По вечерам у двора есть свой запах: подогретый асфальт, чьи-то котлеты и мята с подоконника. Я шла на пятый этаж к бабушке Тамаре Ивановне — «посмотрите Роя, а то внучок приезжает, я боюсь, чтобы оба целы были». Рой — золотой лабрадор, возраст солидный, грудь как шкаф, глаза — тёплый чай. «Он же добрый», — говорила бабушка в трубку, — «только вчера в 19:00 зарычал на Ярика, мы все испугались».
Дверь открылась — и меня накрыла чистая семейная акустика: мультики из комнаты, чайник в кухне, чьи-то: «Ярик, не бегай!». Рой лежал у дивана, лапы вытянуты, хвост — метёлка. Удивительная собака, из тех, кто умеет быть мебелью: не мешать, но держать дом. Ярик — шесть лет, колени в зелёных следах от ползунков по траве, футболка с динозавром и огромная любовь — «собака моя!».
— Он же добрый, — повторила мама. — А он как зарычит… Я уж думала — всё, конец.
— Когда? — спросила я.
— Ровно в 19:00, — ответила бабушка. — Мы как раз суп садимся. Ярик радостный — хлоп ему по уху, типа «не скучай», а тот… — она показала губами «брррр» и ладонью «замер».
«Замер» — я уже слышала это слово тысячи раз. Замереть для собаки — как для нас прикрыть глаза от вспышки. Сигнал: «Стоп. Мне не ок». Если это не услышали — следующий шаг будет громче.
Я опустилась на корточки у Роя, не в упор, боком. Он лизнул нос, отвёл взгляд, уши назад, хвост — тихий метроном. «Я стараюсь быть хорошим, — говорил он, — но, пожалуйста, не по уху».
— Давайте сделаем так, — сказала я, — сегодня наблюдаем. Ничего не исправляем, не ругаем. Просто смотрим, что происходит к 19:00.
В 18:40 бабушка поставила суп. В 18:47 Ярик пробежал по комнате с рёвом динозавра и шлёпнул Роя по боку: «Давай играть!». Рой вздохнул, облизнулся, перевёл взгляд в сторону. Мама крикнула: «Не трогай собаку, она устала», — и тут же: «Ну погладь чуток, он любит». Два противоположных сигнала за секунду — и у ребёнка, и у собаки «сбой системы».
В 18:59 Рой лег ближе к столу — там пахло безопасно и вкусно. Ярик подскочил, обнял его за шею и хлопнул ладошкой по уху. Рой замер. Скулы напряглись. Белок «китовым глазом». Я успела подхватить ребёнка за локти и мягко отвести: без шума, без «ай-ай-ай». Рой выдохнул, отступил на коврик.
— Видите? — сказала я уже на кухне. — Он дважды просил «стоп»: облизывание, отворачивание, замер. Он не злой. Он вежливый. Но мы не услышали его «вежливость».
Мама виновато посмотрела на сына:
— Ярик, ты ударил Роя?
— Я ж по-добромууу, — вытянул он «у», потому что обида — длинная. — Чтобы не скучал.
— Окей, — сказала я. — Роя не бьют. Даже «по-добромууу». И обнимать за шею — нельзя. Это как если бы тебя схватили в темноте. Страшно? Страшно.
Бабушка вздохнула:
— Так мы теперь что, разгоним всех по комнатам?
— Нет, — улыбнулась я. — Мы нарисуем границы. И дадим всем роли. В 19:00 у Роя «режим кухни»: у него есть тихая зона — коврик между столом и стеной. Это его «номер в отеле»: там никто не жмёт и не зовёт. Ярик — капитан правил. Он командует, что делать ему самому: «стоим–смотрим», «просим», «гладим правильно». У взрослых — ритуал вежливости: мы зовём собаку к себе, не идём к ней. Если пришла — за ухо не хлопаем, гладим по груди, по боку, ладонь снизу, не сверху.
— А играть? — спросил Ярик, уже не динозавр, а человек.
— Игра — когда собака пришла сама и у неё мягкая морда и хвост-вертолёт. Если она отворачивает голову, облизывает нос или зевает — это «красный». Помнишь светофор?
— Зелёный — можно. Жёлтый — осторожно. Красный — стой! — отбарабанил Ярик.
— Вот. Мы сделаем «светофор» для Роя.
Следующие семь дней были похожи на тренировку людей жить рядом. Я принесла картонку и наклейки.
День 1–2. Вешаем над ковриком табличку «Комната Роя». Ярик приклеивает зелёный кружок — «можно смотреть». Знакомимся с правилами «рука перышком»: не сверху, не обнимай за шею, одна гладь — и пауза. Взрослые учатся не кричать «не подходи!» через всю комнату (крик — это лишний шум), а подойти и остановить ладонью-«стоп».
День 3–4. Добавляем «план 18:50»: короткая тихая «работа носом» — коврик-пазл с кормом, чтобы Рой «переключил мозг» перед семейной суетой; миска с водой подальше от стола; Ярику — «задание наблюдателя»: считать, сколько раз Рой облизывает нос. Он считает, забавно, но к 19:00 уже не несётся с обнимашками: занят миссией.
День 5–6. Учим «подход по приглашению»: Ярик садится на ковёр боком, руки — лодочками на коленях. Зовёт тихо: «Рой, ко мне». Если пришёл — погладить по груди один раз и отпустить. Если не пришёл — не преследовать, переключиться на пазл.
День 7. Проверка: ужин, 19:00, коврик. Рой лёг, зевнул — жёлтый, Ярик шепчет: «Жёлтый!», показывает всем большой палец — и сам отходит. Бабушка наливает суп. Мама чуть-чуть плачет — от облегчения. Ничего героического — просто все живы и спокойно едят.
За эту неделю случались срывы. Вечером в пятницу в гости пришёл дядя Саша и первым делом шлёпнул Роя по спине: «Здоров, брат!». Ярик как губернатор общественного порядка подскочил:
— Дядя Саша, красный! — и поставил перед ним стул. — Сначала спросите.
Мы все засмеялись, но правило закрепилось: собаку не трогают без приглашения. Даже если ты «свой мужик».
Маркером я рисовала на листке «Словарь Роя»:
— облизывается — «волнуюсь»,
— зевает — «слишком много всего»,
— отворачивает голову — «мне не ок»,
— замер — «стоп!»
— мягкие глаза и хвост — «зелёный».
Этот словарь повесили на холодильник. Вечером Ярик зачитывал бабушке «урок дня»: «если собака ушла на коврик — это не наказание, это отпуск». Бабушка кивала серьёзно: «У нас всех должен быть отпуск».
Через две недели я пришла снова. В 18:55 Рой лежал на своём коврике, делал вид, что дремлет, но, конечно, считал ложки. Ярик подошёл боком, сел на пол метра, положил ладони лодочками и сказал тихо:
— Рой, ко мне?
Рой поднял голову, посмотрел, встал, встряхнулся (на полу остался маленький «снег» из шерсти), подошёл сам, сунул мокрый нос под Ярину ладонь и сам ткнулся грудью в пальцы. Один мягкий поглад — и пауза. Ярик выдохнул именно так, как выдыхают взрослые, когда у них получилось быть взрослыми.
— У нас теперь без рычания, — сказала мама. — И без моих «не подходи!». Я просто… подхожу.
— А я могу быть дедуктивным собакологом, — сообщил Ярик. — Я знаю, что зевота — это не «спать хочет», а «меня слишком много».
— Ты — молодец, — сказал я. — И Рой — молодец. Вы оба говорите на одном языке.
Бабушка принесла варенье и добавила:
— Оказывается, «добрый» — это не значит «терпи всё». Это значит — «покажи, как с тобой». А мы должны показать.
Рой в этот момент положил подбородок на ступню Ярика. Это был их мирный договор: «Я рядом, но не обязан всегда». Ярик не шевелился. Впервые за долгое время в этой квартире 19:00 было временем супа, а не тревоги.
И главное — не искать «виноватых». Вина — громкая, а польза — тихая. Добрый пёс не обязан быть мягкой игрушкой. Он обязан быть понятным. Наша задача — научить ребёнка говорить на «собачьем»: видеть «жёлтый», уважать «красный» и радоваться «зелёному». Тогда 19:00 снова станет временем супа, а не времени страха — и семья услышит не рычание, а ложки в тарелках и чьё-то довольное сопение у коврика.
