Первый удар муж нанес Кате, моей младшей сестре, в область почек. Я этого не видела. Я только услышала глухой звук и ее сдавленный вскрик в телефонной трубке, после чего связь оборвалась. Я стояла босиком на холодной плитке в прихожей, прижимая к уху молчащий телефон, и в голове была только одна мысль: «Я опоздала».
Два часа спустя я выбивала дверь ее квартиры вместе с двумя полицейскими. Мы нашли ее в углу ванной, свернувшуюся в клубок. Маленькую, худенькую, с разбитой губой и огромным, расплывающимся синяком на щеке. Она не плакала. Она просто смотрела в одну точку невидящими глазами. Ее муж, Виталий, уже сбежал.
Той ночью я увезла ее к себе. В нашу с Андреем трехкомнатную квартиру, в нашу тихую, спокойную заводь, где никогда не повышали голос. Мой муж, мой надежный, правильный Андрей, молча постелил ей на диване в гостиной, принес стакан воды с валерьянкой и ушел в спальню, чтобы не мешать.
Катя прожила у нас месяц. Первую неделю она почти не говорила. Только спала, ела и смотрела в окно. Я оберегала ее, как редкий, хрупкий цветок. Готовила ей любимые блюда, покупала книжки, заставляла смотреть старые комедии. Андрей не возражал. Он понимал. «Ей нужно время», — говорил он.
А потом Катя начала оттаивать. Она стала улыбаться. Сначала робко, потом все увереннее. Она начала помогать мне по дому. Записалась на курсы флористики, о которых всегда мечтала. Она расцветала на глазах, словно бабочка, вылупившаяся из уродливого кокона.
Она восхищалась Андреем. «Оля, какой же он у тебя… настоящий, — говорила она мне вечерами, когда мы пили чай на кухне. — Спокойный, надежный. Не то что мой…». Она смотрела на него с такой благодарностью, с таким щенячьим обожанием. А я… я гордилась. Я гордилась своим мужем, своей семьей, своей способностью спасать и исцелять. Я вырвала сестру из ада. Я подарила ей новую жизнь. Я была Спасителем.
Прошел год. Катя твердо стояла на ногах. Работала в цветочном салоне, завела друзей. Развелась с Виталием. Она оставалась жить у нас. Мы так привыкли к ней, что ее присутствие казалось естественным. Она стала частью нашей тихой заводи.
Иногда я замечала странности. То, как она смотрит на Андрея, когда думает, что никто не видит. То, как она смеется над его несмешными шутками чуть громче, чем нужно. То, как она всегда оказывается рядом, чтобы подать ему тарелку или принести плед. Я списывала это на благодарность. На синдром спасенной.
Андрей тоже изменился. Он стал… живым. Он, мой немногословный, сдержанный муж, начал шутить. Чаще улыбаться. Он с увлечением обсуждал с Катей какие-то книги, которые я никогда не читала. Они могли часами говорить о музыке, которую я не слушала.
Я чувствовала легкие уколы ревности, но тут же гасила их. «Не будь эгоисткой, — говорила я себе. — Они просто подружились. Она ему как сестра».
Я верила в это. Я хотела в это верить. До того самого дня.
Я вернулась с работы раньше обычного. Дверь была не заперта. Я вошла в квартиру и услышала смех. Их смех. Он доносился из нашей спальни. Я на цыпочках подошла к двери, которая была приоткрыта.
Они лежали на нашей кровати. На моей половине кровати. Катя была в моей шелковой ночной рубашке, которую я надевала по особым случаям. Андрей лежал рядом, обнимая ее. Он что-то шептал ей на ухо, а она смеялась, запрокинув голову. Это был не смех сестры. Это был смех женщины, которую любят.
Я не закричала. Я не заплакала. Я просто развернулась, так же тихо вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. Я села на ступеньку на лестничной клетке. Внутри меня было тихо. Как после взрыва, когда в ушах еще стоит звон, а вокруг — только пепел и тишина.
Она не просто украла у меня мужа. Она сделала это в моем доме. На моей кровати. В моей одежде. Та, которую я спасла. Та, которую я вытащила из грязи и отмыла. Она просто взяла мою жизнь и надела ее на себя, как новое платье.
***
Я не знаю, сколько я просидела на лестнице. Час, два. Мимо проходили соседи, здоровались, я кивала. Я была в ступоре. Когда дверь квартиры открылась и на порог вышел Андрей, я не вздрогнула.
Он увидел меня и замер. Лицо его окаменело.
— Оля…
Я молча смотрела на него.
— Ты… ты все видела?
Я кивнула.
— Оля, я… я все объясню. Это не то, что ты думаешь…
«Это не то, что ты думаешь». Самая лживая, самая трусливая фраза на свете.
Я встала. Обошла его, вошла в квартиру. Кати в спальне уже не было. Кровать была аккуратно заправлена. Словно ничего и не было.
Я пошла на кухню. Налила себе воды. Руки не дрожали. Я была поразительно спокойна. Это был шок, который заморозил все мои чувства.
Андрей вошел следом. Он мялся, подбирал слова.
— Это… это получилось само собой. Мы не хотели. Она такая… беззащитная. Ей столько пришлось пережить. Я просто хотел ее поддержать.
— Поддержать. В нашей постели, — сказала я без выражения.
— Оля, пойми, у нас с тобой… давно уже все не так. Мы живем как соседи. У нас нет общих интересов. Мы просто… привыкли. А с ней… с ней я снова почувствовал себя живым.
Он говорил, а я смотрела на него и видела перед собой чужого, жалкого человека. Он не раскаивался. Он оправдывался. Он обвинял меня в том, что я была слишком привычной, слишком предсказуемой.
— Она любит меня, Оля. По-настоящему. А ты… ты меня просто… использовала как часть своего идеального мира.
Это был удар ниже пояса. Я, которая всю жизнь посвятила ему, нашему дому… я его использовала?
— Убирайся, — сказала я.
— Что?
— Возьми свои вещи и уходи. Сейчас же.
— Оля, давай поговорим…
— Мне не о чем с тобой говорить. Уходи.
Из гостиной вышла Катя. Она была одета. Волосы аккуратно причесаны. На ее лице не было ни стыда, ни раскаяния. Только тихое, упрямое торжество. Она подошла и встала рядом с Андреем. Взяла его за руку.
— Не кричи на него, Оля, — сказала она. — Он ни в чем не виноват. Это я.
Она говорила так, будто брала на себя вину за разбитую чашку, а не за разрушенную жизнь.
— Мы любим друг друга, — продолжала она. — Так бывает. Ты сильная, ты справишься. Ты всегда со всем справлялась.
Она смотрела на меня без ненависти. С жалостью. Как на что-то устаревшее, вышедшее из строя.
Я посмотрела на них. Они стояли, держась за руки, в центре моей гостиной. Двое предателей. Два самых близких мне человека. И я поняла, что они давно уже были заодно. Вся эта игра в «дружбу» и «благодарность» была спектаклем. Они ждали. Ждали, когда я все узнаю. Они даже не особо скрывались.
— Это мой дом, — сказала я, обращаясь к ней. — Пошла вон отсюда.
— Квартира куплена в браке. У Андрея здесь такая же доля, как и у тебя, — спокойно парировала она. — И он попросил меня остаться.
Это был мат в три хода. Она не просто увела у меня мужа. Она собиралась выжить меня из моего собственного дома.
***
Следующие несколько недель были сюрреалистическим кошмаром. Андрей подал на развод. Он остался жить в квартире. И она осталась вместе с ним. Я спала в детской, в комнате нашего взрослого сына, который, к счастью, учился в другом городе. А они спали в нашей спальне.
Я слышала их смех по вечерам. Я чувствовала запах ее духов в коридоре. Она готовила ему завтрак на моей кухне, в моей посуде. Она не скандалила. Она была подчеркнуто вежлива. Она вела себя не как любовница, а как новая, законная хозяйка, которая терпит в своем доме неприятную квартирантку.
«Оленька, я тут твою кастрюлю взяла, ты не против?»
«Оленька, Андрей попросил твой синий свитер не стирать, он ему колется, оказывается».
Она медленно, методично стирала меня из моего же пространства. Из моей жизни.
Андрей со мной почти не разговаривал. Он общался через нее.
«Катя сказала, что ты опять забыла полить цветы».
«Катя просила передать, что в субботу к нам придут гости».
«К нам». Не «ко мне». «К нам».
Я ходила на работу, возвращалась, запиралась в своей комнате и выла в подушку. Я звонила сыну, врала, что у нас все хорошо. Я пыталась поговорить с родителями, но как им это объяснить? Моя несчастная, спасенная сестренка…
Я говорила с подругами. Они ахали, сочувствовали, советовали «собрать вещи и уйти с гордо поднятой головой».
Уйти? Куда? Оставить им все, что я создавала двадцать лет? Этот дом, в котором каждая трещинка была мне родной? Нет. Я не могла. Это был бы слишком щедрый подарок.
Я пошла к юристу.
— Квартира делится пополам, — подтвердил он. — Вы можете подать на выселение вашей сестры как третьего лица, но пока ваш муж зарегистрирован здесь и согласен на ее проживание, это почти невозможно. Выход один: продавать квартиру и делить деньги. Или выкупать его долю.
Выкупать. У меня не было таких денег.
Однажды вечером я сидела на кухне. Они были в комнате, смотрели какой-то фильм. Я услышала, как Катя сказала: «Андрюш, ну может, хватит уже? Ну пусть она съедет. Снимет себе что-нибудь. Мы же не можем так вечно жить. Это неловко».
«Неловко». Ей было неловко.
В тот момент во мне что-то сломалось. Заморозка прошла. Вместо нее пришла ярость. Холодная, белая, очищающая ярость. «Ты сильная, ты справишься». Да, Катя. Я справлюсь.
***
На следующий день я взяла на работе отпуск. Я начала действовать. Я перестала быть жертвой. Я стала охотником.
Я наняла частного детектива. Не для того, чтобы следить за мужем. А для того, чтобы найти Виталия. Ее бывшего мужа-тирана.
Детектив нашел его за три дня. Он жил в соседнем городе, перебивался случайными заработками, пил. Я поехала к нему. Я сидела в грязной, прокуренной кухне и смотрела на опустившегося, но все еще сильного мужика с тяжелыми кулаками.
— Чего тебе надо? — спросил он, с подозрением глядя на меня.
— Я сестра Кати. Бывшая.
Он усмехнулся.
— А. Спасительница. Ну и как? Благодарна она тебе?
— Она живет с моим мужем. В моем доме.
Он расхохотался.
— Я так и знал! Я же говорил, что она — змея! Благодарности от нее не жди. Она только брать умеет.
— Она подала на вас в суд? За побои? — спросила я.
— Пыталась, — он махнул рукой. — Ума не хватило. Заявление забрала.
— Почему?
— Да потому что сама виновата была! — рявкнул Виталий, стукнув кружкой по столу. — Она думает, я не знаю, с кем она крутила шашни, пока я на вахте горбатился? Она думает, я не видел, как она строит глазки моему же лучшему другу? Она меня провоцировала, понимаешь? Специально! Чтобы потом жертвой прикинуться!
Я слушала, и мозаика в моей голове начала складываться в уродливый, но логичный узор. Катя, вечная «жертва». Она не просто убегала от тирана. Она создавала себе образ, который позволял ей манипулировать и получать желаемое. Жалость. Сочувствие. А теперь — и моего мужа.
— У вас остались… доказательства? — спросила я, и сердце забилось чаще. — Ее переписки? Фотографии?
— А то! — он хищно улыбнулся, почуяв свою выгоду. — Все на старом телефоне осталось. Я ждал, думал, пригодится.
Я заплатила ему. Не много. Ему хватило на несколько ящиков дешевой водки. А мне — на то, чтобы купить ключ к своей свободе. Он перекинул мне на флешку целый архив. Десятки фотографий, где моя «несчастная, забитая» сестренка кокетливо обнимала чужих мужчин. Скриншоты ее переписок, полных флирта и двусмысленных обещаний. Она не была жертвой. Она была хищницей, которая умело притворялась овечкой.
Вечером, когда я вернулась домой, Андрей встретил меня в коридоре.
— Где ты была? — спросил он. Впервые за долгое время в его голосе было беспокойство.
— Ездила по делам, — ответила я, снимая пальто. — Кстати, у меня для тебя и твоей… Кати… небольшой сюрприз.
Я прошла в гостиную. Катя сидела на диване, поджав ноги, и читала журнал. Она подняла на меня глаза, и в них было плохо скрываемое раздражение.
Я молча достала из сумки ноутбук. Вставила флешку. Развернула экран к ним.
— Я тут решила немного покопаться в прошлом твоей новой любви, Андрей, — сказала я. — Помнишь, ты говорил, что она такая беззащитная? Что ей столько пришлось пережить? Так вот. Полюбуйся.
Я начала щелкать по фотографиям. Одна за одной. Вот Катя целуется с каким-то мужчиной на корпоративе. Вот она в обнимку с другим в баре. Вот скриншот ее переписки с тем самым «лучшим другом» Виталия. «Скучаю по тебе, котик. Этот мой опять на вахту свалил, приезжай».
Катя вскочила. Ее лицо было белым, как мел.
— Где… где ты это взяла? — прошипела она.
— Какая разница? — я посмотрела на Андрея. Он сидел, не отрывая взгляда от экрана. Его лицо, такое уверенное и самоуверенное последние месяцы, начало медленно сползать, как маска. — Ты видишь, Андрей? Видишь, кого ты привел в наш дом? Кого ты защищал? Она не жертва. Она — профессиональная плакальщица. Она всю жизнь так живет. Находит сердобольных дураков, которые готовы ее спасать, и вьет из них веревки. Сначала Виталий, теперь — ты.
Андрей молчал. Он просто смотрел на фотографии. В них была не та Катя, которую он знал. Не хрупкая, благодарная девочка. А вульгарная, расчетливая женщина.
— Это… это все ложь! — закричала Катя. — Подделка! Она мстит!
— Проверим? — я улыбнулась. — Я могу выложить это все в интернет. На твою страницу. На страницу цветочного салона, где ты работаешь. Думаю, твоим клиентам будет интересно узнать, какая ты на самом деле «хрупкая фиалка».
Катя посмотрела на Андрея, ища поддержки. Но он не смотрел на нее. Он смотрел на экран. В его глазах я увидела то, чего ждала все это время. Брезгливость.
— Андрей… — начала она, ее голос дрожал.
— Замолчи, — сказал он, не глядя на нее.
Он встал. Подошел ко мне.
— Удали это.
— С чего бы? — я усмехнулась. — Это мой единственный козырь.
— Я ухожу, — сказал он. — Прямо сейчас. Я съеду. И она съедет вместе со мной. Оставь квартиру себе. Просто. Удали. Это.
Он не просил. Он предлагал сделку. Он готов был отдать мне дом, отдать все, лишь бы я не делала эту грязь достоянием общественности. Не потому, что защищал ее. А потому, что защищал себя. От позора. От осознания того, каким слепым, каким наивным идиотом он был.
***
Они съехали на следующий день. Быстро, молчаливо, как воры. Я стояла у окна и смотрела, как Андрей выносит их вещи в машину. Катя сидела на переднем сиденье, ссутулившись. Она ни разу не подняла головы.
Когда машина скрылась за поворотом, я закрыла за ними дверь. Прошлась по своей квартире. Она была моя. Снова. Тихая, пустая, свободная. Я подошла к кровати в нашей бывшей спальне. Легла на нее и впервые за год разрыдалась.
Это были не слезы горя или обиды. Это были слезы опустошения. Я победила. Я вернула себе свой дом. Я уничтожила их. Но какой ценой? Я превратилась в них. В расчетливого, жестокого манипулятора. Я использовала самые грязные методы. Я копалась в чужом белье. Я шантажировала. Я выиграла войну, но потеряла в ней часть себя.
Спустя месяц я сидела в кафе. Одна. Я пила кофе и смотрела в окно. Мой телефон зазвонил. Андрей. Я долго смотрела на его имя на экране. Потом ответила.
— Что тебе нужно?
— Оля, прости меня, — сказал он. Голос был уставший, надломленный. — Я был идиотом.
— Да, — согласилась я. — Был.
— Я с ней расстался. Я не смог. После того, как… ну, ты поняла. Я смотрю на нее и вижу… все то, что ты показала. Я не могу ей верить. Я никому не могу. Можно я… можно я приеду? Просто поговорим?
Я молчала, глядя на круги, которые оставляли на стекле капли дождя. Часть меня, та старая Оля, хотела сказать: «Приезжай». Хотела простить. Вернуть свою тихую, предсказуемую жизнь.
А другая часть, новая, родившаяся в боли и предательстве, смотрела на свое отражение в темном стекле и понимала, что обратной дороги нет. Нельзя склеить разбитую чашку так, чтобы не было видно трещин.
— Нет, Андрей, — сказала я тихо. — Не нужно. Развод в силе. Забирай свои вещи, когда тебе будет удобно. Ключи оставь у консьержа.
Я повесила трубку. И не почувствовала ничего. Ни злорадства, ни облегчения. Просто… точку.
Я победила. Я осталась одна в своей тихой, отвоеванной заводи. Я была сильная. Я справилась. Вот только я до сих пор не знала, радоваться этой победе или оплакивать ее. Ведь спасая свою жизнь от пожара, который устроили самые близкие мне люди, я сама сгорела в нем дотла.
