Марина споткнулась о ящик с плиткой прямо у входной двери. Боль мгновенно отозвалась в мизинце, а в голове вспыхнула такая ярость, что от неё чуть не заискрились волосы.
— Ну просто идеально! — выдохнула она, поднимая одну из коробок. — Я же просила ничего не трогать до моего возвращения!
— Я думала, тебе будет приятно, — с улыбкой ответила Елена Петровна, возникшая из кухни, как призрак из дешёвого ужастика. — Не каждый день у женщины есть возможность выбрать нормальный фартук для кухни. А этот жасминовый бисквит — это ж не цвет, это издевательство.
— Я дизайнер, — сухо сказала Марина, ставя коробку обратно. — Я выбрала оттенок, исходя из концепции всей квартиры. Своей квартиры.
— Не твоей, а вашей, — поправила её свекровь, но голос стал чуть тише. — Андрей — тоже собственник.
— Ипотеку кто платит, вы знаете? — Марина сделала шаг ближе. Она не кричала — ей не нужно было. В голосе была такая хрупкая ярость, словно между ними натянулись невидимые струны, готовые лопнуть.
— Я же просто хотела помочь, — вздохнула Елена Петровна, прижимая к себе рулон обоев цвета зелёной зубной пасты.
— Помочь — это не значит вторгнуться, — Марина прошла мимо неё вглубь квартиры. Из кухни пахло жареным луком. — Вы и готовить начали?
— Андрей голодный пришёл. Кто-то же должен заботиться, пока ты там на своей работе…
— Пока я зарабатываю на вашего сына и ваше проживание, да? — Марина остановилась у холодильника, молча открыла дверцу и достала бутылку воды. Пальцы дрожали.
В комнате повисла звенящая тишина.
Из спальни вышел Андрей. В трениках, босой, с телефоном в руке.
— Мариш, ты чего опять заводишься? Мама же просто помочь хотела.
— Помочь? — переспросила она, обернувшись. — Ты это серьёзно?
— Ну да. Ты же сама жаловалась, что на работе аврал, тебе некогда, ты устаёшь…
— То есть ты предложил ей переехать к нам? — голос Марины сорвался. — Андрей, это же… безумие.
— Она временно, — развёл руками он. — Пока не продаст дачу. Ну и в ремонте разберётся. У неё вкус, кстати, есть. Не хуже твоего.
— У неё вкус из 1997 года. С тех пор она только фартуки и обновляет, — Марина откинула волосы с лица. — Ты мне ничего не сказал. Просто… привёз её. Со шторками, с подушками, с гардинами, со всеми этими сраными вазами.
— Не выражайся, Марина, — строго сказала Елена Петровна, пряча губы.
— А то что? — Марина шагнула ближе, остановившись почти вплотную. — Вы тут хозяйничаете, как у себя дома. А я — никто, да?
— Ну конечно нет, — вмешался Андрей, подняв руки. — Просто… надо быть гибче. Компромисс, все дела.
— Компромисс? — Марина усмехнулась. — Окей. Тогда давай компромисс: ты живёшь с мамой, я — отдельно. И посмотрим, как долго продержишься на её жареных котлетках и нравоучениях.
Андрей замер, будто вкопанный. Его взгляд был пустой, как экран выключенного телевизора.
— Ты это серьёзно?
— А ты — нет?
— Мариш, ты просто устаёшь. Ты… вспыльчивая. Давай без истерик. Всё образуется.
— Всё образуется, когда люди уважают границы. А у нас их нет. Ты — тряпка, прости. А она — танк.
— Да как ты смеешь! — вскинулась Елена Петровна, задыхаясь от возмущения. — Я родила и вырастила вашего мужа, между прочим! И не позволю…
— Ипотеку я плачу. Это всё, что ты должна знать. — Марина достала ключи из сумки. — Я еду к маме.
— Ты не имеешь права! — закричала свекровь, отступая к стене. — Ты бросаешь семью!
— Семью? — Марина остановилась в дверях. — Мы с ней — не семья. И ты, Андрей, это допустил. Значит, тебе удобно.
Она вышла, хлопнув дверью. Стены дрогнули. Осталась тишина. Только глухо тикали часы и шелестела бумага — Елена Петровна разворачивала обои.
Марина шла по лестнице, не дожидаясь лифта. В груди сжималось, в ушах пульсировала злость. Она чувствовала себя преданной. Один на один со всем этим абсурдом. А ведь когда-то он умел смотреть на неё иначе…
***
Через два дня Марина вернулась. Не потому что передумала — просто нужно было взять документы. И кое-что ещё. Куртку, ноутбук, старую кофеварку, которую ей подарили на первую премию. Ну и, конечно, договор на ипотеку. Бумага, в отличие от людей, не предаёт.
Дверь открыл Андрей. В джинсах, но всё в той же серой футболке с растянутым воротом.
— Ты чего не предупредила? — спросил он, окидывая её взглядом.
— А надо было? — Марина вошла в коридор, скользнула мимо него, не касаясь. — Я ж теперь вроде как гостья, не?
Из кухни, как из театральных кулис, показалась Елена Петровна. В халате. С папкой в руках.
— А вот и хозяйка квартиры! — почти пропела она. — Слушай, Марина, мы с Андреем тут посчитали: если обои брать со скидкой, можно уложиться в сорок тысяч. Я уже всё записала — вот, смотри. И плитку ты зря отвергла — она с перламутром.
Марина положила ключи на тумбочку, как ставят точку.
— Я не буду это обсуждать. Я пришла за вещами.
— Вещами? — Андрей подошёл ближе. — Ты что, серьёзно?
— Серьёзнее не бывает. Мы так больше не живём. И да, я продам квартиру.
— Не можешь. — Голос у него дрогнул. — Она на нас двоих оформлена.
— Ипотека на мне. Я могу всё, Андрей. Если ты забыл — могу показать платёжки. Каждый месяц. С первого дня. Пока ты «искал себя».
Он опустил глаза. Лицо побелело.
— А ты не хочешь подумать? — вмешалась свекровь, подойдя ближе. — Сначала ты влюбляешься, потом выходишь замуж, а потом решаешь, что можно выкинуть человека как старую мебель?
— Я выкидываю не человека, — холодно ответила Марина. — Я выкидываю вас из своей жизни. Потому что я устала жить втроём. С вами. С вашими рецептами, советами, обидами и носками на батарее.
— Неблагодарная, — выдохнула Елена Петровна, сжав пальцы в кулак.
— Нет. Просто взрослая. Которая наконец-то поняла: если тебя не слышат — уходи. И не оглядывайся.
— Я не пойму, ты правда вот так всё закончишь? — прошептал Андрей. — Из-за… кухни?
Марина посмотрела на него. Долго. Без слёз. Без истерики. Просто смотрела, как на пустую банку из-под варенья.
— Не из-за кухни. Из-за того, что я тебе мешаю больше, чем она. И ты ничего с этим не сделал.
Он молчал. Даже не попытался подойти. Только развернулся и сел на диван, как будто ей не было. Как будто она — выключенный телевизор.
Марина прошла в спальню. Чётко, по списку: ноутбук, папка с бумагами, кофеварка. Всё в сумку. Остановилась у шкафа, посмотрела на свои платья, вздохнула — и не взяла ни одного. В новом доме будет новая жизнь. С новыми платьями.
Когда она снова вышла в коридор, Елена Петровна стояла у зеркала, поправляя причёску.
— Ты ещё вернёшься. Такие, как ты, всегда возвращаются, когда жизнь пощёчину даст.
Марина взяла ключи, посмотрела ей в глаза:
— Жизнь уже дала. Называется — ваш сын.
Она вышла. На этот раз — навсегда.
И даже не заплакала в лифте. Только когда закрыла дверь своей новой квартиры. Только тогда. И даже это — было очищением.
—
Мораль рассказа:
Если в доме поселилась тишина, это не всегда мир. Иногда это сданные позиции. И те, кто платит за стены, должны не забывать платить и за уважение.
