаг как гвардейский генерал.
Спойлер: это действительно не был конец.
На следующее утро, ровно в 8:00, Мария проснулась от звонка. Не телефона. Домофона.
— Да?! — голос у неё был такой, будто она только что вылезла из шкафа, где пряталась от судебных повесток.
— Участковый. Поступила жалоба на шум. Откройте.
— Какой шум? Я сплю, как закопанная!
— Сказали, что вы регулярно устраиваете “ночные оргии с участием неизвестных лиц”…
— Чего, простите?! Я максимум устраиваю чай с печеньками и депрессию. Какая оргия?!
Участковый вошёл, осмотрел квартиру, где максимум, что шумело — это кот, сожравший её кактус. Пожал плечами, покрутил головой и ушёл.
— Кто-то вас, видимо, не очень любит, — кинул на прощание, и скрылся за дверью.
Кто бы это мог быть, да? Мария даже не успела закатить глаза — телефон зазвонил.
— Машенька, здравствуйте, это Светлана Георгиевна из районной администрации. Мы получили коллективную жалобу от жильцов дома, что вы… ведёте себя вызывающе. Не здоровается с соседями, не участвуете в субботниках и, цитирую, “нарушаете моральный климат подъезда”.
Мария зависла.
— То есть теперь неучастие в субботнике — это уже административка?
— Ну… мы просто обязаны отреагировать.
Она отключилась и набрала маму:
— Мам. Если меня завтра депортируют в Якутию — знай, это не я. Это свекровь в режиме “мстим как можем”.
— Маш, она не в режиме “мстим”. Она в режиме “режим Чикатило с ПТСД”.
Через день началась атака по-крупному.
Марию вызвали в ЖЭК. Повод: жалоба на самозахват жилплощади.
— Что за фигня? Я живу у своей матери. Она прописана, я прописана. В чём захват?
— Ну, в заявлении сказано, что вы ведёте “асоциальный образ жизни, не платите за коммуналку и держите в квартире семерых кошек и бородатого мужчину с криминальным прошлым”.
Мария хлопнула рукой по столу:
— Кота, одного, вы уже видели. Мужика, тем более бородатого, у меня не было с марта. А коммуналку платит мама, и она, извините, не дебильная.
Инспектор почесал затылок.
— Понимаем. Но… заявление от уважаемого человека. Елена Ивановна П. Она, кстати, как-то упомянула, что у неё связи в администрации…
Мария прикрыла лицо руками.
— Ну, конечно. Друзья в администрации. Почему нет? Осталось только чтобы её бывший одноклассник был главой ФСБ.
Вечером она не выдержала и написала Елене Ивановне в WhatsApp.
«Вы серьёзно? Вам нечем заняться, кроме как писать доносы и выдумывать оргии? Я вас не трогаю, живу отдельно. Что вам ещё надо?»
Ответ пришёл моментально.
«Я требую, чтобы ты убралась из жизни моего сына. Ты его испортила. Ты разрушила семью. А теперь ты ещё и унесла кольцо, плюнула в лицо нашей фамилии, и смеешь жить спокойно?!»
«Я не уносила кольцо. Оно у нотариуса. И насчёт “семьи” — мне кажется, ты её испортила ещё до моего появления. Просто зеркало протри иногда.»
Была пауза. Потом Елена Ивановна прислала фото. В нём — она. В кресле. С коньяком. И подпись:
«Я добьюсь своего. Так или иначе.»
Мария уставилась на экран. Потом скинула фото маме.
— Мам. Ты у нас по части психологии. Скажи честно: это уже психиатрия, да?
— Маша, это уже тот уровень, где таблеток не хватит. Только экзорцист или бульдозер.
А пока что происходило:
— Алексей прислал смс: «Мам, перебарщивает. Я поговорю с ней»
— Бабка Глаша перестала здороваться
— А в доме повесили объявление: «Просьба соблюдать тишину после 22:00. Особенно тем, кто устраивает безнравственные сборища»
Безнравственные сборища.
Мария посмотрела на кота.
— Гоша, ты, видимо, наш идейный лидер. Завтра ты идёшь в суд, как подсудимый.
Контрудар
— Мам, а ты помнишь, у тебя в гараже где-то лежал диктофон?
Ольга Николаевна вытащила из шкафчика на кухне не только диктофон, но и старенький видеорегистратор, ещё времён, когда сериал «След» только запускался.
— Маша, ты в кого у нас такая злопамятная, а?
— В тебя, мам. Гены мести, как ты говоришь, от бабки по отцу. Она ведь однажды разнесла колхозный клуб, потому что её обвинили в краже ведра.
— Это было хорошее ведро.
Итак, началась операция «Карамелька с перцем». Название неофициальное, но кот одобрил.
Первым делом Мария вспомнила про звонки. Она аккуратно записала два последующих разговора с Еленой Ивановной — та, как по заказу, говорила всё, что нужно:
— Ты не представляешь, какие связи у меня остались! Я тебя из этого дома выковыряю, как таракана!
— Думала, в суде выиграла — и всё? Нет, теперь ты у меня получишь по полной!
Запись есть. Психоз налицо. Отлично.
Следующим этапом был подъезд. Подход к делу — как в «Миссии невыполнима».
Мария пошла к одной соседке, Ларисе Петровне — бывшей учительнице, любительнице шпионских сериалов и распространения слухов с фактчекингом. Та заговорщицки шепнула:
— Ага, а ты знала, что Елена Ивановна два раза в неделю встречается с кем-то у мусорных баков? Чуть ли не с каким-то местным депутатом. Там тебе и связи, и подлянки, и, возможно, куриные яйца по блату.
— Вы можете это подтвердить письменно, если что?
— Если ты купишь мне крем от суставов — подтвержу хоть телеграммой.
Через неделю у Марии был целый досье:
Записи звонков.
Фото Елены Ивановны у администрации (от Ларисы Петровны).
Три соседские жалобы, что «эта женщина терроризирует жителей».
Выписка от участкового, где сказано, что обвинения оказались ложными.
И даже смс от Алексея: «Мам, ты реально перегибаешь. Мария здесь ни при чём»
Пора выносить на орбиту.
Адвокат был из разряда «молод, но злой». Тот самый, что однажды отсудил у банка 300 тысяч за моральный ущерб, потому что они позвонили клиентке в роддом.
— Мы подаём иск о клевете, распространении ложной информации и психологическом давлении. И моральный ущерб. На сто тысяч. Пусть поперхнётся своим коньяком.
Мария аж залипла:
— Можно я потом твоё лицо напечатаю на футболке и буду носить, как икону правосудия?
— Сделай из меня мем — и мы в расчёте.
И вот, снова зал суда.
Елена Ивановна пришла в мехах. Без повода, но с размахом. Видимо, думала, что судья впечатлится норкой в мае.
Судья — женщина с лицом, как у каменной богини и голосом, будто она всю жизнь читает устав армии наизусть.
— Вы действительно отправляли жалобы в администрацию, на работу истицы, в ЖЭК, полиции и в управляющую компанию?
— Я защищала честь семьи!
— А вы обвиняли Марию в… “публичных оргиях с участием неизвестных лиц в присутствии животного”?
Тишина.
— Кто это писал? — выдавила Елена Ивановна.
— Вот, диктофон. Ваш голос, ваша интонация, ваши фразы. А вот скриншоты из чата. А вот ваши подписи в жалобах.
— Это ложь!
— Это доказательства. Вы знаете, что по статье 128.1 УК РФ клевета — это не шутка?
Елена Ивановна побелела.
Мария сидела в зале с таким выражением лица, как будто сейчас принесут попкорн и покажут продолжение сериала.
В тот день судья назначила следующее заседание через неделю и вынесла временное ограничение: запрет Елене Ивановне контактировать с Марией любым способом.
Месть — блюдо холодное. И теперь оно пошло на второе.
Вечером Алексей написал:
Маш… Я правда не знал, что она на такое способна. Мне стыдно.
Поздно пить боржоми, когда мама уже в суде.
Можно я как-то заглажу? Поговорим?
Мария долго смотрела на экран.
Поговорим? Или тоже добавим тебя в досье?
Финал. Без права на апелляцию
Алексей пришёл в пятницу. Конечно, в пятницу. Все бывшие приходят в пятницу — между зарплатой и ощущением собственной никчемности.
С цветами. Не розами, нет. Он принёс ромашки. Наивняк.
— Ты выглядишь хорошо.
— А ты выглядишь… неожиданно.
Мария стояла в проёме, не пуская его дальше, как охранник с синдромом «у нас всё занято».
— Маш… Я всё обдумал. Я понял, что был не прав. Во всём. И с кольцом, и с мамой, и с тем, что позволил тебе уйти одной. Я был дурак.
— Был?
Он сглотнул, будто только что проглотил свою гордость. Горечь осталась на лице.
— Можно мы просто… сядем и поговорим? Без крика, без драмы?
— Ты хочешь без драмы? Милейший, ты где был последние два месяца? У нас тут сериал с рейтингом 18+, психозом, судами и матом. А ты пришёл, как будто опоздал на пикник.
Он молчал. Мария, всё-таки, впустила его — не потому что захотела, а потому что в этой сцене финальный аккорд должен быть красивым. Или болезненным. Или и тем и другим.
— Хочешь чаю?
— Да.
— Сам сделаешь. Я больше никому ничего не наливаю без адвоката.
Он пошёл на кухню, как побитая собака. Мария села за стол и достала папку. Ту самую. С документами, распечатками, фотографиями. Она положила её перед ним.
— Это что?
— Это твоя жизнь глазами прокуратуры. А теперь давай. Суд в суде. Начинаем с самого начала.
— Маш, пожалуйста…
— Нет. Ты хотел вернуться — окей. Но ты будешь слушать всё. Не перебивать. Не юлить. Ты предал меня. Не потому что ушёл. А потому что сдал. С потрохами. Подписал маме все жалобы, все бредни, все инсинуации. Ты знал, что она врёт. И молчал. Ты был соучастником, Лёш.
Он сидел с опущенными плечами. Без позы. Без понтов. Только тень на лице, как у человека, который наконец-то увидел, насколько он облажался.
— Я просто не знал, что делать… Я не умею выбирать между мамой и женой.
— Ты не выбирал. Ты исчез. И позволил ей топтать меня ногами, пока я собирала по кускам своё имя, свою работу, свою психику. Где ты был, когда мне угрожали выселением? Когда я сидела у адвоката, трясясь от злости и страха?
— Я… боялся.
— И теперь не бойся. Потому что мы закончили.
Тишина.
Он встал.
— Я… понял. Ты права. Полностью.
— Поздно, Алексей. Поздно быть правым, когда уже всё разрушено. Любовь — это не про цветы. Это про то, кто останется рядом, когда в жизни полный срач. А ты испарился. Как газ. Только с запахом трусости.
Он кивнул. Без истерик. Без «дай шанс». Повернулся и пошёл к двери. Не хлопнул, не обернулся. Видимо, понял, что финал — это финал.
Не многоточие. Точка. С жирной точкой и пеплом.
Через три дня суд вынес решение:
Иск Марии удовлетворён. Клевета. Компенсация. Публичное извинение. Судебные издержки на ответчицу.
Елена Ивановна больше не звонила. Не писала. Не шипела в трубку.
Она исчезла из эфира, как плохое шоу, которое больше никто не смотрит.
А Мария купила себе кольцо. Другое. Без истории, без проклятий. Просто красивое, с лунным камнем. Села вечером у окна, с бокалом вина, и впервые за долгое время подумала:
Ничего. Я справилась. И чёрт с ними. Смотри, мама. Я научилась бить в ответ. По правилам. Но больно.
