— Валентина Петровна, может, хватит уже? — Елена не выдержала и обернулась от мойки. — Четвертый раз за час заходите проверять!
Свекровь стояла в дверном проеме кухни, скрестив руки на груди. Седые волосы аккуратно уложены, спина прямая — даже дома она выглядела как главврач на обходе.
— А что тут проверять? — холодно отозвалась она. — Тарелки грязные с утра стоят, на плите — разводы, холодильник не размораживался месяц.
— Я работаю! У меня дедлайн сегодня!
— Работа… — Валентина Петровна презрительно хмыкнула. — Картинки в компьютере рисовать — это теперь работа называется?
Елена сжала зубы. Полгода замужества, полгода этих уколов. Каждый день одно и то же. То прическа не та, то одежда не такая, то готовит неправильно. А если не готовит — значит, ленивая. Если готовит — значит, невкусно.
— Моя работа приносит в семью больше денег, чем Андрей получает, — процедила она сквозь зубы.
— Ах, вот как! — глаза свекрови сузились. — То есть деньги у нас теперь главное? А семья что — побочный эффект?
— Я не это имела в виду…
— А что имела? Что мой сын неудачник, раз жена его содержит?
— Валентина Петровна!
— Не «Валентина Петровна» мне! Я сорок лет людей лечила, пока ты в памперсах бегала! И знаю цену словам!
Елена почувствовала, как в груди все сжимается. Вот опять. Любая фраза превращается в скандал. Любая попытка защититься — в обвинение в неуважении к старшим.
— Извините, — тихо сказала она. — Не хотела вас обидеть.
— Не хотела… — Валентина Петровна покачала головой. — А получается как? Приходит в дом, ничего не умеет, ничего не знает, а туда же — права качает.
В прихожей хлопнула дверь. Андрей вернулся с работы.
— Привет! — крикнул он. — Где мои девочки?
«Девочки»… Елена горько усмехнулась. Если бы он знал, как эти «девочки» друг друга ненавидят.
— На кухне мы, сынок! — отозвалась Валентина Петровна, мгновенно меняя тон на ласковый. — Иди, покушать разогрею.
Андрей появился в дверях — высокий, немного сутулый, с усталыми глазами. Поцеловал жену в макушку, обнял мать.
— Как дела? Не ругались?
— Да какие у нас дела, — вздохнула Валентина Петровна. — Я же мешаю только.
Елена промолчала. Что скажешь? Что да, мешает? Что задыхается она в этой квартире, где каждый ее шаг контролируют? Что хочется иногда просто побыть женой, а не провинившейся ученицей?
— Мам, не начинай, — устало попросил Андрей. — Лена старается. Ты видишь же, как она работает.
— Вижу. В компьютере сидит с утра до ночи. А дом? А семья? А что будет, когда дети пойдут?
— Какие дети? — Елена не выдержала. — У нас денег еще на собственную жизнь не хватает!
— Вот! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Слышишь, сын? Детей заводить — дорого! А я-то думала, семью создают по любви!
— Мам, хватит! — Андрей повысил голос. — Лена права. Сначала надо на ноги встать.
— Встать на ноги… — свекровь покачала головой. — Я тебя одна подняла, без всяких «ног». В девяностые, когда зарплату месяцами не платили. И ничего, выжили.
— Другие времена были, — буркнула Елена.
— Другие? А что, люди изменились? Любовь другая стала? Дети по-другому рождаются?
Елена не ответила. Бесполезно спорить. Валентина Петровна все равно будет права. Она всегда права. Потому что у нее есть главный козырь — она мать. А Елена просто… кто? Чужая.
— Мам, мы пойдем к себе, — сказал Андрей. — Устал я сегодня.
— Конечно, идите. А я тут одна посуду перемою. В свои пятьдесят четыре.
Елена сжала кулаки. Вот опять! Вечное мученичество, вечные упреки. Но промолчала. Взяла мужа за руку и потащила из кухни.
В спальне Андрей тяжело опустился на кровать.
— Извини, — сказал он. — Она не со зла. Просто… привыкла одна все решать.
— Полгода уже привыкает, — устало ответила Елена. — А я что, должна всю жизнь извинения принимать?
— Потерпи еще немного. Она поймет, что ты хорошая.
— А если не поймет?
Андрей посмотрел на жену. В ее глазах стояли слезы.
— Поймет, — тихо сказал он. — Обязательно поймет.
Но в голосе не было уверенности.
Утром Валентина Петровна ушла на дачу. Елена вздохнула с облегчением — наконец-то можно расслабиться. Заварила кофе в турке, включила музыку, села за компьютер в одной футболке. Благодать.
Около полудня зазвонил телефон. Андрей.
— Лен, слушай, у мамы что-то случилось. Соседи звонили — она упала на даче. Скорую вызвали.
Сердце екнуло.
— Что с ней?
— Не знаю. Еду в больницу. Ты… ты можешь тоже приехать?
— Конечно! Где встречаемся?
— В приемном отделении второй городской.
Елена бросила все дела и помчалась в больницу. Нашла Андрея в коридоре — он сидел на пластиковом стуле, уткнувшись лицом в ладони.
— Ну что? — задыхаясь, спросила она.
— Инсульт, — глухо ответил он. — Микроинсульт. Врачи говорят, легко отделалась, но… она такая беспомощная лежит. Не узнает никого.
Елена присела рядом, взяла его за руку.
— Все будет хорошо. Она сильная.
— А если нет? А если… а если она не восстановится?
— Восстановится. Обязательно.
Они сидели молча. Мимо торопились врачи, медсестры. Пахло лекарствами и страхом.
— Можно к ней? — спросила Елена.
— Можно. Только она… она меня не узнает пока.
Валентина Петровна лежала в палате интенсивной терапии. Маленькая, беззащитная, совсем не похожая на ту властную женщину, которая еще вчера читала лекции о жизни. Елена подошла к кровати, взяла ее руку.
— Валентина Петровна? Это я, Лена.
Свекровь открыла глаза. Посмотрела мутно, непонимающе.
— Мама… — прошептала она. — Мама, где ты?
У Елены перехватило дыхание. Валентина Петровна искала свою маму. Ту, которой давно нет. Сильная, непробиваемая Валентина Петровна вдруг стала маленькой девочкой, которой страшно.
— Я здесь, — тихо сказала Елена. — Все хорошо. Я рядом.
Свекровь успокоилась, закрыла глаза.
Следующие две недели Елена практически жила в больнице. Андрей работал — кто-то должен был зарабатывать деньги на лечение. А она сидела у постели свекрови, разговаривала с ней, читала вслух, кормила с ложечки.
Валентина Петровна восстанавливалась медленно. Сначала вспомнила сына, потом себя. А Елену не узнавала долго.
— Кто эта девочка? — спрашивала она у Андрея. — Зачем она здесь?
— Это Лена, мам. Моя жена.
— Жена? — удивлялась Валентина Петровна. — А почему она такая худая? Надо ее кормить.
И Елена кормила — свекровь. Терпеливо, аккуратно. Как когда-то мама кормила ее саму, когда она болела в детстве.
Постепенно память возвращалась. И с ней — понимание того, что произошло.
— Ты… ты за мной ухаживала? — спросила Валентина Петровна в один из дней.
— Да.
— Зачем? Я же… я же к тебе плохо относилась.
Елена помолчала.
— Потому что вы — мама Андрея. А я его люблю.
— И все?
— И все.
Валентина Петровна отвернулась к стене. Плечи у нее тряслись.
— Прости меня, — тихо сказала она. — Я дура старая. Думала, ты у меня сына отнимешь.
— Я не отнимаю. Я хочу стать частью семьи.
— Хочешь?
— Очень.
— А я думала… я думала, что никому больше не нужна.
Елена села на край кровати.
— Нужны. Мне нужны. Я семь лет без мамы живу. И иногда так хочется… хочется, чтобы кто-то поворчал, поучил жизни. По-матерински.
— Я хорошо ворчать умею, — слабо улыбнулась Валентина Петровна.
— Умеете. Это талант.
Они помолчали.
— А дом? Как дом без меня?
— Плохо. Андрей ничего не умеет, я мало что умею. Посуду перебили половину, сожгли кастрюлю, в холодильнике… лучше не смотреть.
— Ужас какой.
— Ужас. Без вас мы пропадем.
— Не пропадете. Научитесь.
— Не хотим учиться. Хотим, чтобы вы домой вернулись и нас воспитывали дальше.
Валентина Петровна рассмеялась. Впервые за две недели.
— Воспитывать я мастер. Это да.
— Тогда идемте домой. Будете нас воспитывать.
Выписали свекровь через неделю. Дома ее встречали как героиню — Андрей цветы купил, Елена торт испекла. Правда, торт получился кривой и немного подгорел, но Валентина Петровна съела два куска и сказала, что очень вкусно.
— Врешь, — засмеялась Елена. — Ужасный торт.
— Не ужасный. Просто… особенный. Зато с любовью.
Первое время было трудно. Валентина Петровна быстро уставала, иногда забывала слова, левая рука плохо слушалась. Но она старалась. И Елена старалась тоже.
— Покажи, как этот фотошоп работает, — попросила свекровь однажды.
— Зачем вам?
— Хочу понять, чем ты занимаешься. Может, и правда это работа, а не баловство.
Елена показала. Валентина Петровна смотрела внимательно, задавала вопросы. Потом покачала головой:
— Сложно. И красиво. И правда работа. Прости, что не понимала.
— Ничего. Я тоже не понимала, как трудно было одной сына растить.
— Трудно. Но ради него — не трудно.
— Понимаю.
Они сидели на кухне, пили чай. За окном шел дождь.
— Лена, а ты детей хочешь?
— Хочу. Но боюсь.
— Чего?
— Что не справлюсь. Что буду плохой мамой.
— Не будешь. У тебя доброе сердце. А остальному научишься.
— Вы поможете?
— А как же. Внуков растить — это моя работа.
Елена улыбнулась.
— Тогда, может, попробуем?
— Попробуйте. А я буду ворчать и учить жизни. Справлюсь.
Через год родилась Вероника. Маленькая, сердитая, точная копия Валентины Петровны. Бабушка была в восторге.
— Посмотри, какой характер! — говорила она, качая внучку. — Настоящая наша девочка!
— Ваша, — соглашалась Елена. — Вредная и упрямая.
— Это хорошие качества. Пробьется в жизни.
Они сидели в детской. Валентина Петровна — в кресле с внучкой на руках, Елена — на диване. Уставшая, но счастливая.
— Знаешь, — сказала свекровь, — я раньше думала, что семья — это когда все одинаковые. А оказывается, семья — это когда все разные, но любят друг друга.
— Мудро.
— В больнице много передумала. Лежишь и думаешь — а что, если умру? Что оставлю? Ворчание? Критику?
— Оставите любовь. И семью, которую помогли создать.
— Помогла?
— Еще как. Если бы не ваша болезнь, мы бы так и жили — в разных углах. А теперь мы настоящая семья.
Валентина Петровна помолчала.
— А ты хорошая девочка, Лена. Я сразу поняла, просто признаться боялась.
— Боялись?
— Что ты уйдешь. Что Андрея заберешь. А мне одной останется.
— Никуда я не уйду. Теперь мы вместе. Навсегда.
— Навсегда?
— Навсегда. Даже если будете ворчать.
— Буду. Это я умею.
— И хорошо. А то скучно без вашего ворчания.
Маленькая Вероника захныкала. Валентина Петровна встала, пошла ее укачивать.
— Тихо, моя девочка. Бабушка рядом. И мама рядом. И папа скоро придет. Мы все рядом. Это самое главное в жизни — чтобы семья была рядом.
Елена смотрела на них — на свекровь с внучкой — и думала о том, как странно складывается жизнь. Полтора года назад она готова была сбежать от этой женщины куда угодно. А теперь не представляет жизни без ее ворчания, без ее заботы, без ее любви. Сложной, требовательной, но искренней.
— Мам, — тихо позвала она.
— Что, доченька?
— Спасибо.
— За что?
— За то, что приняли. За то, что научили. За то, что стали мамой.
Валентина Петровна улыбнулась. Такой теплой, материнской улыбкой.
— Это я тебе спасибо должна сказать. За то, что дочкой стала. За то, что семью сохранила. За то, что внучку подарила.
Они обнялись — неловко, через спящего ребенка, но крепко. Как родные. Как семья. Как женщины, которые поняли главное — любовь не делится, а умножается. И в семье каждому хватит места, если есть желание это место найти.
А маленькая Вероника спала, не подозревая, какую большую работу проделали взрослые, чтобы подарить ей настоящую семью. Семью, где можно быть разным, где можно ошибаться, где можно учиться любить. И где всегда есть кто-то, кто поворчит от любви и научит жизни. По-матерински.
