В шестой раз за неделю телефон Никиты разразился этой особенной мелодией – той самой, которую он установил для своей матери. Я вздохнула, не отрывая взгляда от нашего шестимесячного Миши, которого как раз укладывала спать.
Звонок длился ровно семь секунд. Потом тишина. И снова звонок. Мама Никиты всегда так делала – если не отвечаешь с первого раза, перезванивает сразу же, будто ничего важнее её звонка в мире не существует.
Он схватил телефон так быстро, словно от этого зависела его жизнь.
– Мама? Что случилось?
Его голос мгновенно изменился – стал заботливым, обеспокоенным. Таким голосом он со мной уже давно не разговаривал.
– Сейчас приеду, – бросил он через минуту и, не дожидаясь моей реакции, начал натягивать куртку.
Я сжала зубы так сильно, что почувствовала боль. Как и вчера. И позавчера. И неделю назад. За эти шесть месяцев с рождения Миши я уже сбилась со счёта, сколько раз это повторялось.
– Даже не спросишь, что там стряслось на этот раз? – я постаралась, чтобы мой голос звучал спокойно, но чувствовала, как внутри всё закипает.
– Кран течёт. Никак не может его закрутить, – он суетливо искал ключи в карманах куртки, избегая встречаться со мной взглядом.
– А сантехник? – выдохнула я, крепче прижимая к себе Мишу, который начал ворочаться, словно чувствуя растущее напряжение. – Твоя мама не может вызвать сантехника?
– Аня, ну ты же знаешь, – начал он тем самым тоном, который я возненавидела за последние месяцы. Тоном, который говорил: «Ты опять начинаешь».
– Что я знаю, Никита? – мой голос стал чуть громче, и Миша заплакал. Великолепно. Просто великолепно.
– Ей тяжело одной. Папы не стало всего три года назад, – он наконец нашёл ключи. – Я быстро. Туда и обратно.
– Как вчера? На пять минут, а вернулся через четыре часа?
– У неё там ещё полка отвалилась, – буркнул он, уже стоя в дверях.
– А у меня тут ребёнок, который не спит ночами! – я почти кричала. – И я не спала уже трое суток! Мне некому позвонить, чтобы примчались и помогли! Мои родители в другом городе, за тысячу километров отсюда. А твоя мама, которая живет в пятнадцати минутах езды, ни разу не предложила посидеть с внуком!
Он замер на мгновение, и я увидела промелькнувшее чувство вины в его глазах. Но оно исчезло так же быстро, как появилось.
– Я скоро, – только и сказал он перед тем, как дверь захлопнулась.
Я осталась стоять посреди комнаты с плачущим Мишей на руках. В этот момент что-то переломилось. Что-то, что я долго пыталась удержать внутри, наконец прорвалось наружу. Слёзы потекли по щекам, но я не издала ни звука. Только качала сына, успокаивая его, и, возможно, себя.
Это не может так продолжаться. Нет. Больше не может.
Квартира встретила Никиту тишиной, настолько плотной, что казалось, её можно потрогать руками. Было почти одиннадцать вечера.
Он задержался у мамы дольше, чем планировал – кран оказался сломан серьёзнее, пришлось бежать в круглосуточный магазин за новыми деталями. А потом мама накормила его ужином, расспрашивала о Мише, жаловалась на здоровье…
На цыпочках он прошёл в спальню. Миша спал в своей кроватке. Аня лежала на кровати, отвернувшись к стене. По её дыханию он понял, что она не спит.
– Прости, что так долго, – прошептал он, присаживаясь на край кровати.
Она не шевельнулась.
– Там правда было много работы. Кран полностью разобрать пришлось.
Тишина.
– Аня?
Она медленно перевернулась. Её глаза были красными, но сухими. В них было что-то новое – решимость, которой он раньше не видел.
– Я устала, Никита, – произнесла она тихо. – Это не может так продолжаться.
– О чём ты? – он почувствовал, как внутри всё сжалось.
– О нас. О твоей маме. О том, что происходит с нашей семьёй.
– Аня, давай не сейчас, – он потянулся, чтобы взять её за руку, но она отодвинулась. – Я устал, ты устала. Давай поговорим завтра, на свежую голову.
– Нет, – её голос был тихим, но твёрдым. – Мы будем говорить сейчас. Потому что завтра снова зазвонит телефон, и ты снова убежишь спасать свою маму. Я больше не могу откладывать этот разговор.
– Она одинокая пожилая женщина, – начал он привычную защитную речь.
– Ей пятьдесят семь, – перебила Аня. – Она здорова. Она работает. У неё есть деньги, чтобы вызвать мастера. У неё есть подруги, соседи. У неё даже есть вторая квартира, которую она сдаёт. Она не беспомощна, Никита. Она просто знает, что может позвонить в любое время дня и ночи, и ты прибежишь по первому зову.
Каждое слово било точно в цель. Он знал, что Аня права, но признать это вслух значило предать маму.
– Ты не понимаешь…
– Нет, это ты не понимаешь, – её голос дрогнул. – Я рожала одна. Ты был у мамы – она вывихнула руку, открывая банку. В роддоме меня навещала моя мама, которая прилетела из другого города. Ей пришлось взять отпуск за свой счет и потратить все сбережения на билеты. А ты приходил на час и снова убегал к ней.
Он опустил глаза.
– Когда я принесла Мишу домой, ты провёл с нами два дня. А потом у твоей мамы сломался холодильник и началась паника из-за продуктов, которые могли испортиться.
– Там действительно была экстренная ситуация…
– Я не спала неделями! – она уже не сдерживала эмоций. – Я была на грани. А ты каждый вечер уезжал к маме, потому что у неё то одно, то другое! Она звонит тебе по двадцать раз на дню. Она пишет сообщения. Она всегда знает, где ты и что делаешь. Она контролирует тебя, а ты позволяешь ей это!
Он молчал. Потому что возразить было нечего.
– Я не хочу быть одна в этом браке, Никита. Я не вышла замуж, чтобы растить ребёнка в одиночку. Я хотела семью. Я хотела мужа, а не человека, который живёт на два дома.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Где-то в глубине квартиры капал кран – тот самый, который сломался неделю назад, и который Никита всё обещал починить, но так и не нашёл времени, постоянно отвлекаясь на проблемы матери.
– Ты мой муж, а не её сын, – тихо сказала Аня, и эти слова прозвучали как приговор. – По крайней мере, должен быть. Но сейчас ты только её сын. И мне кажется, тебе нужно решить, кем ты хочешь быть.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил он после долгой паузы. – Бросил маму?
– Нет, – покачала головой Аня. – Я хочу, чтобы ты расставил приоритеты. Чтобы твоя семья – я и Миша – были на первом месте. Чтобы ты научил свою маму уважать наше время и пространство. Чтобы она не звонила тебе по десять раз в день из-за пустяков. Чтобы ты помогал ей, когда действительно нужно, а не по первому требованию.
Он смотрел на неё, не зная, что ответить. Всю жизнь он был хорошим сыном. Его воспитывали с мыслью, что забота о родителях – святая обязанность. После того, как не стало отца, мама стала ещё больше полагаться на него. Он не мог её подвести.
Но в голове пульсировала мысль: а разве он не подводит сейчас Аню? Разве не предаёт свою настоящую семью?
Но почему он должен чувствовать себя виноватым? Мама всегда была рядом, поддерживала его во всем. А что Аня? Только претензии и недовольство. Постоянные упрёки. Вечные требования.
– Послушай, – внезапно резко сказал он. – Ей было тяжело, когда отца не стало. Но она не жаловалась, не ныла.
– Ты сравниваешь меня с ней? – Аня замерла, не веря своим ушам.
– А что, нельзя? – в его голосе появились незнакомые, жёсткие ноты. – Да, сравниваю. Она никогда не ставила мне ультиматумов. Никогда не шантажировала.
– Шантажировала?! – теперь Аня вскочила с кровати. – Ты называешь шантажом то, что я прошу тебя быть мужем и отцом, а не маминым мальчиком на побегушках?
Никита почувствовал, как растёт раздражение. Сколько можно? День за днём одно и то же.
– Знаешь что? Мне надоело. Надоело оправдываться за то, что я хороший сын. Извини, что я не могу быть идеальным по твоим меркам.
– Я не прошу идеального! – в глазах Ани блеснули слёзы. – Я прошу нормального. Просто быть рядом, когда ты нужен. Не бежать к маме из-за каждой сломанной чашки.
– А ты не думала, что, может быть, дело не в маме? – он произнёс это тихо, но слова повисли в воздухе как тяжелые камни.
– О чём ты?
– Может, я просто устал от всего этого? – он обвёл рукой вокруг, указывая на разбросанные детские вещи, на невымытую посуду, на общий беспорядок в квартире. – От этого крика, от бесконечных обязанностей, от того, что я прихожу домой, а тут… это.
Её лицо исказилось от боли.
– «Это»… называется семьёй, Никита. Тем, что ты сам хотел создать.
– Я не это хотел.
– А что ты хотел? Чтобы я молча терпела твои исчезновения? Чтобы улыбалась, когда ты в очередной раз бросаешь нас ради мамы?
Он отвернулся, не в силах видеть её слёзы. Они вызывали не сочувствие, а лишь глухое раздражение.
– Я думаю… нам нужен перерыв, – медленно произнёс он. – Мне нужно подумать.
– Перерыв? – переспросила она, словно не понимая значения слова. – Ты сейчас серьёзно?
– Переночую у мамы, – он начал собирать вещи. – А утром решим, что делать дальше.
– Нет! – она встала между ним и дверью. – Нет, Никита. Если ты сейчас уйдёшь, то можешь не возвращаться.
Он остановился, глядя на неё. Когда она успела стать такой чужой? Такой… постоянно недовольной? Где та весёлая девушка, в которую он влюбился?
– Ты даёшь мне ультиматум?
– Я говорю тебе правду. Ты должен выбрать – или я и твой сын, или твоя мать.
Это был ультиматум, жёсткий и несправедливый.
– Ты не можешь заставить меня выбирать, – его голос охрип от злости. – Это жестоко.
– А то, как ты поступаешь с нами – не жестоко? – её голос дрожал, но в нём слышалась сталь. – Я не собираюсь больше быть твоим запасным вариантом. Твоим удобным приложением, которое ждёт дома, пока ты играешь роль идеального сына.
Ярость затуманила его разум.
– Знаешь что, – процедил он, застёгивая сумку, – ты права. Нужно выбирать. И я выбираю.
Он посмотрел ей прямо в глаза:
– Мама никогда не просила меня выбирать. Никогда не ставила условий. Она просто любила меня. А ты… ты хочешь меня контролировать.
Аня отшатнулась, словно от удара.
– Это твой выбор? – прошептала она.
– Это мой выбор, – жёстко ответил он. – Я не позволю никому шантажировать меня.
– Выметайся, – прошептала Аня, дрожа всем телом. – Немедленно.
Дверь захлопнулась с оглушительным звуком. Аня стояла посреди комнаты, не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле. Ещё несколько минут назад у неё была семья. А теперь?
Трясущимися руками она взяла телефон и набрала номер матери. Несмотря на поздний час, мама ответила после второго гудка.
– Аня? Что случилось, доченька?
– Мама, – голос сорвался, – он ушёл. Никита ушёл к своей матери.
– О боже, – выдохнула мать. – Я сейчас же беру билет и приезжаю.
Аня разрыдалась, сжимая трубку, как последнюю опору. Миша плакал в кроватке, но у неё не было сил подойти к нему. Всё рухнуло в одночасье.
***
Никита сидел на диване в маминой квартире, вертя в руках стакан с водой. Нина Павловна суетилась вокруг, расставляя на стол его любимые с детства блюда.
– Я так и знала, – говорила она, – так и знала, что этим кончится. Эта девочка никогда тебя не ценила.
– Мама, прекрати, – устало произнёс он.
– Что «прекрати»? – она остановилась, уперев руки в бока. – Разве я не права? Разве не я предупреждала тебя, что она слишком много требует?
– Права, – неожиданно для себя согласился он. – Ты всегда была права.
По его щеке скатилась слеза. Нина Павловна тут же оказалась рядом, обнимая его как маленького.
– Ну-ну, сынок, всё будет хорошо. Ты сделал правильный выбор. С ней ты бы никогда не был счастлив.
Никита хотел возразить, но не нашёл в себе сил. Усталость накатила волной, погребая под собой все мысли. Он просто закрыл глаза, позволяя матери гладить его по голове, как в детстве.
***
Три месяца спустя Аня сидела в крошечной съёмной квартире, пытаясь накормить Мишу кашей. Он капризничал, отворачивая голову.
– Давай, малыш, – уговаривала она. – Одну ложечку за папу.
Слово «папа» по-прежнему вызывало боль. Никита приезжал раз в две недели, забирал Мишу на несколько часов и возвращал, практически не разговаривая с ней. Развод, деление имущества – всё это выматывало сильнее, чем она могла себе представить.
Слёзы потекли по щекам.
– Ничего, мы справимся, – прошептала она, вытирая слёзы и возвращаясь к сопротивляющемуся ребёнку. – Правда, Мишенька? Мама всегда будет рядом.
***
Шесть месяцев спустя квартира Ани уже не казалась такой пустой. Она научилась справляться с одиночеством, хотя боль никуда не делась — просто стала тупой, фоновой, почти привычной.
Никита приезжал за Мишей каждую вторую субботу месяца. Ровно в десять утра. Забирал на четыре часа. Ни минутой больше.
— Привет, — сухо бросил он, переступая порог квартиры в очередную субботу. — Миша готов?
Аня молча кивнула, помогая сыну надеть курточку. Миша уже почти не узнавал отца — хмурился, отворачивался, цеплялся за мамину ногу.
— Пойдём, — Никита наклонился к мальчику. — Бабушка ждёт. Она испекла твои любимые оладушки.
При упоминании бабушки Миша немного оживился и протянул ручки к отцу.
Конечно. Ей он всегда рад.
— Когда привезёшь его обратно? — спросила Аня, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.
— Как обычно. В два, — Никита взял сумку с детскими вещами.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг Аня заметила, что на его безымянном пальце больше нет обручального кольца.
Она знала, что они в разводе уже почти полгода, но до этого момента он всегда носил кольцо. Всегда. Это была их негласная, никем не признанная ниточка, связывающая прошлое и настоящее.
— Ты… — она запнулась, не зная, имеет ли право спрашивать.
Никита перехватил её взгляд и непроизвольно спрятал руку в карман.
— Мама познакомила меня с дочерью своей подруги, — буркнул он, избегая её глаз. — Мы встречаемся уже две недели.
Внутри что-то оборвалось.
— Рада за тебя, — Аня расправила плечи. — Надеюсь, она достаточно хороша для твоей мамы.
Никита скривился.
— Не начинай.
— Я не начинаю. Мне действительно интересно, встретил ли ты наконец женщину, которой твоя мать позволит быть с тобой, — Аня старалась говорить спокойно, но голос предательски дрогнул. — Или это очередная кукла, которой позволено играть роль твоей девушки, пока мама не решит иначе?
— Мне нужно идти, — он развернулся к двери, крепче прижимая к себе Мишу.
— Подожди, — Аня схватила его за рукав. — Ты… ты ведь понимаешь, что она снова делает это? Снова выбирает за тебя?
— Ты просто завидуешь, — отрезал Никита. — Ненавидишь её, потому что она всегда была рядом со мной. Потому что ты проиграла.
Аня отшатнулась как от пощёчины.
— Проиграла? — она нервно засмеялась. — Ты думаешь, это была игра? Наш брак, наш сын — всё это было игрой? Соревнованием между мной и твоей матерью?
Повисла тяжёлая пауза. Миша, почувствовав напряжение, захныкал.
— Я не это имел в виду, — наконец произнёс Никита.
— Нет, именно это, — Аня покачала головой. — Для тебя всегда существовало только два варианта: или я, или твоя мать. И ты выбрал.
— Она моя МАМА, — с нажимом сказал он.
— А я была твоей ЖЕНОЙ, — в тон ему ответила Аня. — И знаешь, что самое страшное? Если бы ты действительно любил свою мать здоровой, взрослой любовью — ты бы никогда не заставлял меня конкурировать с ней. Потому что это совершенно разные отношения.
Никита стоял, не двигаясь, словно пригвождённый её словами к месту.
— Иди, — Аня отвернулась. — Верни Мишу вовремя.
Когда дверь закрылась, она медленно опустилась на пол, обхватив колени руками. Никаких слёз. Она выплакала их все за эти месяцы.
Звонок раздался ровно в 14:07. Аня, уже привыкшая к пунктуальности бывшего мужа, удивлённо посмотрела на часы. Семь минут опоздания — это не в стиле Никиты.
Открыв дверь, она замерла. Перед ней стояла Нина Павловна, держащая за руку заплаканного Мишу.
— Где Никита? — выпалила Аня, подхватывая сына на руки.
— Он… занят, — свекровь поджала губы. — Я решила сама привезти мальчика.
Что-то в её тоне заставило Аню насторожиться.
— Проходите, — она отступила в сторону, пропуская Нину Павловну в квартиру.
Свекровь прошла внутрь, оглядывая пространство с плохо скрываемым неодобрением. Миша, оказавшись дома, тут же побежал к своим игрушкам, оставив взрослых наедине.
— Что случилось? — прямо спросила Аня. — Почему Никита не приехал сам?
Нина Павловна присела на край дивана, аккуратно расправив складки юбки.
— После вашего разговора утром он был… расстроен, — она подбирала слова с видимой осторожностью. — Сказал, что ему нужно подумать. Отменил встречу с Лизой…
— С Лизой?
— С той самой девушкой, о которой он тебе рассказывал, — свекровь поморщилась. — Прекрасная, между прочим, девушка. Воспитанная. Из хорошей семьи.
— И послушная, я полагаю?
Нина Павловна проигнорировала шпильку.
— Так вот. Он сказал, что едет к тебе возвращать Мишу, но потом позвонил и попросил, чтобы я сделала это вместо него.
— Где он?
— Не знаю, — в голосе свекрови впервые промелькнуло беспокойство. — Он не отвечает на звонки. Сказал только, что ему нужно побыть одному.
Аня прищурилась.
— И вас это не устраивает?
— Что ты имеешь в виду? — Нина Павловна вскинула подбородок.
— Что ваш сын, которому, на минуточку, тридцать два года, впервые за всю жизнь решил что-то сделать без вашего контроля и одобрения, — Аня скрестила руки на груди. — И вас это пугает.
— Не говори ерунды, — отмахнулась свекровь. — Никита всегда был самостоятельным.
— Правда? — Аня невесело усмехнулась. — Тогда почему вы здесь? Почему примчались ко мне, как только он перестал выходить на связь? Почему не уважаете его желание побыть одному?
Нина Павловна поднялась с дивана, сжав сумочку так крепко, что побелели пальцы.
— Я вижу, разговора не получится, — холодно произнесла она. — Надеюсь, хотя бы теперь ты довольна. Разрушила семью, а теперь пытаешься настроить сына против матери.
— Я ничего не разрушала, — Аня покачала головой. — Это вы разрушили нашу семью. Своим контролем, своими манипуляциями, своим нежеланием отпустить сына.
— Как ты смеешь…
— А вы как смеете? — Аня повысила голос. — Как смеете решать за взрослого человека, с кем ему быть, как жить? Как смеете выбирать ему женщин, которые, по вашему мнению, подходят? Как смеете делать вид, что всё это — забота?
Это не забота. Это контроль. Это власть. Это патологический эгоизм, прикрытый материнской любовью.
Нина Павловна задохнулась от возмущения.
— Я всегда знала, что ты ему не пара, — процедила она. — Слишком самоуверенная. Слишком дерзкая. Недостаточно заботливая.
— Знаете, что самое печальное? — Аня грустно улыбнулась. — Что вы никогда не сможете отпустить его. Даже если он женится на этой вашей идеальной Лизе. Вы всё равно будете контролировать каждый их шаг. Как готовить. Как убирать. Как воспитывать детей.
Она сделала паузу.
— До тех пор, пока и она не сломается. Или не сбежит.
— Ты ничего не понимаешь в материнской любви, — Нина Павловна гордо вскинула голову.
— О нет, я понимаю, — Аня посмотрела в сторону играющего Миши. — Я теперь очень хорошо понимаю. Любить — значит отпускать. Позволять совершать ошибки. Позволять жить СВОЮ жизнь.
Она повернулась к свекрови:
— Чего вы никогда не делали и не сделаете.
Нина Павловна молча направилась к выходу. У самой двери она остановилась и, не оборачиваясь, произнесла:
— Он вернётся ко мне. Всегда возвращается.
Дверь закрылась. Аня прислонилась к стене, чувствуя странную пустоту внутри. Свекровь была права в одном — Никита всегда возвращался к матери. И вряд ли что-то изменится сейчас.
Нина Павловна не сдалась, конечно. Звонила сыну по двадцать раз на дню. Приходила без предупреждения. Жаловалась на здоровье. Плакала. Обвиняла его в чёрной неблагодарности.
Аня не знала, чем закончится эта история. Выиграет ли мать многолетнюю битву за сына или Никита всё-таки найдёт в себе силы разорвать этот нездоровый круг. Но одно Аня знала точно — к ней он не вернётся.
Не потому, что она не простит. А потому, что она больше не хотела быть частью этой битвы.
Она свободна. И останется свободной.
Аня улыбнулась, наблюдая, как Миша радостно бежит к отцу. В этот момент она поняла — её сын не повторит ошибок отца.
Она сделает всё, чтобы этого не произошло.
