Дом стоял на тихой улице, серый, как усталый старик, с облупленной штукатуркой, с тяжёлой деревянной дверью, которая помнила ещё соседскую свадьбу в девяностых. В нём пахло старостью и жареным луком, потому что вытяжка никогда толком не работала. Ключей было три комплекта: один у них — у Натальи и Сергея, второй у сестры Сергея — Иры, третий у свекрови — Веры Ивановны. Сколько раз Наталья ловила себя на мысли, что это не дом, а проходной двор. Но муж только отмахивался:
— Ну что ты, маме же неудобно по сто раз звонить, ключи у неё с советских времён, чего придираешься?
Вот так и началось. Сначала она думала, что это мелочь. Но мелочи — они как крошки на столе: насыпь горсть, и стол уже грязный.
Наталье было сорок два. Не юная, не старая. У неё была фигура женщины, которая сто раз пыталась сесть на диету, но срывалась на третьей неделе, и лицо — красивое, но уставшее, с сеточкой морщинок, которые косметолог обещала убрать за «три процедуры». Только денег на эти процедуры всё время не хватало. Муж, Сергей, — сорок восемь. Строитель, руки золотые, но с настроением как у погоды в ноябре: то солнце, то град, то молчание, от которого тянет ледяным холодом.
Они жили в этом доме последние пять лет. Дом достался Сергею по наследству — ну, почти ему. «Почти» было самым раздражающим словом. Потому что официально в документах всё выглядело красиво: по одной трети каждому — Сергею, Ире и Вере Ивановне. На деле же… попробуй объяснить свекрови, что она теперь просто совладелец, а не хозяйка с короной на голове.
Вера Ивановна — женщина с характером танка и языком как бритва. Семьдесят два года, здоровье — «ой, у меня давление», но таскает с рынка сумки, как будто готовится на подиум с ними выйти. Она умела заходить в дом так, будто он пустой без неё. Наталья иногда думала: «А что, если она придёт ночью? У неё же ключи…» И тут же одёргивала себя: «Да ну, бред».
Вечер был обычным. На кухне пахло котлетами, которые Наталья жарила на старой сковороде. Сковорода эта была как символ их брака: облезлая, но родная.
Сергей сидел за столом, гортал новости в телефоне. В телевизоре, который гудел в комнате, шёл какой-то сериал, голоса героев сливались в фоновый шум. Наталья поставила перед мужем тарелку с пюре и котлетами.
— Опять котлеты? — сказал Сергей, но без злости, просто констатировал факт.
— А что ты хочешь? — Наталья опёрлась на спинку стула, руки в боки. — У нас тут ресторан, по-твоему?
— Я просто спросил, — он пожал плечами, откусил кусок и замолчал.
Она наблюдала, как он жуёт, и думала: «Господи, мы даже говорить нормально разучились. Всё через зубы, всё на полутонах».
В дверь позвонили. Резко, как будто кто-то не терпел ждать.
— Это мама, — Сергей даже не поднял головы.
Наталья вздохнула. Конечно, мама. Кто ещё может так звенеть, будто сейчас вломится участковый?
Вера Ивановна вошла без «можно?», как всегда. На ней было пальто с меховым воротником, которое видело перестройку, и сапоги с каблуком, от которых звенела плитка в коридоре.
— Ну что, живы-здоровы? — спросила она бодро, ставя пакет на стол. Из пакета выглядывал батон и две банки с огурцами.
— Привет, мам, — сказал Сергей, даже не обернувшись.
— Ага, привет, — буркнула Наталья, убирая со стола крошки.
— Я тут вам огурчиков принесла, — Вера Ивановна уже открывала шкаф, чтобы поставить банки. — А то у вас вон всё пусто.
— Спасибо, — сухо сказала Наталья, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна раздражения. «Пусто», ага. Конечно, пусто. Как же без её огурцов мы выживем?
— А что это у тебя, Наташ, котлеты? — Вера Ивановна заглянула в сковороду, поджала губы. — Масла, небось, как из ведра. А Серёжа у меня желудочком слаб, ты помнишь?
Наталья резко повернулась, но сдержалась. Улыбнулась так, что щеки свело:
— Помню. Ты ещё напомни, как ему кашку варить.
— А что? — свекровь подняла брови. — Кашка полезнее, чем это. Вон, у соседа инфаркт, знаешь? Сорок восемь лет, как твой Серёжка. Так что ты смотри.
Сергей сделал вид, что не слышит. Наталья почувствовала, как пальцы сжимаются в кулаки.
— Мам, не начинай, — тихо сказал Сергей, глядя в телефон.
— А я не начинаю, — обиделась она. — Я просто заботлюсь.
В голове Натальи стучало: «Заботишься ты… Заботишься о том, чтобы я чувствовала себя нулём в этом доме». Но вслух она промолчала.
Вечер тянулся вязко. Вера Ивановна рассказывала, как соседка купила себе плиту «за тридцать тысяч!», как будто это преступление века. Сергей кивал. Наталья мыла посуду, глядя в окно на тёмный двор, где фонари горели тускло, как старые лампы в подъезде.
Когда свекровь ушла, в доме стало тихо, но не легче. Наталья собрала со стола банку с огурцами, поставила в холодильник и вдруг заметила: крышка открыта. Банка уже открыта. Кто её открывал? Вера Ивановна только принесла…
Наталья нахмурилась. «Странно». Но не сказала ничего.
Ночью она проснулась от какого-то скрипа. Сначала решила, что приснилось. Потом услышала: дверь. Входная дверь. Скрипнула тихо, но чётко. Наталья села на кровати. Рядом спал Сергей, храпел. Сердце билось, как после бега.
Она встала, босиком подошла к двери спальни. В коридоре — темнота. Никаких шагов. Но запах… пахло её духами. Теми, которые она оставила в прихожей на полке.
Наталья включила свет. Пусто. Всё как было. Только на вешалке её куртка висела на другой пуговице, не так, как она оставила.
Она вернулась в спальню, легла. Слушала тишину. И вдруг подумала: «А что, если она правда приходила? Ночью? Зачем?»
И от этой мысли стало холодно.
На следующий день Наталья проснулась с тяжёлой головой, как будто всю ночь грузовик катался по мозгам. Сергей ушёл на работу рано, оставив на столе недопитую кружку чая и газету — он всё ещё покупал бумажные газеты, хотя новости читал в телефоне. Наталья наливала себе кофе и думала только об одном: «Зачем я вчера полезла проверять? Зачем вообще насторожилась? Теперь ведь не выкинешь это из головы».
Она смотрела на входную дверь. Три комплекта ключей. Её, Серёжкины и… «Вот она, мамаша, с этими своими связками. Могла прийти, могла. Она же считает дом своим. Может, что-то переставила, проверила. Или… или просто зашла, чтобы показать: «Я всё могу». А ты кто? Невестка, так себе персонаж».
Эти мысли свербили, как песок в ботинке. Наталья взяла тряпку, начала вытирать столешницу, хотя там и так всё блестело. Она всегда так делала, когда злилась: драила, пока руки не ныли.
Часам к одиннадцати пришла СМС от Сергея: «Мама заедет. Там банки забрать надо».
— Да что ж ты будешь делать… — сказала Наталья в пустоту и почувствовала, как её передёрнуло.
Вера Ивановна явилась в половине двенадцатого. Без звонка, ключ в замок — щёлк! — и вот она уже в коридоре, стягивает пальто.
— Привет, — бодро сказала она, ставя пакет на тумбочку. — Ты дома?
Наталья вытерла руки о полотенце, посмотрела прямо:
— А где я должна быть? На Бали?
— Ой, ну чего ты сразу, — свекровь нахмурилась, но быстро взяла себя в руки. — Я на пять минут. Баночки заберу, да пойду.
Она зашла на кухню, открыла шкаф, как у себя дома. Наталья сжала зубы. «Пять минут… ага, сейчас».
— Наташ, — Вера Ивановна обернулась, сжимая банку с огурцами, — ты тут за дверью следи. Она у вас что-то скрипит. Может, мужикам смазать?
— Спасибо за совет, — голос Натальи был ровный, но холодный, как лёд. — Обязательно скажу «мужикам».
— Ну я ж так, по-доброму, — свекровь улыбнулась, будто не заметила. — А то мало ли… вдруг кто залезет? Сейчас время такое.
«Залезет… — Наталья почувствовала, как в груди поднимается злость. — А кто уже лазит, интересно?»
Она не выдержала:
— Вера Ивановна, а вы вчера не заходили?
Свекровь замерла с банкой в руках, прищурилась:
— Вчера? Нет. А что?
— Да так, — Наталья отступила к окну, скрестив руки на груди. — Просто дверь скрипела ночью.
— Может, ветер, — пожала плечами свекровь и повернулась обратно к шкафу.
— Ветер? — Наталья усмехнулась. — Внутри квартиры?
— Наташ, ну ты чего? — Вера Ивановна повернулась, положила банку на стол. — Я что, по-твоему, ночью шатаюсь?
— А что, нет? — сорвалось у Натальи. — У вас ключи есть, вы сюда ходите, когда хотите.
Свекровь медленно сняла очки, протёрла платком, надела снова. Взгляд стал жёстким:
— Ключи у меня тридцать лет. Я сюда заходила, когда Серёжа маленький был. И буду заходить. Это мой дом, девочка.
«Девочка». Наталью перекосило.
— Ваш дом? — она шагнула ближе. — Документы видели? Там три собственника. Сергей, Ира и вы. Где я?
— А ты при Сергее, — свекровь сказала это так спокойно, что Наталья почувствовала, как будто её ударили. — Пока он тебя терпит — живёшь.
Наталья сжала кулаки, ногти впились в ладони.
— Знаете, Вера Ивановна, — голос дрожал, но не от страха, от ярости, — вы зря так говорите.
— Я говорю, как есть, — пожала плечами свекровь. — А ты мне не указывай. Ты тут кто? Хозяйка? Ха!
— Я жена вашего сына, — сквозь зубы процедила Наталья.
— Ну вот и будь женой. Готовь, стирай, детей рожай. А в собственность лезть не надо. Не твоё это, поняла?
Эти слова звенели в ушах, как выстрел. Наталья хотела крикнуть, швырнуть эту банку с огурцами в стену, но в тот момент вошёл Сергей.
Он увидел обеих: мать с гордо поднятой головой и Наталью, красную, с дрожащими руками.
— Чё происходит? — нахмурился он.
— Да ничего, сынок, — Вера Ивановна первой заговорила, тон мягкий, почти ласковый. — Мы тут просто беседовали.
— Да, беседовали, — Наталья засмеялась — сухо, зло. — Твоя мама считает, что я тут никто.
Сергей устало провёл рукой по лицу.
— Мам, ну зачем?
— А что я? — свекровь вскинула руки. — Я правду сказала. Чтоб потом сюрпризов не было.
Наталья почувствовала, как изнутри её разрывает. Сюрпризы? Ах, так.
— Знаешь, Сергей, — она посмотрела прямо на мужа, — или мы решаем этот вопрос, или я сама решу.
— Какой вопрос? — он нахмурился.
— Про ключи, про ночные визиты, про то, что твоя мама считает этот дом своей дачей.
Сергей посмотрел на мать, потом на жену. Долгая пауза. Потом сказал:
— Наташ, ну это перебор. Мама просто помогает.
— Помогает? — Наталья почувствовала, как в горле что-то хрустнуло. — Помогает? А если я завтра приду к вам на работу и буду советы раздавать, это тоже помощь?
— Ты истеришь, — спокойно сказал он.
Эти два слова стали последней каплей.
— Я истерю?! — Наталья подошла к нему вплотную, пальцем ткнула в грудь. — Ты спишь, пока в твоём доме кто-то ночью шастает, а я истерю?!
Сергей отступил, поднял руки:
— Всё, хватит. Я устал.
— Устал? — она засмеялась, но в смехе было столько злости, что у самой зубы свело. — Ну да, куда тебе. Пусть мама дальше рулит.
Вера Ивановна стояла в дверях, губы сжаты в тонкую линию. В глазах — победа. Наталья это видела. И эта победа хлестнула больнее всех слов.
— Я поехала, — сказала свекровь, взяла пакет и ушла.
Хлопнула дверь. Тишина. Только тикали часы.
Наталья стояла посреди кухни, чувствуя, что сейчас взорвётся.
Она открыла шкаф, достала банку с огурцами — ту самую, с открытой крышкой. И швырнула в мусорное ведро. Стекло треснуло, рассол брызнул на пол.
Сергей молча поднял глаза от телефона, посмотрел на неё и сказал тихо:
— Ты ненормальная.
И в этот момент что-то оборвалось. Щёлкнуло внутри, как дверь замка. Наталья почувствовала: всё. Кончились уговоры, улыбки, молчание. Теперь будет по-другому.
Она вытерла руки, села за стол и впервые за долгие годы подумала: «А почему я должна здесь жить? Почему я должна всё это терпеть?»
И в голове уже рождался план.
Утро началось с молчания. Густого, липкого, как старый вареньемазанный стол. Сергей ушёл на работу, даже не взглянув на Наталью. Она сидела на кухне с кружкой чая, глядя в точку. В голове была одна мысль: «Хватит. Сегодня точка. Или я, или они».
За ночь она не спала почти ни минуты. Лежала и считала: сколько раз Вера Ивановна унижала её? Сколько раз Сергей делал вид, что «не в курсе»? И сколько раз она глотала, проглатывала, проглатывала… Сколько можно?
В десять утра раздался звонок. Не дверной — телефонный. Ира.
— Наташ, привет! — весёлый голос, но в нём слышался фальшивый блеск. — Слушай, мы с мамой подумали, может, я к вам перееду на недельку? Пока ремонт у меня. Комната-то свободная.
Наталья замерла. Сжала трубку так, что побелели пальцы.
— Нет, — сказала она спокойно.
— Что? — удивилась Ира. — Ну на недельку же. Мама сказала, Серёжа не против.
— Нет, Ира, — голос Натальи был ровный, как лезвие. — Ты не переедешь. И мама твоя сюда больше не придёт. Никогда.
— Ой, а что случилось? — Ира засмеялась, но смех был нервный. — Вы там что, поссорились?
— Передай маме: ключи оставьте в ящике у двери. До вечера. — Наталья отключила.
Руки дрожали, но внутри было странное спокойствие. Она встала, прошла по комнатам. Открыла шкаф, достала пакет. Начала складывать в него вещи Веры Ивановны, которые та «принесла, чтоб пригодилось»: старые скатерти, кастрюля без ручки, стопка газет. Всё в пакет.
В этот момент дверь щёлкнула. Без звонка. Наталья выпрямилась, сжала пакет так, что пальцы занемели.
Вера Ивановна стояла в коридоре, за ней — Ира, а следом появился Сергей. Троица. Как на суде.
— Это что такое? — Вера Ивановна прищурилась. — Ты вещи куда несёшь?
— Ваши, — спокойно сказала Наталья. — Вон из моего дома.
— Что-о?! — свекровь задохнулась, шагнула ближе. — Это мой дом! Ты с ума сошла?!
— Нет, — Наталья подняла глаза, в которых не было страха. — Сошла бы, если бы жила так дальше. А теперь хватит.
— Наташ, — вмешался Сергей, голос угрожающе ровный, — убери пакет. Ты перегибаешь.
— Нет, Серёжа, — она сделала шаг к двери, поставила пакет в коридор. — Я больше не перегибаю. Я ставлю точку.
Ира захохотала — громко, демонстративно:
— Вот это цирк! Наташка, ты кого выгоняешь? Маму?!
— Да, — Наталья повернулась к ней. — Маму. И тебя. И всех, кто решил, что я здесь никто.
— Ты что, вещи мои тронешь — я в суд подам! — взвизгнула свекровь.
— Подайте, — Наталья распахнула дверь. — Подайте хоть на Луну. Но сюда вы больше не войдёте.
Она протянула руку.
— Ключи.
— Да ты больная, — прошипела Ира, но достала связку. Швырнула на пол.
Вера Ивановна колебалась, но под взглядом Натальи, холодным, как январь, тоже вынула ключ.
Сергей стоял, сжав кулаки. Губы белые.
— Ты пожалеешь, — сказал он тихо.
— Может быть, — Наталья подняла связку с пола, посмотрела на него. — Но не сегодня.
И закрыла дверь перед их лицами.
Тишина была оглушающей. Наталья опустилась на пол, прижала к груди ключи и впервые за много лет почувствовала… свободу.
Не радость — нет. Свободу.
Она сидела на холодном полу, слушала тишину и думала: «Теперь я начну жить».
А за окном шёл снег. Белый, как чистый лист.
