— Так, что тут у нас? — голос Валентины Алексеевны прорезал тишину кухни, как нож по маслу.
Надя вздрогнула, повернув голову. Она даже не услышала, как свекровь вошла. Как обычно — без стука, без предупреждения. Своим ключом, как в родной дом.
— Здравствуйте, Валентина Алексеевна, — попыталась улыбнуться Надя, но улыбка получилась натянутой. — Я не ожидала вас сегодня.
— А мне и не надо, чтобы меня ждали, — ответила Валентина Алексеевна, не снимая пальто, уже направляясь к холодильнику. — Я мать Максима. Мне не нужно приглашение, чтобы увидеться с сыном.
С этими словами она распахнула дверцу холодильника и, нахмурив брови, уставилась на содержимое.
— Вот так и думала! — произнесла она с явным недовольством. — Полуфабрикаты и всякая ерунда! А этот соус… Ну, как всегда, не подумала выбросить! — она вытащила баночку, сжала её в руках и шагнула к мусорному ведру.
— Подождите! — в панике вскочила Надя. — Валентина Алексеевна, я только вчера купила этот соус! Он до следующего месяца годен.
— Меня не проведёшь, я всё помню, — отрезала свекровь, но баночку на стол всё-таки поставила. — Что на ужин готовишь? Максим любит, когда горячее его ждёт, как только с работы придёт.
Надя сжала губы. Её раздражало, что свекровь появляется именно в тот момент, когда Максима нет дома. Как будто нарочно выбирает такие часы.
— Сегодня паста с курицей, — тихо ответила она, стараясь не показать, что сердится.
— Паста? — Валентина Алексеевна фыркнула. — Это что, серьёзно? Нормальный ужин для мужчины? Ну, не удивительно, что он худеет с тобой. Я своему мужу всегда готовила что-то по-настоящему сытное. Мужчине нужно правильное питание!
Надя не ответила. Просто продолжала нарезать овощи для салата. Спорить было бессмысленно. Уже не в первый раз она пыталась о чём-то поговорить, но каждый раз заканчивалось всё одинаково: Валентина Алексеевна жалуется Максиму на её недостатки, а тот, как всегда, вступается за мать.
— Я вчера суп сварила, — наконец сняла пальто свекровь. — Пойду принесу. Хоть нормально поест мой мальчик, а не эту ерунду.
— Спасибо, но не стоит, — Надя попыталась возразить. — У нас и так еды достаточно.
— Какое там беспокойство? Это моя забота, я мать. Мать должна заботиться о сыне. А тебя, невестка, научить, как правильно вести хозяйство, раз ты не умеешь.
Эти слова, сказанные с улыбающимся лицом, ударили по Наде, как пощёчина. Три года. Три года она терпела эти её визиты, проверки, замечания. А Максим всё время её оправдывал: «Мама просто переживает», «Мама хочет как лучше», «Не обращай внимания, она всегда такая».
— Надюша, ты сегодня как-то молчалива, — заметил Максим, целуя её в щёку, когда он вернулся домой. — Что-то случилось?
— Твоя мама приходила, — Надя опустила взгляд и села напротив. — Опять без предупреждения.
— И что? — Максим нахмурился. — Ну и что тут такого? Она же часто заходит.
— Да, часто. Слишком часто, Максим. И всегда, когда тебя нет дома.
— Да она на пенсии, времени у неё вагон. Ничего такого, — Максим пожал плечами и сел за стол. — М-м, вкусно. Это что, мамин суп?
Слова, как нож по сердцу. Надя почувствовала, как всё внутри сжалось.
— Нет, это паста с курицей, которую я приготовила. Суп твоей мамы в холодильнике.
— А, — протянул Максим, явно разочарованный. — Ну тоже ничего. Хотя мамин суп… Ты знаешь, никто так не готовит, как она.
Надя молчала. Что ей оставалось говорить? Что она устала от этих постоянных сравнений с его матерью? От этой «заботы»? От того, что каждый раз её чувства стираются в порошок, когда Максим встаёт на сторону своей матери?
— Кстати, мама сказала, что твой пиджак выбросила, — не обращая внимания на атмосферу, продолжил Максим. — Ну тот, с оторванным карманом. Правильно сделала, он уже старый был.
Надя замерла, вилку в руке, и долго смотрела на Максима.
— Что? Мой синий пиджак? Тот, что я на собеседование надеваю?
— Ну да, — Максим продолжал есть, не обращая на неё особого внимания. — Она сказала, что карман оторвался. Зачем такой старый пиджак в шкафу держать? У тебя есть другие.
— Максим, — Надя медленно положила вилку на стол и глубоко вздохнула. — Это был мой пиджак. Мой. Я сама решаю, что с ним делать. Карман я собиралась пришить. Это не её дело!
— Да ладно тебе, — он нахмурился, продолжая жевать. — Чего ты так переживаешь из-за старого пиджака? Она ведь хотела как лучше.
— А две недели назад она выбросила мои босоножки, помнишь? Те бежевые, с ремешками. Сказала, что подошва потрескалась. — Голос Нади дрожал, и она опустила голову. — А месяц назад мою любимую кружку с отколотым краем.
— Ну правильно сделала, — пожал плечами Максим. — Зачем хранить поломанные вещи?
— Потому что это МОИ вещи! — почти выкрикнула Надя. — Моя кружка была с маленьким сколом! А босоножки я собиралась отдать в ремонт!
— Тебе жалко каких-то старых вещей для моей мамы? — Максим отодвинул тарелку, его тон становился всё более раздражённым. — Она же о нас заботится, как маленькая. Ты из-за какого-то хлама скандал устроила?
Надя встала из-за стола, едва сдерживая слёзы.
— Дело не в вещах, Максим. Дело в уважении! Твоя мать приходит в наш дом, когда вздумается, роется в наших вещах, выбрасывает, что ей не нравится, критикует, как я готовлю, как убираю, а ты, ты поддерживаешь её!
— Она просто помогает, — его голос стал резким. — Она одинокая, ей нужно о ком-то заботиться!
— Так пусть заботится о тебе, когда ты к ней приходишь! Но это мой дом! И я не хочу, чтобы она сюда зашла без приглашения!
— Наш дом, — Максим встал, поправил рубашку, — и она моя мать. Она имеет право приходить.
Надя тяжело вздохнула и вышла из кухни. Спорить было бессмысленно. Так было всегда.
Рабочая неделя, как обычно, вымотала её. Проверки документов, квартальные отчёты, новое программное обеспечение, которое никто не мог освоить. В пятницу вечером, возвращаясь домой, Надя думала только о том, как бы упасть на диван и ни о чём не думать.
Максим написал, что задерживается на встрече с клиентами. Надя почувствовала облегчение — хотя бы тишина, хотя бы ни с кем не разговаривать. Никаких претензий, просто покой.
Она заказала пиццу — большую, с двойным сыром и пепперони, как любила. Это был редкий момент, когда она позволяла себе такую роскошь. При Максиме — никогда. Он всегда говорил, что фастфуд — это вредно. А ещё его мама никогда не заказывала еду.
Приняв душ, она переоделась в домашнее, устроилась на диване с книгой. И вот именно тогда, когда она дошла до самого интересного места, раздался звонок в дверь. «Наконец-то, пицца,» — подумала она, поднимаясь.
На пороге стояла Валентина Алексеевна.
— Решила заглянуть, посмотреть, как вы тут, — без предупреждения заявила свекровь, проходя в квартиру. — А где Максим?
— Задержится на работе, — Надя почувствовала, как её хорошее настроение стало таять, как лёд под весом солнца.
— Так и не накормила мужа? — Валентина Алексеевна покачала головой, снимая пальто. — Ну что ж, хорошо, что я зашла. Сейчас ужин ему сделаю.
— Не стоит, — Надя попыталась остановить её, чувствуя, как раздражение накапливается. — Я сама всё сделаю, когда он вернётся.
— Да уж, конечно, — фыркнула свекровь, направляясь на кухню. — Ты же у нас занята, книжки читаешь, пока мужчина работает.
Звонок в дверь прервал их разговор. Надя пошла открывать.
— Добрый вечер! Пицца «Четыре сыра с пепперони», — улыбнулся курьер.
— Да, спасибо, — Надя взяла коробку и протянула деньги.
— Что это? — Возглас Валентины Алексеевны заставил их обоих вздрогнуть. — Ты пиццу заказала?! Опять эта неполезная еда! Вчера суп принесла, а ты?!
Надя расплатилась и закрыла дверь за смущённым курьером.
— Валентина Алексеевна, это моя еда. Я для себя заказала.
— А как же Максим? Он вернётся голодный, а ты пиццу ешь?
— Я приготовлю ему ужин, когда он вернётся, — терпеливо объяснила Надя, чувствуя, как внутри всё сжимается. — А сейчас я хочу съесть свою пиццу и отдохнуть.
Она пошла на кухню и положила коробку на стол. Свекровь, не отставала.
— Это же сплошной жир и соль! Ничего полезного! Неужели трудно приготовить нормальную еду?
Надя вытащила тарелки из шкафа, стараясь не слышать её слов. Как же она устала. Всего лишь один вечер покоя, без этих вечных разборок… Неужели это так много?
Валентина Алексеевна вдруг схватила коробку с пиццей, как будто это было что-то крайне опасное.
— Нечего эту гадость есть! — И, прежде чем Надя успела что-либо сказать, свекровь распахнула мусорное ведро и швырнула туда пиццу, не обращая внимания на её ошеломлённый взгляд.
Тишина. Такая тишина, в которой слышно, как бьётся сердце. Надя стояла, не веря своим глазам. Свекровь — с гордо поднятой головой, словно совершила какой-то подвиг.
— Вы… — её голос дрожал, — вы только что выбросили мою еду? Мою еду, которую я купила на свои деньги? Для себя?
— Это не еда, а отрава, — с холодным оттенком в голосе отрезала Валентина Алексеевна. — Вот, возьми суп из холодильника, разогрей. Это настоящая еда.
Что-то в Наде сломалось. Что-то, что удерживало её в рамках вежливости и терпимости все эти годы.
— Вон отсюда, — её голос стал почти шепотом, но твёрдым.
— Что? — Свекровь не могла поверить своим ушам.
— Вон из моей квартиры, — уже громче сказала Надя, чувствуя, как её гнев нарастает. — И верните ключи. Сейчас же!
— Как ты смеешь так со мной разговаривать?! — Валентина Алексеевна побледнела, схватилась за сердце. — Я мать твоего мужа!
— Вы — чужой человек в моём доме! Чужой! Который приходит без приглашения, роется в моих вещах, выбрасывает всё, что считает ненужным! Вы указываете мне, что готовить, как жить, как дышать! С меня хватит! Вон отсюда!
Валентина Алексеевна побледнела окончательно. Её лицо скривилось от ярости и обиды.
— Ах вот ты как, с матерью мужа… Максим узнает! Ты за это ответишь!
— Пусть узнает! Пусть знает, что его мать выбрасывает мою еду! Моё имущество! И распоряжается моей жизнью в моём доме! — Надя не могла больше молчать.
И как раз в этот момент, когда воздух был настолько натянут, что казалось, вот-вот лопнет, в дверь вошёл Максим.
— Что здесь происходит? — Он застыл на пороге, глядя на свою покрасневшую жену и побледневшую мать.
— Максимушка! — Валентина Алексеевна бросилась к сыну, как утопающий к соломинке. — Она на меня кричала! Выгоняет меня из дома! А я всего лишь заботилась о вас! О вашем благополучии!
— Надя, что происходит? — Максим обнял свою мать, не понимая, что случилось.
— Твоя мать выбросила мою пиццу в мусорку. Прямо на моих глазах. Потому что решила, что я не имею права её есть, — Надя говорила ровно, но с таким напряжением, что каждое слово, казалось, резало воздух.
— Но это же просто пицца, — пожал плечами Максим, совершенно не понимая масштаба происходящего. — Закажешь другую, и всё.
— Дело не в пицце! — Надя взорвалась. — Дело в том, что твоя мать всё время вмешивается в нашу жизнь! Она выбрасывает мои вещи! Критикует, как я готовлю, как убираю, что я делаю вообще! Она заходит в наш дом, когда тебя нет, и устраивает проверки! Я так больше не могу!
— Ты что, с ума сошла? — Максим нахмурился, не веря, что она так говорит. — Мама просто хочет нам помочь.
— Нет, она не помогает! Она контролирует! И тебя, и меня! Ты сам этого не видишь! Я требую, чтобы она вернула ключи от нашей квартиры!
— Это наш дом, и моя мать имеет право приходить, когда захочет! — Максим был непреклонен.
— Нет, Максим! Это НАШ дом! Мой и твой! И никто, даже твоя мать, не имеет права приходить сюда без нашего разрешения! — Надя почувствовала, как ей не хватает воздуха.
— Ты что, не уважаешь мою маму? — Максим отстранился от матери, и теперь его взгляд был направлен на Надю. — После всего, что она для нас сделала?
— А она меня уважает? — Надя чувствовала, как слёзы подступают. — Ты хоть понимаешь, как я устала от всего этого? От постоянного контроля, вмешательства в каждый шаг, в каждый момент? Я больше не могу так жить!
— Ты всё преувеличиваешь, — Максим отмахнулся, словно не слышал. — Мама просто переживает за нас.
— Я не преувеличиваю! — почти закричала Надя. — Она не просто переживает. Она копается в наших вещах, выбрасывает то, что ей не нравится, лезет в холодильник, критикует всё! И ты это поддерживаешь!
В этот момент Валентина Алексеевна всхлипнула, прижимая руку к груди.
— Я только хотела как лучше… Я такая одинокая… После того, как твой отец нас оставил… У меня нет никого, только ты, сынок…
Максим снова обнял мать, пытаясь её успокоить.
— Тише, мама, не плачь. Надя не это имела в виду, правда, Надя? — его голос был мягким, но что-то в нем заставляло Надю почувствовать, как холодеет внутри.
Она молча смотрела на эту сцену. Всё повторялось, как по шаблону: свекровь снова изображала жертву, Максим вставал на её сторону, а Надя, как всегда, оказывалась виноватой.
— Я сказала именно то, что имела в виду, — тихо произнесла она. — И я больше не собираюсь это терпеть.
С этими словами она вышла из кухни и направилась в спальню. Скинула домашнюю одежду, натянула джинсы и свитер, достала чемодан из шкафа.
Максим появился на пороге, когда она складывала вещи.
— Что ты делаешь? — его голос был полон непонимания.
— Ухожу. К родителям.
— Из-за пиццы?! Ты с ума сошла?
— Не из-за пиццы. Из-за неуважения. Из-за того, что три года я просила тебя поговорить с твоей матерью, установить какие-то границы. Но ты всегда выбирал её сторону. Всегда! Скажи, Максим, ты хоть раз вставал на мою сторону?
Максим замолчал. Он просто сжал губы, не отвечая.
— Вот именно, — Надя закрыла чемодан. — Я ухожу.
— И куда ты пойдёшь? — усмехнулся Максим. — К своим родителям в их тесную квартирку? Или на съёмную квартиру, которую ты не сможешь оплатить своей зарплатой?
Надя остановилась, её взгляд был неожиданно тяжёлым. Она никогда не слышала от мужа таких слов. Такой интонации.
— Да, к родителям. И да, их квартира не такая просторная, как эта. Но там меня уважают.
Она взяла чемодан и направилась к выходу. Максим, в свою очередь, последовал за ней, не в силах оставить всё так.
— Ты делаешь глупость, Надя. Подумай хорошенько.
— Я думала три года, Максим. Этого достаточно.
Она вышла из квартиры, не оглядываясь.
— Доченька, может, помиришься с ним? — мама Нади, Ирина Петровна, поставила перед дочерью тарелку с ужином. — Всё-таки муж… Как-то неправильно это.
Надя покачала головой. Прошло уже десять дней с того момента, как она ушла от Максима. Десять дней без звонков, без сообщений, без извинений.
— Мама, я не могу так больше. Это не семья, а какой-то кошмар. Его мать контролирует каждый наш шаг, а он только поощряет это.
— Все свекрови такие, — вздохнула Ирина Петровна. — Просто нужно терпеть.
— Почему я должна терпеть неуважение? — возразила Надя, её голос стал решительным. — Почему взрослая женщина приходит в мой дом, когда меня нет, и проверяет холодильник? Почему она выбрасывает мои вещи? Почему муж не может сказать ей, что это неприемлемо?
— Она мать-одиночка, одинокая женщина… — Ирина Петровна попыталась оправдать её, но Надя не была готова к таким объяснениям.
— И это даёт ей право вмешиваться в нашу жизнь? — Надя отодвинула тарелку. — Мама, ты не представляешь, как это. Каждый день — критика, проверки, недовольство. Каждый день — претензии. И муж, который всегда на её стороне!
Отец Нади, Николай Сергеевич, который до этого молча слушал, вдруг произнёс:
— Она права, Ира. Нельзя так относиться к невестке. И сын должен был защитить жену.
— Спасибо, папа, — Надя благодарно посмотрела на отца. Всё, что она чувствовала, теперь казалось немного легче. Может, наконец-то кто-то её понимает.
Тут же зазвонил телефон. На экране высветилось имя Максима.
— Возьми трубку, — настояла Ирина Петровна. — Может, он одумался.
Надя колебалась, но всё же ответила.
— Алло?
— Надя, нам нужно поговорить, — голос Максима звучал напряжённо, как в старых фильмах, где всё на грани. — Я могу приехать?
Она сидела, скрестив руки на груди, и не знала, что сказать. Часть её всё ещё хотела увидеть Максима, поговорить, попытаться хоть как-то разрулить ситуацию. Но другая часть стращалась того, что всё закончится очередным кругом обвинений и пустых обещаний.
— Хорошо, — наконец выдохнула она. — Приезжай.
Через час Максим уже стоял на пороге. Родители Нади, будто предчувствуя, как всё будет, деликатно ушли в другую комнату, оставив их вдвоём.
— Как ты? — спросил он, не поднимая глаз.
— Нормально, — ответила она, пожав плечами. — А ты?
— Так себе, — сказал он с тяжёлым вздохом. — Надя, это всё глупо. Давай ты вернёшься домой, и мы забудем всю эту историю.
Надя внимательно посмотрела на мужа. И тут что-то щёлкнуло в её голове — она не узнавала его. Где тот человек, в которого когда-то влюбилась? Где тот, кто был её поддержкой, а не невидимым соучастником в этом театре абсурда?
— Что именно забудем, Максим? То, что твоя мать выбросила мою еду? Или выбросила мои вещи? Или то, что ты всё это поощрял? — её голос звучал тихо, но в нём была сила.
Он замолчал на мгновение, нахмурившись.
— Опять начинаешь? — произнёс он, будто раздражённый. — Я думал, ты уже остыла и готова мыслить разумно.
— Разумно? — Надя горько усмехнулась. — Ты считаешь разумным то, что происходит в нашем доме?
— А что происходит? Мать помогает нам, заботится. А ты устраиваешь скандалы из-за пустяков! — он казался искренне недоумевающим.
— Пустяков? Максим, она приходит в наш дом, когда нас нет! Она роется в наших вещах, выкидывает то, что считает ненужным! Она всё критикует! Это не пустяки, это неуважение!
— Она одинокая женщина.
— И это даёт ей право вмешиваться в нашу жизнь? — Надя повысила голос, почувствовав, как накаляется атмосфера. — Максим, ты вообще понимаешь, что происходит? Я не могу так больше. Мне нужен муж, который будет на моей стороне. Муж, который будет уважать меня, мои чувства.
— Я уважаю тебя, — сказал он с лёгким раздражением. — Но я уважаю и свою мать.
— И поэтому ты всегда выбираешь её сторону? Даже когда она не права?
— Она не не права. Она просто заботится о нас.
Надя покачала головой. Это было всё. Он не слышал её, не хотел слышать.
— Знаешь, Максим, я думала, ты приедешь, извиняешься, скажешь, что поговорил с матерью, забрал ключи. Но ты даже не считаешь, что был неправ.
— Потому что я не был неправ! — Максим ударил кулаком по столу, его лицо покраснело. — Это ты всё раздуваешь! Ну подумаешь, выбросила мама пиццу или какие-то старые вещи! Это что, повод бросать мужа?!
— Дело не в пицце и не в вещах! — Надя была почти на грани. — Дело в уважении, Максим! В том, что я больше не чувствую себя в своём доме! В том, что твоя мать контролирует каждую деталь нашей жизни, а ты это поощряешь!
— Правильно мама говорила, что ты наглая, — процедил он, вставая из-за стола. — Ты бессовестная. Я тебя вытащил из нищеты, дал тебе всё, а ты вот так мне отплатила!
Надя почувствовала, как её кровь застыла от этих слов.
— Вытащил из нищеты? — её голос стал тихим, почти шепотом. — Вот так ты видишь наш брак?
— А как ещё? — он усмехнулся, его лицо исказилось от злости. — Думаешь, ты бы в такой квартире жила, если бы не я? Думаешь, ты могла бы позволить себе такую жизнь на зарплату бухгалтера?
— Уходи, — прошептала Надя. — Просто уходи.
— С удовольствием! — он направился к выходу, но вдруг остановился. — Когда одумаешься — звони. Может, я ещё приму тебя обратно.
Когда дверь закрылась за ним, Надя сидела на кухне, не двигаясь. Она чувствовала пустоту внутри, словно её чувства просто выключили. Оставался лишь холодный, болезненный вакуум.
— Надюша, — осторожно заглянул в комнату отец. — Всё в порядке?
Надя покачала головой.
— Нет, папа. Ничего не в порядке. Но будет. Я подаю на развод.
В тот момент, когда она произнесла эти слова, в её душе что-то изменилось. И хотя это было больно, было также ощущение, что для неё наступает новый этап.
— Ты серьёзно настроена, я вижу, — сказала Анна Викторовна, коллега Нади. Они сидели в маленькой кухне на обеденном перерыве. — И правильно делаешь.
— Ты думаешь? — Надя вздохнула. — Все вокруг говорят, что я сошла с ума. Бросить мужа из-за свекрови…
— Не из-за свекрови, — поправила её Анна. — Из-за неуважения. Из-за того, что он не поддержал тебя. Не стал на твою сторону. Поверь, такие вещи не меняются.
— Мне так больно, Аня, — призналась Надя, уткнувшись в руки. — Я ведь любила его. Думала, у нас настоящая семья.
— А он любил тебя? — спросила Анна, её взгляд был серьёзным. — Или ему просто нужна была удобная жена?
Шесть месяцев пролетели, как один длинный и безумно быстрый день. Надя устроила свою жизнь. Сняла маленькую квартиру — пустую, но такую уютную. Родители помогли с первым взносом, а надбавка на работе сделала арендную плату не таким тяжёлым грузом. Развод тоже прошёл без неожиданностей. Максим, как и обещал, не затягивал процесс. Всё решалось через адвокатов. Он даже не предложил личную встречу.
Однажды весной, когда Надя возвращалась с работы, телефон зазвонил. На экране высветился знакомый, но такой чужой, уже знакомый номер Максима. Она остановилась прямо у двери своей квартиры. Не знала, ответить или нет. Шесть месяцев тишины, и вот теперь…
— Алло? — сказала она, будто сама себе не веря.
— Привет, Надя, — голос Максима был каким-то другим. Тихим. Мягким. Уставшим. — Как ты?
— Нормально, — ответила она, осторожно открывая дверь. — А ты?
— Тоже… нормально, — последовала пауза. — Надя, можно встретиться? Поговорить.
Она замерла. Вроде бы всё уже сказано. Всё давно кончено. Но что-то в его голосе заставило её колебаться.
— Не знаю, Максим. Мне кажется, мы всё уже обсудили.
— Пожалуйста, — произнёс он, и что-то в его тоне было совсем не знакомым. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Ладно, — согласилась она. — Когда и где?
Встретились в маленьком кафе в центре города. Надя пришла первой, выбрала столик в углу. Когда Максим вошёл, она едва его узнала. Похудел, осунулся. Всё как-то стало не так. Но держался уверенно.
— Привет, — он сел напротив неё, слегка улыбнулся. — Спасибо, что согласилась.
Надя кивнула. Она смотрела на него, но чувства не было. Ни ярости, ни обиды. Странная пустота.
— Ну, я слушаю, Максим.
Он глубоко вздохнул, как будто с готовностью открыл старую рану.
— Я пришёл извиниться. За всё. За то, что не слушал тебя, не замечал, что тебе плохо. За то, что позволял своей матери лезть в нашу жизнь, вмешиваться. За все те слова, что я сказал тебе тогда, при последней встрече.
Надя молчала, не зная, что ответить. Это было так неожиданно, что её просто парализовало.
— Ты была права. Во всём. А я был слеп, как этот камень, что мне на сердце. Мне потребовалось потерять тебя, чтобы хоть что-то понять.
— Что произошло? — спросила она, чуть не шепча.
Он кивнул и пожал плечами, как будто что-то осознавая, что не мог выразить словами.
— После развода она не оставила меня в покое. Каждый день она приходила. Смотрела, чтобы всё было по её уму. Сначала я думал, что это забота. А потом, знаешь, я вернулся домой однажды и обнаружил, что она выбросила мои пластинки. Мои пластинки, Надя! Ты не представляешь, как мне это было важно. Она сказала, что это просто хлам, который занимает место. И вот тогда я понял, что ты чувствовала, когда жила с нами.
Надя тихо засмеялась. Эти пластинки были для Максима чем-то большим, чем просто вещами. Она вспомнила, как он с любовью показывал ей их, рассказывая истории, связанные с каждой.
— Мы устроили настоящую бурю. Я ей сказал, что хватит. Забрал ключи. Запретил ей приходить, когда ей вздумается. Она плакала, обвиняла меня, говорила, что я стал таким только благодаря тебе. Но я понял. Понял, что на самом деле она меня контролировала, манипулировала. Не уважала мои желания.
— И что теперь? — спросила она, не скрывая лёгкого удивления.
— Теперь я стал встречаться с ней. Раз в неделю. Мы просто обедаем, разговариваем. Без криков и обид. Как взрослые люди, по-настоящему. Я поставил точку в её поведении, и она поняла, что если так продолжится, я могу её вообще потерять.
Надя кивнула, и в её сердце промелькнуло странное облегчение. Столько времени она чувствовала себя в клетке, в этом аду, и вот теперь… теперь что-то изменилось. Хоть и не с ней, но с ним. С Максимом.
— Я рад за тебя, Максим, — сказала она искренне. — Правда. Я рада, что ты понял. Я бы не смогла продолжать так, как было раньше. Но я… не могу вернуться. И не хочу.
Он взглянул на неё, и в его глазах мелькнула тень грусти, но он быстро с этим справился.
— Я не прошу. Я просто… хочу, чтобы ты была счастлива, Надя. Хочу, чтобы ты нашла свой путь.
Они сидели молча. В тишине, которая, на удивление, не была неловкой. Скорее — мирной. Как будто им не нужно было говорить больше.
— А как у тебя? — вдруг спросил Максим, едва ли не забыв сам вопрос. — Как жизнь? Как работа?
— Нормально, — она улыбнулась. — Я стала главным бухгалтером. И сняла квартиру. Маленькую, но свою. А ещё завела кота, — она засмеялась. — Представляешь, он тоже рыжий, как ты.
Максим слегка улыбнулся, и в его глазах зажегся тот знакомый свет. Приятно видеть, что она вернулась к жизни, стала другой.
— Как назвала?
— Рыжик, — сказала она, не скрывая улыбки.
Они засмеялись. И вдруг Наде показалось, что всё могло бы быть иначе. Но это уже не имело значения.
— А личная жизнь? — сдержанно спросил он, как будто опасаясь её ответа.
Надя замедлила шаг. Она не была готова обсуждать это с ним, хотя вопрос был вполне логичным.
— Есть кое-что, — сказала она наконец. — Но это… пока рано говорить.
Максим кивнул, немного грустно, но все равно с пониманием. Они оба знали, что время решит.
— Я рад за тебя, Надя, — сказал он искренне. — Ты заслуживаешь счастья.
— И ты, Максим, тоже, — ответила она.
Прощаясь, Максим неожиданно обнял её. Легко, по-дружески, как это может быть только в таких моментах.
— Спасибо тебе, — прошептал он. — За всё. За то, что была рядом. За то, что ушла, когда поняла, что не было другого пути. Это был мой самый важный урок.
Надя ответила на объятие, а потом мягко отстранилась.
— Береги себя, Максим.
— И ты, Надюша.
Когда она шла по улице, ощущая лёгкий, но приятный ветер весны, телефон в кармане вибрировал. Сообщение от Антона: «Как насчёт ужина? Я приготовлю лазанью.»
Надя улыбнулась, отвечая: «С удовольствием. А можно я принесу мороженое?»
«Конечно. В своём доме можешь делать всё, что хочешь.»
Эти слова обогрели её сердце. В своём доме. Где её уважают. Где она может быть собой.
