— Давай разведёмся, — сказал Артём, не отрывая взгляда от ноутбука.
Надежда замерла с тарелкой у раковины. За двенадцать лет брака она привыкла к его неожиданным идеям, но эта превзошла все предыдущие.
— Я не так представляла завершение семейного ужина, — выдавила она, стараясь справиться с внезапной тошнотой. — И что это сейчас было?
— Фиктивно, Надя. — Он наконец поднял глаза. — Мать-одиночка получает льготы, субсидии на оплату ЖКХ. Сможем погасить ипотеку на полгода раньше.
Надежда медленно поставила тарелку на стол и оперлась о его край. Сорокалетний начальник финансового отдела просчитал выгоду фиктивного развода — как типично для Артёма. Неделю назад они отпраздновали десятилетие дочери, теперь он предлагает разрушить семью ради экономии.
— Ты серьёзно предлагаешь официально разорвать брак ради нескольких тысяч рублей? — В висках начинала пульсировать боль. — Не слишком ли большая цена за сомнительную выгоду?
Артём закрыл ноутбук и подошёл к ней. Положил руки на плечи — как всегда, когда хотел убедить в чём-то важном. Но впервые за годы брака его прикосновение вызвало у неё желание отстраниться.
— Не в сомнительной выгоде дело, — его голос звучал слишком ровно. — Я всё просчитал. Это даст нам дополнительно около трёхсот тысяч за год. Мы быстрее закроем ипотеку и начнём копить на образование Полины.
Надежда пристально посмотрела ему в глаза. За последний месяц он заметно похудел, под глазами залегли тени. Слишком много работал — или было что-то ещё?
— Есть другие способы заработать, — она осторожно высвободилась из его рук. — Когда ты придумал эту схему? И почему именно сейчас?
— Не смотри так, — он отступил. — Всё останется по-прежнему, просто в документах будет другой статус.
Она покачала головой, чувствуя, как внутри разрастается пустота:
— Статус — это не просто запись в паспорте. Почему сейчас, Артём? Что изменилось? Или кто?
Он провёл рукой по волосам — жест, выдававший его нервозность. Это окончательно утвердило её в подозрениях.
— Никто не изменился. Ты всегда говорила, что брак — это партнёрство, а партнёрство подразумевает выгоду для обеих сторон. Я предлагаю взаимовыгодное решение.
— Проблема в том, что я не вижу здесь своей выгоды, — Надежда скрестила руки на груди. — Я вижу только желание разрушить то, что мы строили двенадцать лет. Мы никогда не обманывали государство. Что изменилось, Артём? Это не похоже на тебя.
Молчание затягивалось. За стеной хлопнула дверь соседской квартиры, где-то на улице взвизгнули тормоза.
— Ты думаешь, у меня кто-то появился? — наконец произнёс он.
— А разве нет? — Надежда почувствовала, как к горлу подкатывает комок. — Задержки на работе, странные звонки, а теперь ещё и развод.
— Фиктивный развод, — с нажимом поправил он. — И нет, у меня никого нет. Я думаю о нашем будущем, о Полине.
— Я тоже думаю о Полине, — устало ответила Надежда. — Как объяснить ребёнку, что родители разводятся, но на самом деле нет? Как ты собираешься сохранить это в тайне?
— Ей не обязательно знать все детали. Мы скажем, что это взрослые дела. Формальности.
Надежда рассмеялась — горько, почти истерично:
— Формальности? Наш брак — это просто формальность? Ты хоть слышишь себя?
В дверном проёме появилась растрёпанная Полина в пижаме с единорогами. Они оба резко замолчали.
— Почему вы кричите? — спросила девочка, переводя взгляд с одного родителя на другого.
Артём мгновенно сменил тон, улыбнувшись дочери:
— Мы не кричим, солнышко. Просто обсуждаем взрослые дела. Почему ты не спишь?
— Я не могу заснуть, когда вы громко разговариваете, — надулась Полина. — О чём таком взрослом вы говорите?
Надежда подошла к дочери, мягко обняла её за плечи:
— О скучных финансовых вопросах. Пойдём, я уложу тебя.
Когда она вернулась в кухню через полчаса, Артёма там не было. Ноутбук исчез вместе с ним.
Следующие две недели прошли в напряжённом молчании, прерываемом только разговорами о бытовых мелочах при Полине. Надежда наблюдала за мужем, отмечая всё новые тревожные детали: он почти перестал есть, чаще обычного проверял телефон, а однажды она застала его вытирающим слёзы в ванной. Он сказал, что это аллергия.
Каждый вечер, уложив дочь, она собиралась с духом для серьёзного разговора. И каждый раз Артём либо задерживался на работе до поздней ночи, либо сразу уходил в кабинет, откуда раздавался стук клавиатуры до глубокой ночи.
На третью неделю, в субботу, когда Полина была на занятиях танцами, Надежда не выдержала. Она вошла в кабинет без стука, захлопнула дверь.
— Кто она? — прямо спросила Надежда.
Артём вздрогнул, оторвавшись от монитора. На экране была какая-то таблица с цифрами.
— О чём ты?
— Я не идиотка, Артём. Ты похудел на десять килограммов за месяц. Постоянно на телефоне. Тайком плачешь в ванной. Теперь ещё и развод.
Он снял очки, потёр переносицу.
— Надя, у меня нет любовницы. Это просто… стресс на работе.
— Не держи меня за дуру! — она стукнула кулаком по столу. — Я знаю, как выглядит стресс на работе. Ты выглядишь как человек, который что-то скрывает. Всё ещё настаиваешь на разводе?
— Да.
Одно короткое слово, сказанное с решимостью, которую она никогда раньше не слышала в его голосе.
— Тогда дело не в деньгах, — тихо сказала она. — Ты нашёл кого-то другого. И я хочу знать правду.
На его лице отразилась странная смесь эмоций: усталость, боль и что-то похожее на вину.
— Думай что хочешь, — наконец произнёс он. — Но развод нужен. В первую очередь, тебе.
— Мне? — Надежда нервно рассмеялась. — Подожди, ты меня бросаешь и ещё говоришь, что делаешь это для меня?
— Я никого не бросаю, — с нажимом произнёс он. — Мы всё ещё будем жить вместе. Просто на бумаге…
— К чёрту бумаги! — перебила она. — Если ты действительно любишь другую, имей смелость сказать это в лицо!
Артём встал, обошёл стол и попытался взять её за руки. Она отступила.
— Послушай, — его голос звучал почти умоляюще, — если я скажу, что всё это ради твоего блага, ты мне поверишь?
Надежда почувствовала, как к глазам подступают слёзы:
— После двенадцати лет брака ты предлагаешь мне поверить в какие-то туманные намёки? Что с тобой происходит? Ты болен? У тебя проблемы? Когда-то мы решали всё вместе.
Он отвернулся, подошёл к окну. Осенний дождь стекал по стеклу, размывая очертания деревьев во дворе.
— Я здоров. И у меня нет любовницы, клянусь. Это… сложно объяснить.
— Попробуй, — настаивала она. — Потому что иначе я не подпишу никаких бумаг.
Он молчал так долго, что она уже решила уйти.
— Это всё ради налоговых льгот, — наконец сказал он. — Я проверил. Мать-одиночка с нашим уровнем дохода и ипотекой получит существенные выплаты. Мы сможем быстрее закрыть кредит.
Надежда пристально смотрела на его напряжённую спину. Что-то в его голосе звучало фальшиво.
— И ради этого ты готов перечеркнуть двенадцать лет? Что-то здесь не сходится, Артём.
— Если ты мне не веришь, проверь сама, — он резко повернулся. — Я подготовил расчёты. Смотри.
Он открыл на компьютере таблицу, в которой было расписано, сколько они сэкономят на налогах, коммунальных платежах, льготной ипотечной ставке.
Надежда изучала цифры, чувствуя растущее раздражение. Всё выглядело логично — типично для Артёма, финансиста до мозга костей. Но интуиция кричала, что дело не только в деньгах.
— А что насчёт пенсии? Алиментов? Как мы будем декларировать доходы? — засыпала она его вопросами. — Что если нас проверят?
— Я всё продумал, — быстро ответил он. — Официально я буду платить алименты, но фактически продолжу вносить деньги на общий счёт. Декларации подадим отдельно. Проверки боятьс нечего — мы же будем продолжать жить вместе.
— А если я не соглашусь?
Он глубоко вздохнул:
— Ты нас этим очень выручишь, Надя. Пожалуйста.
Впервые за всю дискуссию в его голосе прозвучала искренняя эмоция — почти мольба. И это напугало её больше, чем все странности последних недель.
К январю они официально развелись. Надежда сдалась после месяца изматывающих споров и двух серьёзных скандалов, один из которых случился в присутствии Полины.
— Почему вы всё время ругаетесь? — спрашивала дочь со слезами. — Вы больше не любите друг друга?
Они с Артёмом обменялись взглядами, полными боли, и в тот момент Надежда решила согласиться. Если это прекратит бесконечные ссоры и вернёт мир в их дом, пусть будет развод на бумаге. В конце концов, может, он действительно просто нашёл способ сэкономить, хоть и сомнительный с точки зрения закона.
Официальное расторжение брака прошло быстро и безболезненно — в юридическом смысле. Они подали документы в ЗАГС, а через месяц получили свидетельство о разводе. Полине они объяснили, что это «взрослые формальности для решения финансовых вопросов».
— Значит, папа всё равно будет жить с нами? — допытывалась девочка.
— Конечно, — заверил её Артём. — Ничего не изменится. Мы всё та же семья.
После развода Артём действительно изменился — стал мягче, внимательнее, словно пытался загладить невидимую вину. В феврале, к их бывшей годовщине свадьбы, он неожиданно предложил:
— Давай съездим на выходные в загородный отель? Все втроём. С бассейном, как любит Полина.
Надежда удивилась — последние месяцы он был так поглощён работой, что о совместном отдыхе даже речи не шло.
— С чего вдруг такая щедрость? — спросила она, всё ещё настороженная. — Я думала, мы экономим каждую копейку.
Артём улыбнулся — впервые за долгое время его улыбка выглядела искренней.
— Я получил хорошую премию. И… мне кажется, мы заслужили небольшой отдых после всех этих стрессов.
Выходные в отеле оказались настоящим глотком свежего воздуха. Полина была счастлива, проводя часы в бассейне. Сам Артём, хоть и выглядел бледным и уставшим, явно старался сделать всё идеально — заказывал любимые блюда Надежды, играл с дочерью, вечером даже пригласил бывшую жену на танец под живую музыку.
— Знаешь, что самое абсурдное? — сказала Надежда, когда они танцевали. — Я чувствую себя неловко, как будто мы на первом свидании.
Он крепче сжал её талию:
— А мне нравится. Как будто мы всё начинаем сначала.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на тоску, но Надежда списала это на игру света.
Вернувшись с отдыха, они словно обрели второе дыхание. Артём проводил больше времени с семьёй, меньше задерживался на работе. А через неделю произошло то, что окончательно развеяло её подозрения.
— Надя, — позвал он её вечером в спальню, — у меня для тебя новость.
Он протянул ей конверт. Внутри была выписка из банка.
— Что это? — спросила она, просматривая цифры.
— Я заработал хорошую сумму. Плюс премия, — он выглядел необычайно довольным. — Мы можем закрыть ипотеку прямо сейчас. Полностью.
Надежда изумлённо посмотрела на него:
— Серьёзно? Но откуда…
— Я же финансист, — он подмигнул. — Удачные инвестиции. Я давно над этим работал, просто не говорил, чтобы не обнадёживать зря.
— И ради этого был весь спектакль с разводом? — она всё ещё не могла поверить.
— Ради этого — и ради льгот. Разведённые мы сэкономим больше, чем семейная пара. Теперь мы можем не только закрыть ипотеку, но и начать копить на учёбу Полины.
Впервые за много месяцев Надежда почувствовала, как с плеч падает тяжёлый груз. Всё это время она где-то в глубине души боялась, что он действительно полюбил другую. А он просто работал на их будущее.
На следующий день они вместе поехали в банк и полностью погасили ипотечный кредит.
— Не могу поверить, — сказала Надежда, когда они вышли из офиса банка. — Мы теперь официально владельцы квартиры. Без долгов!
Артём обнял её, и она почувствовала, как он дрожит.
— Ты в порядке? — спросила она, заглядывая ему в лицо.
— Лучше, чем когда-либо, — ответил он. — Просто счастлив, что всё получилось.
Но что-то в его глазах выдавало беспокойство, как будто за закрытием одной двери скрывалась другая, ведущая в гораздо более тёмное место.
Через две недели, в обычный вторник, Артём задержался на работе. К девяти вечера Надежда начала беспокоиться — обычно он предупреждал о задержках.
Когда в 21:17 телефон пискнул сообщением, она схватила его с облегчением. Но вместо привычного «Задерживаюсь, буду поздно» увидела странный текст:
«Ул. Горького, 17, кв. 32. Код от двери 4281#. Прости меня. Я всё делал для вас с Полиной. Люблю вас больше жизни.»
Секунду она смотрела на экран, не понимая. Затем пришло осознание, и холод пробежал по спине. Сообщение звучало как… прощание.
Адрес был в центре города, минутах в двадцати езды. Надежда бросилась к соседке:
— Марина, можешь побыть с Полиной? Срочно нужно уехать!
Пробки встали стеной, как назло. Надежда барабанила пальцами по рулю, пока машины ползли со скоростью пешехода. На сообщения и звонки Артём не отвечал.
Когда она наконец добралась до нужного дома, то чуть не проехала мимо — обычная безликая пятиэтажка с тёмными окнами и обшарпанным подъездом. Набрала код на домофоне дрожащими пальцами. Взлетела на третий этаж.
Дверь квартиры 32 была приоткрыта. Надежда медленно вошла внутри.
— Артём?
Тишина. В прихожей горел тусклый свет. На полу лежала его куртка, аккуратно сложенная. Рядом — ботинки, поставленные ровно, как по линейке.
— Артём, где ты? — её голос дрожал.
Квартира была маленькой, почти пустой. Кухня без признаков еды или посуды. Небольшая гостиная с диваном и журнальным столиком, на котором лежала папка с документами и связка ключей.
С колотящимся сердцем она повернула ручку последней двери. И закричала.
Артём висел посреди комнаты, лицом к двери. Синий шарф, её подарок на прошлое Рождество, впивался в шею. Глаза были открыты, в них застыло выражение решимости, смешанной с болью.
Надежда бросилась к нему, пытаясь поддержать тело, ослабить петлю. Звонила в скорую трясущимися пальцами, кричала диспетчеру, что муж повесился, но кажется, ещё дышит.
Пока ждала медиков, она держала его, плача и умоляя:
— Зачем, Артём? Зачем?
Но он не ответил. Ни тогда, ни потом. Врачи прибыли через двенадцать минут и констатировали смерть. Тело уже начало остывать.
Похороны прошли как в тумане. Надежда держалась только ради Полины, которая, казалось, не могла осознать произошедшее. Девочка то плакала, то замыкалась в себе, то задавала вопросы, на которые Надежда не знала ответов:
— Почему папа не сказал, что ему плохо? Мы бы помогли!
После похорон свёкор, Николай Петрович, попросил Надежду задержаться.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, когда они остались вдвоем в машине. — Есть вещи, которые ты должна знать.
Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт:
— Артём приходил ко мне в январе. Просил отдать тебе это, если с ним что-то случится.
В конверте было письмо и медицинское заключение. Надежда развернула заключение — онкологический центр, диагноз «рак поджелудочной железы, стадия IIB».
— Что… — начала она, но слова застряли в горле.
— Он узнал в январе, — ответил Николай Петрович. — Отказался от лечения. Сказал, что не хочет, чтобы вы видели, как он угасает. И что у него есть план.
Надежда открыла письмо. Почерк Артёма, обычно чёткий, здесь дрожал:
«Надя, если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Прости за обман. У меня рак. Прогноз плохой, даже с лечением максимум год, и то с химией, облучением, больницами. Я не хотел, чтобы последние воспоминания Полины обо мне были такими. И не хотел обременять вас долгами на лечение.»
«Развод был нужен, чтобы вы получили льготы как неполная семья. А деньги на ипотеку… это кредит. Я взял его на себя, зная, что не придётся возвращать. Банк не сможет требовать его с вас, если вы откажетесь от наследства. Квартира уже полностью ваша.»
«Простите меня за этот трусливый уход. Я просто не мог смотреть, как вы страдаете, видя моё угасание. Я так сильно вас люблю. Пожалуйста, живите счастливо.»
Последние строки расплывались от слёз — то ли его, то ли уже её.
— Почему он не сказал мне? — прошептала Надежда. — Мы бы справились вместе…
Николай Петрович покачал головой:
— Он всегда был таким. Хотел оградить близких от проблем. Думал, что делает как лучше.
Только вернувшись домой, она вспомнила про папку с документами в той квартире. В суматохе она забрала ключи, но оставила бумаги.
На следующий день она поехала туда снова. Выяснилось, что квартира была арендована Артёмом за месяц до самоубийства.
В папке обнаружились документы на кредит в пять миллионов рублей, взятый за неделю до смерти. Именно эти деньги пошли на закрытие ипотеки.
Вернувшись домой, Надежда обнаружила в почтовом ящике письмо из банка. Они выражали соболезнования по поводу смерти клиента и «напоминали», что согласно договору, в случае смерти заёмщика кредит должен быть погашен наследниками или за счёт страховки. У Артёма страховки не было.
В течение следующей недели пришли ещё три письма из разных банков. Оказалось, Артём взял не один, а несколько кредитов, общей суммой почти восемь миллионов. Представители банков начали звонить, настойчиво интересуясь, будет ли она вступать в наследство.
Юрист, к которому она обратилась, объяснил ситуацию:
— Если вы откажетесь от наследства, банки ничего не получат. Но тогда вы потеряете и всё остальное — вклады, машину, любое имущество, оформленное на мужа.
— А если я приму наследство?
— Тогда вы получите всё, что вам причитается, но и долги переходят к вам. Если вы не сможете договориться о реструктуризации, банки могут потребовать банкротства. В этом случае для погашения долгов может быть продано имущество, включая квартиру.
— Но ипотека закрыта! — возразила Надежда. — Квартира полностью наша.
— Формально да, — согласился юрист. — Но при банкротстве суд может признать квартиру частью конкурсной массы, учитывая что она была приобретена в браке и погашена незадолго до смерти.
Надежда вернулась домой в оцепенении. Подошла к окну, за которым раскинулся знакомый двор с детской площадкой, где Полина провела всё детство. Их дом — единственное, что у них осталось. И теперь даже это могло быть отнято.
Она осела на пол, наконец позволив себе разрыдаться по-настоящему — первый раз со дня смерти Артёма. Плакала о муже, который думал, что спасает семью, а вместо этого загнал их в ещё более глубокую финансовую яму. О дочери, потерявшей отца и теперь рискующей потерять дом. О себе — внезапно ставшей вдовой в тридцать семь лет, с ребёнком и потенциальным банкротством.
Когда слёзы иссякли, она открыла ноутбук мужа. Артём был педантичен во всём, включая пароли — дата их первой встречи. Она быстро нашла папку с детальными таблицами, где были расписаны их доходы, расходы, кредиты, активы. Словно Артём готовился к чему-то важному, всё просчитывая до копейки.
В одной из таблиц она обнаружила вкладку «В случае моей смерти» с инструкциями по страховкам, счетам, пенсионным накоплениям. И последняя строка: «Квартира — самый ценный актив. Любой ценой сохранить для Полины.»
Надежда закрыла ноутбук и долго сидела в тишине. За стеной спала дочь, не подозревающая, что отец, пытаясь обеспечить её будущее, поставил под угрозу крышу над головой.
Через неделю Надежда приняла решение. Она вступила в наследство, приняв все долги мужа. После длительных переговоров два банка согласились на реструктуризацию. С третьим пришлось судиться, доказывая, что кредит был взят обманным путём, без реального намерения возвращать.
Пришлось продать машину и дачный участок, доставшийся от родителей. Надежда устроилась на дополнительную работу репетитором по выходным. Полина, узнав о ситуации, сама предложила бросить танцы, чтобы сэкономить.
— Не глупи, — сказала Надежда, обнимая дочь. — Папа хотел, чтобы у тебя было всё самое лучшее. Мы справимся.
В те первые месяцы после похорон горе накрывало внезапно, как морская волна — сбивало с ног, затрудняло дыхание, вымывало силы. Но времени на переживания не было. Нужно было работать, воспитывать дочь, погашать долги.
Психолог из службы поддержки для людей, переживших утрату близких, посоветовал ей метод «выделенного времени для горя» — тридцать минут перед сном, когда можно полностью отдаться эмоциям.
— У меня нет тридцати минут, — возразила Надежда. — В лучшем случае десять, пока я в душе.
— Тогда пусть будет десять, — согласился психолог. — Главное — регулярность и разрешение себе чувствовать.
Эти десять минут ежедневных слёз в душе под шум воды стали для неё своеобразным ритуалом очищения. Она оплакивала мужа, который так боялся стать обузой, что предпочёл уйти. Оплакивала их несостоявшееся будущее. И пыталась простить ему то, что его последний подарок — квартира без ипотеки — оказался замаскированной миной замедленного действия.
В годовщину смерти Артёма они с Полиной поехали на кладбище. Девочка положила на могилу отца бумажного журавлика.
— Что это? — спросила Надежда.
— Оригами. Мы в школе делали, — объяснила дочь. — Учительница сказала, что в Японии считается, будто журавлики приносят мир душам умерших.
Надежда смотрела на хрупкую бумажную фигурку, трепещущую на весеннем ветру, и думала о том, обрёл ли покой Артём. Знал ли он, какие последствия будет иметь его решение?
— Ты злишься на папу? — вдруг спросила Полина.
Вопрос застал Надежду врасплох. Она хотела солгать, сказать, что нет, конечно нет. Но дочь заслуживала правды — хотя бы части её.
— Иногда, — честно ответила она. — Но чаще я просто скучаю по нему. А ты?
— Я тоже, — Полина придвинулась ближе. — Как думаешь, он сейчас видит нас?
— Не знаю, родная, — Надежда обняла дочь. — Но я надеюсь, что он знает: мы держимся. И что бы ни случилось, мы справимся.
Они постояли ещё немного, а затем медленно пошли к выходу. Впереди ждали ещё годы выплат, тесно сплетённых с памятью о человеке, который, даже уходя из жизни, пытался защитить своих любимых женщин.
Возвращаясь домой, Надежда подумала о контрактах — официальных и негласных. О том, что брак — это тоже своего рода контракт, который Артём разорвал сначала на бумаге, а потом и в реальности. И о новом контракте, который она заключила сама с собой — выстоять, несмотря ни на что.
Их квартира встретила их привычным уютом. Здесь всё ещё жила память об Артёме — его любимое кресло, фотографии на стенах, книги на полках. Но постепенно это становилось не раной, а просто частью их истории.
— Что на ужин? — спросила Полина, входя в квартиру.
Такой простой, обыденный вопрос — и такой живой. Надежда улыбнулась:
— А что ты хочешь?
— Пиццу! — не задумываясь, ответила дочь. — Можно я позвоню и закажу?
— Валяй, — кивнула Надежда. — Сегодня особенный день.
Она смотрела, как Полина с энтузиазмом набирает номер пиццерии, и думала, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. С долгами, потерями, разбитыми контрактами и разбитыми сердцами — но продолжается.
А значит, и они будут продолжать — день за днём, счёт за счётом, слеза за слезой. Пока квартира не будет полностью их, без всяких обременений. Как и мечтал Артём.
Как и обещала она сама — сначала ему, а теперь самой себе.
