Когда Ирина открыла глаза в это утро, первым делом заметила — солнце как будто задержалось на их балконе дольше обычного. Лучи полосами падали на кафель, пахло кофе и чуть-чуть гелем для бритья — это Дима уже встал, брился. Было тихо, уютно и в этом уюте прятался такой обман, что она потом ещё долго будет бояться воскресений.
— Дим, а давай в Сочи, а? — лениво позвала она, щурясь от солнца. — Я накопила немного, можем взять хорошие билеты и не в августе, как дураки, а в середине июня, пока нет толпы. Или хочешь за границу? У тебя же там что-то капнуло от проекта?
Дмитрий высунулся из ванной с пеной на щеке и, словно услышав что-то совершенно постороннее, переспросил:
— Что?
— Отпуск, Дима. От-пуск. Море, чурчхела, бесцельно лежать под зонтами, орать на чайку, если она стащит чипсы… мечта.
Он хмыкнул и исчез обратно, не ответив. Побрился. Обсох. Пришёл на кухню. В белой футболке и с какой-то странной тенью под глазами.
— Ир, ты же знаешь, у меня сейчас проект горит. И с деньгами не то чтоб… очень. Давай лучше просто по даче. Кукушка, берёзы и комары, всё как ты любишь.
— Комары у тебя под кожей, Дим, — буркнула Ирина, откидываясь на спинку стула. — Ничего, с кем не бывает. Тогда хоть сделай мне кофе как человек. С ванилью. С любовью. И чтоб пенка, как ты умеешь.
Дмитрий машинально закивал и полез в кофемашину. А потом зазвонил телефон.
Ирина вздрогнула: никто не звонил так рано в воскресенье. Незнакомый номер. Дмитрий взглянул и отвернулся к окну. Но через секунду всё равно взял трубку.
— Привет… Ну, можно сказать и так. Нет, нет… Не надо приезжать. Я сам всё решу. Да, Ирка рядом. — И тише, — Ты с ума сошла?.. Нет, я сказал — нет. Всё.
Он повесил. И пошёл мыть чашки, будто только что говорил с оператором связи, а не с человеком, который испортил ему день.
— Кто это был? — спросила Ирина, уже чувствуя, как в желудке закручивается холодная петля тревоги.
— Ошиблись номером, — слишком быстро ответил Дмитрий. — Или коллекторы. Они сейчас с новыми уловками, ты не обращай внимания.
— Угу, — тихо протянула она, глядя ему в спину. — А что, у тебя долги?
Он обернулся. В глазах — раздражение, но сдержанное.
— Ир, не начинай, ладно? Я взрослый мужик. Сам разберусь. Всё нормально. Пей кофе.
Через два часа на пороге появилась Елена. Сестра Дмитрия. Та самая, которая когда-то пришла в её день рождения с мясным салатом в авоське, но без подарка, потому что «и так как дома себя чувствует».
— Ирочка, привет! — звонко пропела она и полезла обниматься. — Ты не против, если я у вас поживу недельку? Мне сейчас в городе надо быть — у меня сделка с одним клиентом. Квартира сдается, а гостиницы дорого.
Ирина замерла.
— А ты разве не в Сочи сейчас живёшь?
— Так у меня квартира осталась в Москве, на Рижской. Но она пока сдана. Ну, чо ты как чужая, а? Я же с вами, как в семье. Правда, Дим?
Дмитрий молчал. Он просто повернулся к холодильнику и начал методично доставать сыр, яйца и зелень, как будто собирался воскресным утром сварганить омлет для маленького французского кафе. Только это кафе было заражено какой-то внутренней плесенью.
— Я не против, — медленно сказала Ирина, глядя на мужа. — Но у нас одна спальня. Придётся тебе на диване, Лена.
— Да хоть в ванной, — фыркнула та. — Главное — у вас, родные мои.
Ирина всё утро не могла понять, почему у неё сжимается грудь. Ощущение было такое, как будто ты стоишь босиком в собственной ванной, а под ногами вдруг хрустит лёд. И этот лёд — не вода, это ты просто не знала, что под кафелем — пустота.
Вечером она нашла Диму на балконе. Он курил, хотя обещал бросить год назад.
— Она надолго? — спросила Ирина.
— Пару дней. Не больше. — Он не обернулся.
— Ты точно в порядке, Дима?
— Да.
— Ты странный. И она странная. Вы оба странные. Такое ощущение, что вы мне что-то не договариваете. Как будто я — последняя, кто узнает, что пожар уже был.
Он затушил сигарету. Молча. Потом обернулся и сказал:
— Ир, у тебя просто паранойя. Перестань выдумывать.
— Тогда докажи. Посади меня. Посмотри в глаза. Скажи — всё хорошо.
Он сел рядом. Посмотрел. Долго.
— Всё хорошо.
Ирина вдруг поняла: когда мужчина долго смотрит перед тем, как солгать — он не играет в убедительность. Он прощается с доверием.
Через день, вернувшись с работы, она застала на кухне спор Елены и Дмитрия. Её присутствие никто не заметил.
— Ты должен был отдать, — громко шептала Елена. — Я не шучу, Дима. У меня документы. У меня подпись. Всё по закону.
— Я сказал, сейчас не время! — зло ответил он. — Ты что, хочешь, чтобы Ирина узнала?
— Она и так узнает. Через неделю. Когда срок истечёт.
— Я думал, ты — человек. А ты…
— Я человек. Который дал тебе два миллиона! Под залог этой квартиры. И теперь — прости, милый братец, — мне тоже есть, где жить. Хочешь — предложи Ирине самим съехать. Или я вызову приставов.
Ирина вжалась в стену. У неё зазвенело в ушах. Квартира? Эта? Под залог? Что за…
Она медленно отступила назад, надела куртку, вышла и пошла по улице. Не помня, как.
Как в плохом сне, где ты не можешь проснуться, потому что сон — это и есть твоя жизнь.
Поздно вечером, заварив себе валерьянки, она впервые в жизни залезла в шкаф и начала перебирать документы мужа. Там было всё: справка о кредите, расписки, договор с Еленой, копия завещания на бабушкину квартиру. Всё в одной папке. С надписью «архив».
Оказывается, её уютное гнездо три года назад было отдано под залог, чтобы…
Ирина вздрогнула, читая строку.
«…на лечение гражданки Черновой Юлии, сумма займа — 2 000 000 руб., срок возврата — 5 лет».
Юлия. Бывшая. Старая любовь, от которой Дмитрий вроде как ушёл к ней.
Дмитрий не просто соврал. Он пожертвовал её домом ради женщины, которая даже не была ему женой.
А она — ни сном, ни духом. Ни намёка. Ни полслова.
Только лучи на балконе и кофе с пенкой.
— Дим, проснись, — она стояла над ним в два часа ночи, с зажатой в руке папкой.
— Что случилось?
— Расскажи мне про Юлю. И про долг. И про эту квартиру. И сделай это быстро, потому что если ты сейчас опять скажешь «всё нормально», я разобью тебе лицо этой папкой.
Он сел. Уткнулся в руки. И сказал:
— Я надеялся, что она не заявит права. Она обещала.
— Ты заложил наш дом. Ради бывшей. Не сказал мне. И думал, что пронесёт?
— Да. Прости.
Ирина молчала долго.
А потом сказала:
— А я надеялась, что ты — мужчина. А оказалось — ты просто надежда.
Он остался сидеть. Она ушла спать на диван.
И заснула с мыслями о том, что утро уже не будет солнечным. Даже если окно будет на юг.
***
Дверь хлопнула перед её носом — почти театрально. Без крика, без скандала. Всё уже случилось. Всё уже решили. Без неё.
Ирина стояла с распахнутым ртом и дурацким пакетом из «Перекрёстка» в руках. Пакет, разумеется, порвался. Виновато выкатился огурец — словно сказал: «Извините, я не при чём».
Она не плакала. Пока. У неё было странное ощущение: будто кто-то выдернул ковер из-под её жизни, но она, по инерции, ещё стояла на ногах. Только вот теперь надо было выбрать — или упасть, или шагнуть сама. Пауза длилась вечность. Соседка снизу, старая Марья Тимофеевна, приоткрыла дверь и с подозрением выглянула.
— Опять ссора? — спросила она, как будто задалась целью выдать «Хроники падения чужих браков». — Только вы не орите, Ирочка, у меня давление.
Ирина даже не ответила. Просто кивнула и пошла вниз, по лестнице. Раз-два-три… восемь ступенек до пролёта. Пауза. Потом ещё восемь. И внизу — чужой воздух. Как будто мир теперь стал другим. Резким, враждебным.
Телефон вибрировал в кармане. Дмитрий. Конечно. Писал, не звонил. Вот же трус.
«Не надо устраивать сцен. Мы поговорим вечером».
Мы поговорим вечером? — хотелось разбить этот чёртов телефон об асфальт. Ты, блин, перепутал, Димочка. Это не мелкая бытовая ссора. Ты меня, мать твою, выселил!
Она не стала звонить. Знала себя. Если позвонит сейчас — разнесёт всё. Себя, его, телефон, и, возможно, пару столбов на районе.
Такси. Гостиница. Или… Или Оля.
— Что значит, тебя выгнали? — Ольга, её школьная подруга, смотрела так, будто Ирина только что сказала, что она стала буддийским монахом и теперь живёт в монастыре под Костромой.
— Официально — «изменилась собственность, прошу покинуть помещение». Неофициально — «пошла вон, дура, ты нам больше не нужна».
— И Димка там был?
— Нет. Только Елена. С ключами. И с чайником. Она мне дверь открыла, как будто я домофон звонила. И в лицо — «Живи, где хочешь».
Ольга молчала. Потом села рядом, налила ей чай.
— У меня есть подозрение, — наконец сказала она, — что ты сейчас не чай хочешь, а молоток. Чтобы кое-кому по голове… ну, ты поняла.
Ирина горько усмехнулась.
— Уже не хочу. Поздно. Всё уже произошло. Он знал. Он всё это время знал. Три года, Оль. Мы вместе обои клеили, диван выбирали, телевизор на стену вешали. Он сверлил, я держала. А оказалось, всё это время я жила в чём? В холле Елены?!
— А ты думаешь, он это специально?
— Конечно, специально. Он думал, что она забудет. Что он выплатит. Или что — я не узнаю? Ну не урод ли?
Ольга кивнула.
— Урод. Но знаешь, что самое обидное?
— Что?
— Что у него даже не хватило яиц тебе сказать. Хоть бы напился, признался, разревелся. Но нет. Молчал. Потому что слабак.
На следующий день Ирина пришла на работу. Как в вакууме. Сидела за компьютером, глотая чай, уставившись в Excel, который делал вид, что он важнее всех личных драм мира.
Коллеги шептались — у Ирины всегда было лицо «как с обложки». Сейчас оно было «как после обложки».
Под вечер позвонил он.
— Ир, давай поговорим.
— Поздно. Ты уже всё сказал, только не ртом, а поступками.
— Я не хотел… Я думал, что справлюсь. Что всё решу. Это… это не так, как ты думаешь.
— Правда? А как? Ты хотел сдать нас в аренду?
Он молчал. Потом снова начал:
— Я взял в долг. Давно. Тогда была другая ситуация. Я был один. Я не думал, что всё вот так…
— Ты был не один. У тебя уже был я.
— Я не хотел тебя втягивать.
— Серьёзно? А в ипотеку ты бы меня втянул? А в ремонт? А в детей?
— Ир, я люблю тебя.
Она засмеялась. Тихо, без радости. С таким звуком смеются те, кому уже нечего терять.
— Любишь? А я тебя уже нет. Потому что ты меня предал, Дима. Даже не с бабой. С твоей правдой.
Вечером ей позвонила Елена.
— Ир, я не хотела, чтобы так получилось.
— Правда? А как ты хотела? Чай с печеньками? Может, ещё тапочки мне выставила бы?
— Я дала ему пять лет. Я его предупреждала. Он обещал, что вернёт деньги. Я тоже в положении, Ир. У меня ипотека, ребёнок в частной школе. Я не могла больше ждать.
— А я тут при чём?
— Ты не при чём. Но квартира — моя. Юридически. По договору. Я не могу её тебе оставить. Даже если бы хотела — муж против. Это не из вредности, это… Это просто жизнь.
— Елена, — тихо сказала Ирина. — А ты знаешь, каково это — стоять у своей же двери, за которой уже не ты?
Молчание. Долгое, тяжёлое.
— Прости.
— Не смогу.
Ирина отключилась. Пошла в ванную. Умылась. Села на диван.
Нового дома у неё пока не было. Не было даже старого. Но было одно: чувство, что всё только начинается.
***
— Ты что, жить у Ольги собралась? — Дмитрий стоял в дверях кафе, как нерешительный мужчина перед ювелирным: вроде и пришёл, но знает, что денег нет.
Ирина не сразу его узнала. Он скинул килограмма три за неделю, и носил теперь ту самую куртку, что вечно валялась в прихожей — ту, про которую она говорила: «Выкинь уже, как бомж».
— А какие есть варианты? Ты же свою долю уже раздал, а чужую — не предложил. Или теперь, как герой, вернулся меня спасать?
— Ир, — он сделал шаг ближе, — у меня нет цели с тобой воевать.
— А у меня нет цели — жить на вокзале. В этом у нас разногласие.
Кафе было почти пустым. За окном хлюпала мартовская слякоть, а внутри пахло кофе и обманом. Дмитрий сел напротив, аккуратно, будто боялся разлить что-то невидимое между ними.
— Я всё обдумал, — сказал он. — Я… оформляю кредит. Я отдам ей деньги. И мы вернём квартиру.
— Мы?
Он опустил глаза.
— Ладно. Ты. Ты вернёшь. Только ты.
Ирина выдохнула. Молча. Хотела закурить — давно бросила, но сейчас хотелось. Вместо этого взяла стакан воды и сделала глоток.
— Знаешь, что смешно? — тихо произнесла она. — Я ведь раньше думала, что предательство — это когда с другой. Когда обман, страсть, гостиницы по часам, духи на воротнике. А оказалось — предательство тише. Оно в бумажках. В подписанных договорах. В молчании.
— Я не хотел… Я правда не думал, что она это сделает.
— Конечно, не думал. Как и в школе не думал, что двойку поставят. Ты вообще никогда ничего не думал. У тебя вместо решений — надежда, что «пронесёт».
— Я просто хотел помочь. Тогда. Пять лет назад. Она умирала, Ир…
— Она — это твоя бывшая. А я — это кто?
Он замолчал. Она кивнула. Всё. Ответ получен.
Через неделю они встретились втроём. На нейтральной территории — в нотариальной конторе.
— Ты уверена? — спросила Елена, когда подписывала документ о продаже. — Я могу… ну, временно… хотя бы…
— Не надо, — перебила Ирина. — Я не хочу возвращать себе квадратные метры. Я хочу вернуть себе себя.
Елена смотрела растерянно. В этот момент она уже не выглядела зловещей хранительницей чужих ключей. Просто женщина. Уставшая. Приземлённая. С ипотекой, мужем, ребёнком и багажом из сделанных не в тех местах ставок.
Дмитрий молчал. В этот раз — правильно.
Через два месяца Ирина уже жила в новой квартире — съёмной, маленькой, с кривым потолком и без занавесок. Но она была её. Своей не по документам — по выбору.
Каждый вечер она включала радио, ставила чайник и садилась у окна. Не ждала. Не надеялась. Просто — была.
Однажды ей пришло письмо. От Елены.
«Я знаю, ты меня не простила. Я бы, наверное, тоже не смогла. Просто хочу сказать: ты — сильная. И если что — я рядом. Без ключей».
Она не ответила. Не потому что злилась. А потому что не знала, что сказать.
В июне, в пятницу вечером, ей позвонил Дмитрий. С неизвестного номера. У неё не было его контакта — удалила. Но голос узнала сразу.
— Привет. Ты как?
— Лучше.
— Я думал… может, встретимся?
— Для чего?
— Просто поговорить.
— Ты всё уже сказал. И я тоже.
— Ир… — он замолчал. — Я хочу начать сначала.
Она прижала трубку к уху. Слышала, как кто-то смеётся на заднем фоне. Наверное, его коллеги. Или просто прохожие.
— А я — нет, Дим. Я не хочу начинать сначала. Я хочу идти дальше.
Он замолчал. Секунда. Две. Потом короткое:
— Понял. Пока.
Она выключила телефон. Сделала глоток холодного чая. И впервые за долгие месяцы — улыбнулась.
Никаких сцен, слёз, возвращений. Только один человек в комнате. Один чайник. И целая жизнь впереди.
