— Вы мне сейчас это серьезно говорите, Лидия Павловна? — голос Маши дрожал, но не от слабости, а от еле сдерживаемого раздражения. — Я сама ушла? Это после того, как вы три часа ныли, что я неправильно рассаду поливаю, а потом заявили, что у вас от моего присутствия давление скачет?
— Ой, Маша, не начинай! — Лидия Павловна театрально всплеснула руками, чуть не задев стеклянную вазу на столе. — Я тебе только намекнула, что ты не так за участком следишь. А ты сразу чемодан схватила и в город! Я что, должна была на коленях тебя умолять остаться?
Маша стиснула зубы, чувствуя, как в висках пульсирует. Они стояли в тесной кухне свекрови, где пахло гречкой и моющим средством с лимонным ароматом. На подоконнике в горшке вяло торчал фикус, а за окном виднелся серый двор с покосившимися скамейками.
Маша приехала сюда не по своей воле — её муж, Олег, настоял, чтобы она «разобралась» со свекровью, пока он сам на выходные укатил на рыбалку с друзьями. Разобралась, называется.
— Лидия Павловна, — Маша старалась говорить ровно, но голос все равно срывался, — я три дня на той даче вкалывала. Грядки копала, сорняки рвала, а вы потом все переделали и сказали, что я «городская неумеха». Это нормально, по-вашему?
Свекровь скривилась, как будто проглотила что-то кислое. Она была женщиной крупной, с тяжелым взглядом и привычкой говорить так, будто каждое ее слово — истина в последней инстанции.
— Маша, ты молодая, тебе учиться надо. Я же не со зла, я для пользы дела. А ты сразу в позу, как будто я тебя обидела.
— Не со зла? — Маша уперла руки в бока, чувствуя, как в груди разгорается что-то горячее и злое. — А когда вы Олегу звонили и жаловались, что я ваши розы загубила, хотя они сами от жары засохли? Это тоже для пользы?
Лидия Павловна фыркнула и отвернулась к плите. Она демонстративно начала помешивать содержимое сковородки деревянной ложкой, будто разговор на этом закончен. Маша смотрела на ее спину, на тугой пучок седеющих волос, и понимала, что еще минута — и она скажет что-то, о чем потом пожалеет. Но отступать было не в ее характере.
— Я не для того сюда приехала, чтобы выслушивать, как я все делаю не так, — бросила она, схватила свою сумку с дивана и направилась к двери. — Разберитесь сами со своими грядками.
— Ну и вали! — крикнула Лидия Павловна ей вслед, но Маша уже шагала по лестнице, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
***
Маша вышла из подъезда и остановилась, глубоко вдохнув. Май был теплым, но вечер принес прохладу, и она пожалела, что не взяла куртку. В сумке завибрировал телефон — Олег. Она посмотрела на экран и сбросила вызов. Не сейчас. Пусть сначала сам разберется, что к чему, а не сваливает все на нее.
Она шла по улице, не особо понимая, куда направляется. Город был знакомым до последней трещины в асфальте — Маша выросла в этом районе, знала каждый двор, каждый магазинчик. Но сейчас все казалось чужим, как будто она смотрела на мир через мутное стекло. В голове крутились обрывки разговора со свекровью, и каждый из них только сильнее раздражал. «Городская неумеха». Да уж, спасибо за комплимент.
Маша работала в небольшой фирме, которая занималась поставками канцелярии. Ничего выдающегося, но ей нравилось — цифры, накладные, звонки клиентам. Она была организованной, четкой, умела разруливать проблемы. Но в глазах Лидии Павловны она навсегда оставалась «девочкой из города», которая не знает, как правильно держать лопату. И Олег, черт возьми, никогда не вступался. «Маму не переспоришь», — говорил он, пожимая плечами, и уезжал на рыбалку. Или на футбол. Или еще куда-нибудь, лишь бы не разбираться.
Она свернула в парк, где на детской площадке визжали дети, а на лавочках сидели мамаши с колясками. Маша присела на свободную скамейку и уставилась на свои кроссовки. Надо было что-то делать. Не просто злиться, не просто молчать, а делать. Но что? Вернуться домой, где Олег, скорее всего, уже будет сидеть с пивом перед телевизором? Или вернуться к свекрови и попытаться еще раз поговорить? От одной мысли об этом Маше захотелось заорать.
— Эй, ты чего тут сидишь, как потерянная? — голос рядом заставил ее вздрогнуть.
Она подняла глаза. На соседней скамейке сидела женщина лет сорока, с короткой стрижкой и ярко-красной помадой. В руках у нее был пакет с яблоками, и она с аппетитом хрустела одним, глядя на Машу с любопытством.
— Да так, — буркнула Маша, не особо настроенная на разговор. — День тяжелый.
— А, знаю я эти тяжелые дни, — женщина усмехнулась и откусила еще кусок яблока. — То ли муж довел, то ли свекровь. Или и то, и другое. Угадала?
Маша невольно улыбнулась. Что-то в этой женщине было обезоруживающе прямолинейное.
— Свекровь, — призналась она. — И муж, который делает вид, что ничего не происходит.
— Классика, — женщина кивнула, как будто услышала самую банальную историю в мире. — Меня зовут Ира. А тебя?
— Маша.
— Ну, Маша, расскажи, что там у тебя за драма. Я тут все равно сижу, пока мой малой на карусели катается.
Маша замялась, но потом подумала: а почему бы и нет? И начала рассказывать. Про дачу, про свекровь, про Олега, который вечно «не при делах». Ира слушала, кивая, иногда вставляя едкие комментарии вроде «ну это она вообще загнула» или «да твой Олег просто удобный, как диван». К концу рассказа Маша почувствовала себя легче, хотя проблемы никуда не делись.
— И что ты теперь? — спросила Ира, доев яблоко и бросив огрызок в урну. — Будешь дальше терпеть или что-то решишь?
— Не знаю, — честно ответила Маша. — Хочется что-то изменить, но я даже не знаю, с чего начать.
Ира посмотрела на нее с прищуром, как будто оценивая.
— Слушай, Маша, я тебе одну вещь скажу. Если ты будешь ждать, пока муж или свекровь сами догадаются, что тебе плохо, то состаришься раньше времени. Надо действовать. Не ради них, а ради себя.
— Это как? — Маша нахмурилась.
— А вот подумай. Что ты любишь? Что тебе самой хочется? Не для Олега, не для Лидии Павловны, а для тебя.
Маша задумалась. Она так давно не задавалась этим вопросом, что ответ пришел не сразу. Ей нравилось рисовать, но она забросила это еще в институте. Нравилось гулять по городу, замечать мелочи — как свет падает на старые дома, как листья шуршат под ногами. Но когда она в последний раз делала что-то просто так, для себя? Она не могла вспомнить.
— Не знаю, — наконец сказала она. — Наверное, надо подумать.
— Вот и подумай, — Ира встала, поправила джинсы. — А я пошла, мой малой уже, похоже, всю площадку разнес. Если что, я тут часто гуляю. Найдешь меня, если захочешь поболтать.
Она ушла, оставив Машу на скамейке с ощущением, что в голове что-то щелкнуло. Не решение, не план, а просто искра. Что-то, что можно раздуть в огонь.
***
Дома было тихо. Олег еще не вернулся, и Маша этому даже обрадовалась. Она включила свет в гостиной, достала из шкафа старый альбом для рисования и карандаши. Альбом был пыльным, а карандаши затупились, но она все равно села за стол и начала рисовать. Ничего конкретного — просто линии, тени, силуэты домов, которые видела в парке. С каждым штрихом она чувствовала, как напряжение отпускает. Это было не решение всех проблем, но это было ее. Маленький кусочек мира, где не было ни свекрови, ни Олега, ни грядок с дачи.
Когда Олег вернулся, уже за полночь, Маша все еще сидела за столом. Он бросил ключи на тумбочку и посмотрел на нее с легким удивлением.
— Ты чего не спишь? — спросил он, снимая кроссовки.
— Рисую, — ответила Маша, не отрываясь от листа.
— Рисуешь? — Олег хмыкнул. — Это ты что, в художники решила податься?
— Может, и податься, — сказала она, и в ее голосе было что-то новое, что заставило Олега замолчать. Он постоял, глядя на нее, потом пожал плечами и пошел в ванную.
Маша знала, что это не конец. Свекровь не изменится, Олег не станет вдруг внимательным и чутким. Но в тот момент, с карандашом в руке, она поняла, что ей не обязательно ждать их одобрения. Она может начать с себя.
***
Прошла неделя. Маша не ездила к свекрови, хотя Лидия Павловна пару раз звонила и оставляла голосовые сообщения с намеком, что «надо бы помириться». Маша не отвечала. Не из гордости, а просто потому, что не хотела снова нырять в этот водоворот упреков. Она продолжала рисовать по вечерам, и альбом постепенно заполнялся эскизами — улицы, деревья, лица случайных прохожих.
Однажды в парке она снова встретила Иру. Та сидела на той же скамейке, с тем же пакетом яблок, и ухмыльнулась, увидев Машу.
— Ну что, страдалица, как дела? — спросила она.
— Рисую помаленьку, — ответила Маша, садясь рядом. — И думаю, как дальше жить.
— Ого, серьезно, — Ира протянула ей яблоко. — И что надумала?
— Пока не знаю. Но, кажется, я устала быть удобной. Для Олега, для его мамы. Хочу что-то свое.
Ира кивнула, как будто это было самым очевидным решением в мире.
— Тогда делай. Найди себе дело, которое тебя зажигает. А они пусть подстраиваются. Или не подстраиваются — это уже их проблемы.
Маша задумалась. Она вспомнила, как в юности мечтала открыть свою маленькую студию, где могла бы рисовать и, может, даже учить других. Тогда это казалось глупостью, детской фантазией. Но сейчас, сидя на скамейке с яблоком в руке, она подумала: а почему бы и нет?
***
Следующие месяцы были как американские горки. Маша записалась на вечерние курсы иллюстрации — не для «нового начала», а просто потому, что ей этого хотелось. Она тратила на них почти всю зарплату, и Олег ворчал, что «это блажь», но Маша только пожимала плечами. Она перестала спорить со свекровью, просто вежливо кивала и делала по-своему. Лидия Павловна, конечно, не сдавалась — то и дело звонила с новыми претензиями, но Маша научилась пропускать ее слова мимо ушей.
Однажды, вернувшись с работы, она застала Олега за столом с ее альбомом. Он листал его, хмурясь.
— Это ты все нарисовала? — спросил он, и в его голосе не было привычной насмешки.
— Ага, — ответила Маша, снимая пальто.
— Неплохо, — сказал он и замолчал, как будто не знал, что добавить.
Маша посмотрела на него и вдруг поняла, что ей не нужно его одобрение. Она рисовала не для него, не для свекрови, не для кого-то еще. Это было ее. И если Олегу это не нравилось, что ж, он мог уезжать на свою рыбалку сколько угодно.
***
К концу года Маша сняла небольшое помещение в центре города. Ничего шикарного — бывший склад с облупившейся краской на стенах, но с большими окнами и дешевым арендным платежом. Она назвала это место «Свой угол» и начала проводить там мастер-классы по рисованию. Сначала приходили только знакомые, потом — знакомые знакомых, а потом и совсем чужие люди, которым просто нравились ее работы.
Лидия Павловна, узнав об этом, приехала «посмотреть». Она ходила по студии, хмыкала, трогала стены и в итоге выдала:
— Ну, Маша, ты молодец, конечно. Но я бы тут полы помыла получше.
Маша только рассмеялась. Она стояла в своей студии, среди мольбертов и запаха краски, и чувствовала себя на своем месте. Свекровь могла хмыкать сколько угодно, Олег мог ворчать, но это уже не имело значения. Маша нашла свой угол, и никто не мог ее оттуда выгнать.
А когда Лидия Павловна в очередной раз начала про дачу и «неправильно политые розы», Маша только улыбнулась и сказала:
— Лидия Павловна, я вас на дачу не гоню. А если давление скачет, могу посоветовать хорошего врача. Или мольберт.
Свекровь открыла рот, закрыла и, кажется, впервые в жизни не нашла, что ответить. Маша повернулась и пошла к своим ученикам, которые уже ждали ее у мольбертов. И в этот момент она поняла, что жизнь, черт возьми, может быть не только терпимой, но и чертовски веселой. Особенно если не пытаться угодить всем подряд.
