Квартиру Екатерина Сергеевна купила тихо — как делают взрослые женщины, у которых никто никогда ничего не спрашивает. Ни совета, ни мнения, ни благословения. Просто взяла ипотеку на двадцать лет и подписала, глядя в глаза уставшей тётке в Сбербанке, с фразой:
— Всё равно быстрее сдохну, чем отдам кому-то ключи.
Квартира была в чудовищном состоянии. Сырость, облезлые стены, перекошенный линолеум с пятнами, которые не возьмёт даже доместос, и балкон, на котором явно кто-то или умер, или хранил строительные отходы времён Брежнева. Зато — своя. Бумажка с подписью в её сумке, и никто не скажет: «А ты у мужа спросила?»
Тогда Дмитрия у неё ещё не было. Он нарисовался позже — в тот самый период, когда Катя, вся в пыли и с острым запахом краски под ногтями, таскала гипсокартон на четвёртый этаж без лифта и ругалась матом так, что сантехник из соседнего подъезда нервно курил.
— Помочь? — спросил он, в первый раз, когда они столкнулись на лестничной клетке. Улыбался широко, держал пакет с пельменями и был весь какой-то… гладкий.
— Нет, спасибо, — ответила она. — Мне никто не помогает, и я к этому привыкла.
Дима оказался не только улыбчивым, но и настойчивым. Стал заходить, когда она возилась с плиткой на кухне. Принёс болгарку. Потом — удлинитель. Потом предложил заехать в «Леруа» — «ты ж не потащишь раковину на себе». Через полгода они поженились. Он переехал к ней. С кроватью и двумя подушками.
Сначала Катя думала: везёт. Мужчина с руками, да ещё не пьёт. Потом начала понимать: руки эти исключительно для чесания затылка. Делать что-то — не его профиль. Обои она клеила сама. Сборкой кухни занималась сама. Даже с электрикой возилась сама, потому что он только разводил руками:
— Я не уверен, что в щитке фаза правильная. Это же надо звать кого-то…
— Вот и позови, — устало говорила Катя. — Или хоть погугли.
Вместо этого он звонил матери. И тут на сцену вышла Ольга Петровна. Вечный диагноз в свекровинском воплощении. Квадратные плечи, дорогой пуховик «в форме банки с селёдкой» и вечная фраза:
— Ты бы лучше мужу дала возможность проявиться, а не бегала как лошадь.
Катя, на это, впервые за многие месяцы искренне рассмеялась.
— Ольга Петровна, если б я ждала, пока ваш сын «проявится», я бы до сих пор в подвале жила. Без света.
Пауза. Дима молчал. Он всегда молчал, когда мама и жена начинали меряться ядом.
— А что ты тут натворила? — спросил Алексей, брат Дмитрия, когда в первый раз приехал «посмотреть, как у нас». Сел прямо на новенький диван, крошки от круассана осыпались на обивку.
— Диван какой-то мягкий. Китайщина?
Катя молча подала салфетку. Алексей был тем типом мужчин, которые ничего не покупают, но всё критикуют. Разводился дважды, жил у матери, зато любил давать советы про ремонт.
— Надо было брать софу. Эти диваны через год ломаются.
— Купи мне софу, Лёш, — ровным голосом сказала Катя. — А то что-то я сама не догадалась.
— Да ладно, шучу, — и снова хлопнул по спинке, как по корове. — Главное, что у вас теперь семейное гнездо. Обживайтесь.
«Семейное гнездо» — эта фраза врезалась в уши, как зубная бормашина. Катя всё ещё помнила, как сидела в этой квартире с налитыми венами на руках от шпателя, пока её «семья» жила отдельно. Пока она обивала пороги управляющей, чтоб ей подключили воду. Пока ночами обкладывала проводку гофрой и читала форумы по ремонту санузла.
Никакой «семьи» в это время рядом не было.
— Ну и что ты теперь выдумываешь? — Ольга Петровна ехала в маршрутке рядом, расставив локти, как генералиссимус. — Нормальные люди живут вместе, ты что, против родных мужа?
— Родных мужа — не ко мне. Я квартиру покупала одна. До того, как он вообще появился в моей жизни.
— Ты что, на себе крест ставишь? Думаешь, будешь одна в четырёх стенах? Холодильник тебе пиво поднесёт?
— А ваш сын — поднёс? — резко обернулась Катя. — Я ему год полку прошу повесить. Уже сама повесила. Причём на два дюбеля, если интересно. Надёжно.
Ольга Петровна фыркнула.
— Ты слишком много себе позволяешь. А у него, между прочим, депрессия. Ты бы с ним мягче…
Катя молчала. У неё в голове тихо зазвенело. Вот он, момент. Не громкий, не крикливый, но решающий. Где понимаешь: или ты сдаёшь позиции — и в твоей квартире завтра поселится ещё и брат, а потом его собака, и потом эта мама с кастрюлями, или ты начинаешь драться. По-взрослому.
И Катя решила: пусть лучше одна. Но в своей крепости.
Вечером она вернулась домой и обнаружила на вешалке два новых пальто. Женское — Ольги Петровны. И какое-то странное мужское, чужое.
На столе стояла миска с салатом. Без лука. «Они приехали заранее», — мелькнуло в голове.
— Мы тут пока временно, — бодро сказал Дима. — У Лёшки трубу прорвало, маме на даче холодно. Неделю-две, и всё.
Катя кивнула. Улыбнулась. Подошла к шкафу. Достала папку. Вынула копию договора купли-продажи.
— Завтра утром все трое должны быть вне квартиры. И ты тоже. Если не уйдёте — вызову полицию. И подам на развод. А дальше — суд. Бумаги есть. Всё у меня.
Она положила документы на стол. Села напротив. И впервые за полгода сказала вслух:
— Это моя квартира. И в ней будет порядок.
***
— Ты опять без тапок ходишь, Димочка? — ласково запела Ольга Петровна с кухни. — Катя, ну скажи ему, а? Полы ж холодные! Или у тебя тут тёплые, как в пятизвёздочном отеле?
Катя вжалась в дверной косяк и молчала. У неё дрожали пальцы, но не от холода — от бессилия. С кухни доносился запах пережаренного лука и чего-то мясного. Их новая серая вытяжка, за которую она платила тринадцать тысяч, теперь вся в жирных пятнах — Ольга Петровна «тушила гуляш».
— Катя, а что ты сделала с ванной? Это же мрамор? — удивлённо спросил Алексей, брат Дмитрия, выныривая из туалета с зубной щёткой в руке. — Ну ты даёшь, конечно. Мы когда у мамы ремонт делали, нам мастер сказал: мрамор — это капризно, на любителя. А тут прям музей какой-то.
— Это не музей, — коротко ответила Катя, — это мой дом.
— Ну, как сказать, — пожал плечами Алексей. — Ты же с Димкой в браке? Значит, общее имущество. Иначе зачем женились?
Катя не ответила. Пошла в спальню, закрылась и села на край кровати. Это была её гордость — светлое, просторное помещение с удобной кроватью, которую она заказывала ещё до свадьбы. Долго копила, потом выбирала матрас, ламели, покрывало… А теперь там валялась чья-то кофта, мужская, и пакет из «Магнита». Пахло чужим.
«Спокойно. Это пройдёт. Они просто в гостях. Просто немного застряли. Уйдут…»
Дмитрий вошёл в комнату без стука и сел рядом.
— Катюш, ты чего опять завелась? Ну мама поживёт немного, ну Лёха с ночёвкой — что такого? Мы ж одна семья. Ты ж не против?
— Одна семья? — переспросила она, глядя на него. — А ты где был, когда я с прорабом ругалась, потому что он стены перепутал? А когда деньги на окна закончились? А когда я на полу спала, потому что кровать доставили на три недели позже?
— Ну я работал. Ты ж сама сказала — «не мешай».
— И ты понял буквально. И не мешал. Ни деньгами, ни руками, ни словом. А теперь все ваши ботинки стоят в моём коридоре.
Дмитрий встал, оглядел комнату.
— Ты какая-то нервная стала. Мама говорит — с характером ты у нас, это да. Может, тебе к врачу сходить? Или попей что-нибудь успокоительное…
Катя встала и резко хлопнула по тумбочке:
— Ещё одно слово — и я вызову полицию. Ты и твои родственнички покинете мою квартиру сегодня.
— Ага, вызови, — усмехнулся он. — Скажи, что муж живёт в своей квартире. Смешно же.
— Это не «своя»! Я купила её до свадьбы! На свои! И ни одна копейка отсюда не ваша!
Дмитрий посмотрел на неё с удивлением, потом снисходительно хмыкнул:
— У тебя, кажется, начался климакс. Гормоны шалят. Поговорим, когда успокоишься.
Он вышел, а Катя закрыла дверь на щеколду. В груди билось что-то злое, ядовитое, горькое. Хотелось рвать обои, швырять посуду, кричать.
«Ну и кто ты тут теперь, хозяйка?»
А может, уже никто.
Катя открыла ноутбук. В закладках всё ещё была вкладка: адвокат по семейным делам. Она щёлкнула по ссылке. Затем — ещё одна: судебная практика раздела имущества, если квартира куплена до брака.
И впервые за месяц она улыбнулась — хищно.
***
Судья была женщина лет пятидесяти с пронзительным взглядом и маникюром «не до шика, но ухожено». Она листала бумаги с видом человека, который уже всё понял, но формальности требует соблюдать.
— Квартира приобретена истицей до вступления в брак. Финансового участия ответчик не принимал. Это подтверждают и выписка из банка, и договор купли-продажи, — сухо проговорила она, не глядя на Дмитрия.
Он переминался с ноги на ногу. В костюме с чужого плеча, с виновато-растерянным видом. А Катя сидела прямо. В строгой синей блузке, с гладко зачёсанными волосами. Внутри всё дрожало, но она держалась. Потому что теперь нельзя иначе.
— Кроме того, в ходе заседания были предоставлены доказательства оскорбительного поведения ответчика и его родственников по отношению к истице, — продолжала судья. — Решение: квартира остаётся в единоличной собственности Екатерины Сергеевны…
Катя на секунду зажмурилась. Не от радости — от облегчения.
Вещи Дмитрия были сложены в два пакета из «Пятёрочки». Третий — с его документами и зарядкой. Всё стояло у двери, как она и пообещала.
Он пришёл вечером. Без звонка. Вошёл привычно, как будто всё по-старому.
— Катя, ты серьёзно? — Он посмотрел на пакеты. — Это что, ты прям вот так?
— Ключи оставь, — спокойно сказала она, указывая на полку. — Остальное забери с собой.
— Ты с ума сошла. Я же всё это время… мы же были… ну ты понимаешь, — лепетал он. — Мама просто… переборщила. Я — ни при чём!
— Ни при чём ты был всё время. Ни в чём, — отрезала она. — Особенно — в этой квартире.
Он поднял глаза, в них была жалость. К себе, конечно.
— Ну и что теперь? Ты одна будешь? Думаешь, это счастье — с кастрюлями и новыми обоями в гордом одиночестве?
— Лучше одна в чистом доме, чем с вами — в чужом аду, — сказала Катя и открыла дверь. — Удачи, Дмитрий. И передай маме, что я вытерла вытяжку. А ковёр, который она испачкала гуляшом, сдала в химчистку. С её карточки.
Он вышел. Молчал. Даже не хлопнул дверью.
Катя осталась в прихожей одна. Было тихо. Даже слишком.
Она прошла по комнатам. Квартира дышала её руками: краской, ламинатом, скрипучими ящиками, которые она сама подгоняла, потому что «мастер» исчез с авансом. Это был её труд. Её жизнь.
На кухне вскипел чайник. Катя села, налила себе чай. Впервые за долгое время она не чувствовала гнева.
Только пустоту. Но в этой пустоте — начало чего-то нового. Без мужика на диване. Без вечной критики свекрови. Без «а давай Лёшка у нас переночует».
Скоро будет сложно. И, может, одиноко. Но это будет её одиночество. В её квартире.
А значит — всё правильно.
